Алексей Олейников - Тени Авалона
Он шагнул в сторону и пропал, только быстрая тень промелькнула и скрылась за стеной Башни.
«Наверное, в облике волка легче все перенести, – подумала она. – У зверей не так болит сердце».
Она вспомнила, как плыла по морю, слушая песни Солнца и Луны, закусила губу.
«Нет. Если есть сердце, неважно, в чьей груди оно бьется. Оно всегда болит».
Что-то позвало ее из темноты, где над черным морем шумел бриз.
Дженни обернулась.
Золотой огонек плясал в ночи, взлетал и припадал к земле, точно невесомый фонарик в руке эльфа. Не настоящего туата, а волшебного эльфа из детских книжек. Свет теплый, зовущий, в нем таилось сказочное обещание всего на свете, самого желанного. Того, о чем она мечтала в пять лет, одна в своей постели в их старом вагончике.
Дженни двинулась во тьму. Травы цеплялись за одежду, камни подворачивались под стопу, словно желая остановить. Едва она приблизилась, огонек отлетел прочь.
– Подожди, – позвала Дженни. – Что ты такое? Ты откуда?
Свет качнулся, точно погладил ее. Переливы его были как музыка.
– Не уходи, – шепнула девушка. – Я не хочу быть одна. Устала…
Она пошла напролом, не глядя, что под ногами, потом побежала.
Огонек плясал прямо перед лицом, протяни руку – и коснешься, ухватишь счастье за хвост.
А это счастье, это было оно, тут Дженни и не раздумывала, это же видно, вот же, разве не видите – она на коленях у мамы, мама красивая, папа большой и сильный, а в доме у них тепло и спокойно, вот же оно…
В ночи вспыхнул свет ярче солнца, пламя отшвырнуло темноту, и Дженни отшатнулась. Она на краю утеса, а внизу ревет море, точит белые клыки о белые камни!
Из ночи выскочил Лас, он был в своем втором облике гигантского льва. Тряхнул пылающей гривой, обводя тьму взглядом.
Огонек исчез, будто его и не было. Все исчезло.
Дженни опустилась на камни.
– Будь осторожна, хозяйка. Не надо гулять одной.
– Что это было, Лас? – Дженни ткнулась в его горячий бок. – Что со мной?
– Кто-то ходит рядом, – зверь был напряжен. – Давно за тобой ходит по пятам. Хитрый, незаметный. Никто его не видит, один я чую. Сейчас ушел.
– Отнеси меня домой, – попросила Дженни. – Устала очень.
Лас опустил голову, она залезла на спину. Схватилась за теплую шерсть, поплыла на живом огне прочь от провала в шумящую влажную бездну.
«А ведь для кого-то я тоже такой далекий огонек, – подумала Дженни. – Вдруг свет Ласа долетает до Внешних земель? И кто-то смотрит на нас и мечтает о чудесах?»
Удивительно, но ей отчего-то стало легче.
Глава шестнадцатая
– Я не могу подобраться к ней, мастер. Проклятый зверь все время начеку!
– Неужели я тебя переоценил? Какая жалость…
– Два раза я был близок к успеху. Во Внешних землях все сорвалось из-за этого алхимического монстра, создания темников. А на острове я почти довел ее до края. Если бы не ее проводник, Далфин была бы уже мертва!
– Неважно, как ты был близок, если цель не достигнута. Пустой разговор.
– Мастер, поверьте, я не отступлю, пока она не погибнет.
– Похоже, тебе нужны ассистенты для проведения этой операции.
Это был странный день. Германика сказала, что высадка откладывается на день, и у нее образовался неожиданный выходной. Дженни совершенно не понимала, на что его потратить.
«Как можно тянуть?! – возмутилась она. – Через два дня у Марко первое слушание в суде!
– Это Великий океан, – пожала плечами Германика. – Что ты хочешь?»
О, Дженни хотела много, но не сказала. Едва ли Германика смогла бы исполнить хоть одно ее желание.
Как там дед? О нем ни слова, ни весточки с тех пор, как они навещали его в Замке Печали. Дорога Снов молчит, и она не видит даже его тени. Словно дед затаился, ожидая чего-то или кого-то.
Да и саму Дорогу Снов после их прогулки в город мертвецов штормило, как Великий океан: проносились неизвестные Дженни сущности, привычные ландшафты в одночасье менялись, немногочисленные проверенные ею тропы вели совершенно в иные области, и Дженни в какой-то момент стала опасаться, что потеряется. Так же, как Дьюла. От греха подальше она решила пока туда не соваться. Не зря же дед предупреждал, что это опасно.
Но вот что делать, когда есть свободное время, он не сказал. Раньше она бы завалилась с книжкой на диван или пошла трепаться с Джеймсом. Или завалилась к Эвелине и Эдварду. Она бы завалилась и к приятелям в Башне, благо их прибавилось и нет таких крепостей, какие не могла бы взять Дженни Далфин. Но вот беда: вся мужская компания, включая Ласа (у-у-у, предатель!), отправилась на полигон. А ее не взяли. От такой подлости опускались руки и замирали все жизненные соки в организме.
Даже Тадеуш, насквозь раненный, даже Дьюла, который, считай, с того света вернулся, даже Арвет со своим бубно-оленем – все ее бросили.
И что делать, совершенно непонятно. Она так привыкла сражаться, что чувствовала себя военным кораблем, ржавеющим в мирное время у причала.
«К черту. Я не пушка и не танк», – решила Дженни.
Она поняла, чего хочет. Сердце просило нарядов и праздника, сердце томилось. Дженни бросила в его топку один из нарядов с острова Королевы Медб: свободная кофта, скроенная из кусков разных тканей – легкая шерсть, хлопок и лен, все в серых тонах, черные шаровары в тонкую белую полоску, черные сапожки на высоком каблуке.
Покружилась перед зеркалом.
«Да, это должно быть красиво».
Радости не было. Она вышла, оставив дверь открытой.
Кого ей опасаться в Башне Дождя? Разве что себя самой. Хотя после странной ночной истории с огоньком… Она никому не рассказала об этом, просто не понимала, что это было. В энциклопедии она читала про «манящие огоньки», но эти духи жили на болотах. Как он мог очутиться прямо у Башни Дождя?
Дженни шла пустыми галереями, где стучало эхо шагов, шла по высоким узким коридорам со стрельчатыми окнами, из которых падали косые столбы света, разлиновывали коридор на свет и тень, свет и тень. Как клавиши пианино.
«Умеют ли Барды Магуса играть на таких инструментах?»
Суд, Марко, история с мамой, Талос, мертвый город, похищенные печати, заговоры и тайны – она будто была на дне колодца в старой электронной игрушке, а сверху падали и падали бетонные блоки, один другого тяжелее, и не было сил ни увернуться, ни сдвинуть их с места.
Дженни вышла на верхушку одной из боковых башенок (по извилистому, как кротовья нора, ходу) и вдруг встала.
Арвет. Сидел на складном стульчике и рисовал.
– Привет, – он поднял глаза. – Классно выглядишь. Как ты?
– Спасибо, так себе, – Дженни села на нагретый на солнце камень. – Ты же на полигоне?
Арвет огляделся:
– Разве?
Дженни не сдержалась, улыбнулась. Вышло смешно.
– Не, эти танцы с волками не для меня, – его карие глаза блеснули на солнце, сбили ей дыхание.
Они молчали довольно долго. Арвет щурился и легко и быстро касался карандашом бумаги. Дженни смотрела, как он рисует, а солнце золотит его ресницы и плавит воздух на профиле, и из сердца у нее никак не уходило напряжение, она думала сразу обо всем, что случилось с ее жизнью за прошедший год, и оттого не могла закончить ни одной мысли до конца.
– Я запуталась, – сказала девушка. – Слишком много всего, слишком быстро.
Арвет показал рисунок.
Мягкие холмы, обрывистая линия утеса, облака и чайки. Ничего необычного.
– Зачем люди рисуют, когда есть фотоаппараты?
– Ни один фотоаппарат не увидит того, что видит человек. Фотография – это застывший свет, комбинация электронов на карте памяти. А картина несет след того, кто ее нарисовал, она светит светом самого художника. Портреты, марины, пейзажи, натюрморты – это слова и фразы художника, его алфавит – краски.
Это как ясный взор, только у каждого художника он свой, и никто, кроме него, не сможет написать картину именно так. Иначе – смогут, но вот так, как видит он, и увидеть то, что видит он, – не смогут. Понимаешь? Рисунок – зеркало для художника, только зеркало, которое меняется само.
– Ты же не учился рисованию? Почему так уверен?
– Учился немного, – Арвет прищурил глаз, поглядел на вид, потом на рисунок. – Но это неважно, учился ты или нет. Важно, кем ты себя сам считаешь. Я раньше не понимал, а теперь вот понял…
Он повернулся:
– Пока плыл сюда, на Авалон, думал. Я все никак не мог понять, кто я.
Дженни улыбнулась:
– Ты Арвет Андерсен, внук шаманки Элвы…
– Да, шаман, прошедший посвящение старика Мяндаша. Я скачу по небу на солнечном олене и держу в руке железное перо. Но еще я – служка в церкви Святого Олафа, а еще – сын своей мамы и своего отца. Так кто я на самом деле?
– Ты тот, кто спас меня. Кто всегда спасал меня и приходил за мной. Даже туда, куда не мог прийти.
– Для тебя я такой. Но для себя кто я есть? Что я значу, что я могу? Раньше я не сомневался, жизнь была как прямая дорога. А теперь все…
