Елена Звездная - Мой личный враг
– Ой вы мои бедненькие! – домовиха выпорхнула откуда-то, где что-то шкварчало. – Ой вы мои несчастненькие! А исхудали-то как!
– Тетя Матрена, мы тут всего два дня же, – попыталась возразить Рогнеда.
– Ироды проклятущие, что ж они с вами-то всего за два дня-то сотворили! – стояла на своем наша любимая домовиха.
С тетей Матреной спорить бесполезно, она убеждена, что все маги злодеи злодеющие, и точка.
– И шо стоим? – грозно спросила домовиха, которая каждой из нас лишь до колена доставала. – А ну живо мыть руки!
И тут лучше не спорить. Зато потом, съев по положенной порции супа и тушеной капусты, мы, с пирожками и чаем, сели «погутарить», как говаривала Матрена.
– Ой сиротинушки вы мои, – причитала домовиха, помешивая чай, – ой на погибель-то вас послали… – и тут же серьезно добавляла: – Но коли главный сказав, шо надо, то надо.
Да, к мужу Василены Владимировны все наши домовые относятся очень уважительно. А кстати, спрошу-ка…
– Тетя Матрена, а как они познакомились-то?
– Хто? – не поняла домовиха.
– Ну Василена Владимировна и некромант ее, – пояснила я.
– Ой, – тетя Матрена руками всплеснула, – малы вы еще о таком знать.
– Да где ж малы-то, – возмутилась Рогнеда. – Чай, выпускной курс уже. Школу окончим, а знать ничего не будем. Ну тетя Матрена, ну расскажите…
– Пожалуйста, – вступила в ряды любопытствующих Бажена.
– Очень-очень интересно, – Милолика ресничками захлопала.
– Пожалуйста-а-а, – присоединилась Цветана.
– Да будет вам, – домовиха вмиг стала румяная, ну как ее сарафан и лента в волосах. Задумалась и решила сдаться. – Ой, ласточки мои, началося все в летний день… на ромашковом поле…
Ну, кажется, мои подозрения оправдались!
– Он как увидел Василеночку, так и пропал. Зацеловал всю, с места не сходя, да и не остановился на этом, да и она под натиском не устояла. А уж как в себя пришла, как осознала случившееся-то, уж разозлилась-разгневалась. А в запале чего только не наговоришь, вот и сказала ему: «Глаза б мои не видели! И не смей приближаться ко мне больше!» Он ей в ответ: «Сама за мной бегать будешь. Первый я у тебя, забыть не сможешь». А она: «Жених у меня есть, жених! А ты катись колобком, ирод плешивый, умертвие безмозглое!»
– И что, был жених? – ахнула Видана.
– Был, а как не быть-то, Василеночка девка видная была. Глаза – как поле васильковое, брови соболиные, а улыбкой весь свет согревала. Да что я рассказываю, не больно-то и изменилась Василеночка.
– А дальше-то что? – у меня просто дух захватывало от этой истории любви.
– А дальше, – домовиха щеку подперла кулаком и продолжила: – А дальше началося. Откуда ни возьмись напасти всякие на школу полезли. А Василеночка только пост Верховной получила, гордилась вся, аки монетка медная сверкала. А тут нежить! Ну как первое умертвие в школу-то вломилось, ведьмы его утихомирили, а Василена на метлу да в министерство, стало быть, некроманта звать. И вот вбегает вся растрепанная в приемную, а ей там ласково: «Ну вот, я был прав. Уже и бегать за мной начала!» Так и узнала, кто у нас пост заместителя главного занимал. Разозлилась, конечно. «Тьфу, – говорит, – на тебя, ирод плешивый! Мне дежурный некромант надобен!» А он ей: «Я за него!»
– И что? – Любава даже жевать перестала.
– А что, приехал он, некромант, от умертвия избавил и ласково так Верховной-то: «А чайком у вас тут не угощают?» Уж напоила его чаем, сама едва зубами не скрипит. А он-то: «С утра, – говорит, – ничего не ел…» И обедом накормили, апосля ужином, а за ужином некромант скромненько так говорит: «Василеночка, выходи за меня замуж».
– И-и? – разом выдохнули мы.
– И пропал мой лучший сервиз, а некромант насилу ноги унес, – ответила Матрена, посмеиваясь. – Токмо на прощание, уклоняясь от супника, так сказал: «Сама придешь!» От чайничка не уклонился… И понеслось: то умертвие, то кладбище, то потоп, а то жених Василеночки, который с практики-то вернулся, обе ноги сломал.
– Как сломал? – не поняла я.
– Случайно. Шел, значит, к Василене, с цветами и кольцом, все как полагается, да не дошел… Василеночка его ждала, ждала, не дождалась, за ним ведьм послала, а он у целителей, в состоянии нестояния. Да кто побил – говорить отказывался. Но Василена догадалась, на метлу вскочила и прямо домой к этому. А там ее ждали-выглядали – стол накрытый, свечи зажжены, постель в лепестках роз…
– И?
– И ничего у некроманта не вышло. Василена как поняла, к чему все движется, села и заплакала. Долго ревела, он ее и пожалел. «Люблю, – говорит, – больше жизни тебя. Да коли тебе не люб, неволить не буду». А она гордая была, на метлу да восвояси.
– И все? – не поверила Белинда.
– Да какое там, – тетя Матрена вздохнула, – только начиналось. С женихом-то ничего у нее не вышло, честно призналась, что не люб ей. А про того, кто люб, и думать не хотела.
– А он? – вот ни в жизнь не поверю, что маг взял так просто и отступил.
– А он как вызнал, что нет у Василеночки больше жениха, так по новой началось. Встанет Василена утром, а от ее комнаты лепестки роз путь устилают. Выйдет на порог – умертвия с букетами да любовными посланиями, а спать ляжет, так под окнами о ее красоте песни на все лады поют.
– И что она? – Рогнеда сидела с мечтательным видом.
– Она, знамо дело, злилась. Уж как злилась-то… а послания все до единого сберегла. Но до некроманта ни-ни! И она гордая, а уж он-то! Так они год промаялись, с гордыней-то своей. А потом не выдержал он – поднял все кладбище, да к школе-то и направил. И вот идут умертвия по дороге, переполоху было, ни в сказке сказать ни в песне описать, да только дошли мертвые до ворот и как заорут: «Ведьма ты безжалостная! Совести у тебя нет!»
– Ого, – только и сказала я.
– А то! Такого наговорили, а Василена стоит, краской заливается, губы кусает да месть выдумывает. Так и выдумала, месть-то – пошла маме письмо писать. А умертвия как затянули песни, одна другой хлеще. Было там и «Сердце у тебя каменное», и «Всю душу вытрепала», и много чего еще. И без перерыва. Тут уж прибыла Варвара Еремеевна, а она баба злая, и не смотри, что дочь василечек. Как повидала то безобразие, ух и разгневалась. Да слова заветные знала, с тем умертвий восвояси-то и отправила, а сама на метлу да к некроманту. И потянулось время ожидания – день нету, другой нету, на третий прилетела метла, с запиской от Бабы-яги… тьфу ты, Варвары Еремеевны. А в записке грозный вопрос: «Ты пошто над мужиком измываешься?» Ну Василена на метлу, да и полетела мать выручать. К некроманту ворвалась – глядь, кругом бутылок не сосчитать, маман осоловело улыбается, а воздыхатель смотрит на Василену – и дыхание задержал. Ну, Варвара Еремеевна баба умная, да и засекла, что и дочь к зятю будущему неровно дышит. Тут же поднялась, свою метлу забрала и так молвила: «Вы туточки сами разберетесь!» И улетела. А молодя-то и разобрались, уж так разобрались. Дом едва устоял. И жить бы им поживать, так нет же, некромант еще молодой да глупый был, он-то и сказал: «Все, Василена, сама пришла, я не неволил, а уж отпустить не могу, извиняй». И зря он ей это сказал, все ему ведьма припомнила. Да так разошлась, что в пылу ссоры наговорила и про то, что не люб ей, «чтоб глаза мои не видели», и про то, что он ей вовсе не нужен. С тем и улетела. А он в отставку подал да на войну ушел. Василена как узнала, побелела вся, в обморок хлопнулась. Так и выяснилось, что ребятенка понесла. И потянулись дни, недели, месяцы. А Варвара Ереемеевна как про дитенка вызнала, прилетела, на бледную дочь смотрит и гневно так кинула ей: «Довыпендривалась?!»
– Ой, – только и сказала я.
– Вот так, – Матрена вздохнула. – Варвара Еремеевна, говорят, за зятьком приглядела, ни царапинки не приобрел, все, за что ни брался, во всем удача была. А как вернулся – пост министра и получил. Василена к тому времени на восьмом месяце была. Да гордость же, ничего ему не сказала. Некромант первый не выдержал – прислал голубя с письмом, а там всего два слова: «Люблю тебя». Василена, недолго думая, ему послание шлет: «Сама прийти не могу… и дело не в гордости». А он ей: «Будь проклята эта гордость… Василеночка, можно я приеду?»
– А она? – Бажена слезы утирает.
– Она ему: «Приезжай, но знай – я теперь толстая и страшная».
– А он? – Василиса ногти грызть начала от нетерпения.
– А он: «Лечу!» И прилетел на коне крылатом, с цветами, конфетами и кольцом. К школе подлетел, на порог соскочил и пошустрее, чем крылатые демоны, по лестнице взбежал. В кабинет к Верховной ворвался, да так на пороге и замер. Смотрит на нее, улыбается и укоризненно так говорит: «А говоришь, толстая стала, да мне все равно, Василеночка!» Василена Владимировна учительский журнал отложила, осторожно так стул отодвинула и медленно встает. Она встала, а некромант сел. Прямо на пол. На живот смотрит, слово выговорить хочет, а не может никак.
