Чайна Мьевиль - Железный Совет
Земля отторгала Совет. Рельеф менялся в ускоренном ритме, тектонические разломы возникали с невиданной быстротой, словно время сорвалось с цепи. Почва медленно ползла под ногами. Местами внезапно наваливался нестерпимый холод и мерзлота выдавливала из земли рельсы. Местами каменные стены сдвигались и подкрадывались ползучие холмы.
Рельсы клали на едва выровненную землю, шпалы укладывали через одну, любые, только бы проехать. Сделанная на скорую руку дорога существовала, лишь пока по ней шел поезд, а потом снова исчезала. На строительстве работали переделанные и молодое поколение Совета, никогда не видевшее родины предков. Когда путь лежал через обширную трясину, болото пожирало рельсы и шпалы.
Время от времени Каттер бросал лопату или молот, поднимал голову и видел гримасы какотопического пятна невдалеке: путаницу неба и земли, лицо ребенка, лиственный взрыв, зверя, застывшего в нерешительности между холмами и облаками. «Теперь мы его даже не замечаем», – изумленно соображал он и встряхивал головой. Небо было безоблачным, но на них сыпал мелкий дождь. «К какой только дикой чуши не привыкает человек», – подумал Каттер.
Когда все поняли, что милиция идет следом, пришло спокойствие.
– У пятна они остановятся, – сказал Иуда, но Каттер понимал, что он сам в это больше не верит; из окна поезда он делал гелиотипические снимки быстро меняющегося ландшафта и созданных Потоком существ, которые были не насекомыми и не ящерицами, не птицами и не металлическими шипами, но всем понемножку.
Иуда притих, замкнулся в себе. Однажды ночью он пришел к Каттеру и позволил младшему товарищу любить себя, что тот сделал поспешно, не скрывая нежности. Иуда улыбнулся, поцеловал его и потрепал по щеке, но, боги, не как любовник, а как святой.
Большую часть своего времени Иуда проводил в вагоне-лаборатории, битком набитом колдовским хламом. Он заводил свой вокситератор, снова и снова слушал песни копьеруков. Каттер заглядывал в его записные книжки. Они были исписаны от и до: музыкальная партитура, изрезанная цветными полосами, знаками вопроса и паузы. Иуда бормотал какие-то напевы.
Однажды в сумерках Каттер увидел Иуду на краю поезда. Тот шепотом пропел что-то, хлопая себя по щеке одной ладонью, а пальцами другой выщелкивая отрывистый ритм. Вокруг его головы застыла пыль, горсть мелкого мусора, мошки и комары, которых не колыхал даже ветер: полная и противоестественная неподвижность овладела ими. Но тут поезд дрогнул и прокатился несколько футов, и облако обездвиженных насекомых скрылось из виду.
Вирмы Совета летали на разведку в поисках края зоны. Не все, конечно, возвращались: некоторые исчезали в складках пространства, или внезапно забывали, как летать, или окостеневали, или превращались в детенышей либо спутанные мотки веревки. Но большинство находило дорогу назад, и вот однажды, проведя несколько дней над чужой землей, где чудовищное мешалось с заурядным, они вернулись и сообщили, что не так далеко зона заканчивается.
Последний отрезок пути проложили вдоль тропы, которую землевидцы назвали мигрирующей, заверив, что она сдвинется с места и собьет преследователей с толку. Покрытый свежими головами хищников, паровоз втащил исцарапанные вагоны вверх по склону. Каттер понял, что забыл, как выглядит земля, не тронутая Вихревым потоком.
Состав забрался на гребень холма: впереди путейцы укладывали последние шпалы и рельсы, позади снимали стальную колею, по которой прошел поезд. Каттер увидел нанесенные ветром отложения дымного камня. Это странное место поражало динамичностью очертаний, но в нем не было патологической плодовитости раковой опухоли, присущей какотопической зоне.
– О боги мои, – услышал Каттер свой голос.
Не сговариваясь, все как один испустили приветственный крик, исполненный чистого восторга.
– О боги мои, клянусь Джаббером, мы выбрались, трах божий, выбрались!
Они пошли вдоль полоски скал, отделявшей область Потока от здоровой земли. По ней, укладывая рельсы на плоский дымный камень, они вернулись на нормальную землю.
Вечный поезд шел через долину дымных камней. Когда-то ветер взвихрил жидкую массу, превратив ее в огромные кучевые облака, и теперь их плоские, похожие на наковальни верхушки служили отличной опорой для дороги, хотя рабочие нервничали и торопились, боясь внезапного разжижения.
– Где-то под ними земля, по которой мы прошли на пути туда, – сказал Иуда.
Каньон, прорубленный тогда, давно скрыли новые напластования камня.
Каттер, Иуда и Толстоног шагали под защитой толстого облака по самому краю пятна.
– Многие наши боятся, – ответил Толстоног. – Жизнь вышла из-под контроля. Такое чувство, будто мы уже не вольны выбирать, что нам делать.
Теплый ветер подхватывал и уносил его слова.
– Иногда так и есть, – отозвался Иуда. – Иногда история решает за нас. Остается только надеяться, что она сделает правильный выбор. Гляди, гляди, вон там, не оно?
Они нашли то, что искали: заросшую плющом вертикальную каменную стену, на вершине которой щетинились кусты. Почва здесь выглядела иначе, чем в других местах: было заметно, что ее когда-то долбили и взрывали. Под двадцатилетней растительной порослью угадывалось ложе дороги.
– Вот здесь мы и прошли, – сказал Иуда, – в первый раз.
Встав рядом с окаменевшим облаком, он потянул за какой-то стебель, и Каттер понял, что это не растение, а кость: высохшая кисть руки с болтавшимися кое-где кусочками выбеленной временем кожи.
– Не успел, – объяснил Иуда.
Там был замурован человек, застигнутый каменным приливом. Каттер смотрел во все глаза. Вокруг кости было кольцо воздуха, углубление, оставшееся на месте мяса. Его, должно быть, съели личинки и бактерии, образовав внутри камня пустоту в форме человеческого тела. Каверна, оссуарий в виде фигуры человека. А в нем – остатки костей и костной муки.
– Кто-то из наших, а может, милиционер. Не помню уже. А ты, Толстоног? Есть и другие. Тут их много. Тела внутри камня.
Они вскарабкались на вершину. Железный Совет полз вперед, вокруг него звенели молоты, в облаках дыма из его труб, как листья на ветру, кружили вирмы. Каттер наблюдал за движением поезда, внезапно ощутив, насколько необычны его очертания, кирпичные и каменные надстройки, веревочные мосты между вагонами, сады на платформах и печные трубы посреди состава, дымившие не хуже паровозных.
А на востоке из камня торчали ржавые ружья милицейского образца.
В прилегавших к пятну землях, которые простирались до самого Нью-Кробюзона, стояла степная осень. Пассажиры Совета внимательно смотрели на озера, леса и холмы, а потом на свои карты. Они не могли поверить, что все это взаправду.
Снова пошли в дело карты, сохранившиеся с тех времен, когда Железный Совет был поездом ТЖТ. Вечный поезд еще не покинул бежевое пятно с поперечной черной штриховкой, означавшей малоизученные территории, но чем дальше к востоку, тем яснее становился рисунок: пунктир редколесья, акварельная гладь болот, четкие контуры гор. Это была уже не та дикая земля, по которой прокладывали железную дорогу, но подступы к городу. Совет мог прочертить по этой карте свой маршрут.
Они проверяли и перепроверяли. Это было настоящее откровение, которое впечатлило и ошеломило всех.
– За тем длинным озером. Толстоморск останется на юге. Нам надо обойти его и как можно скорее добраться до северного берега. Мы принесем в Нью-Кробюзон свою справедливость.
Даже сознание того, что их преследует милиция, не пугало.
– Они пошли за нами даже по краю пятна, – рассказывал Каттеру Иуда. – И привели в действие ловушку, которую я поставил в зоне.
Ни один милицейский отряд еще не заходил так далеко. А эти, должно быть, поняли, что Совет возвращается, и решили выполнить свою задачу до конца.
– Мы подойдем близко к горам. – (Хребет длиной в полтысячи миль простирался до самого Нью-Кробюзона, и до него было еще несколько дней пути. Но очертания кряжа уже показались на горизонте.) – Мы их обойдем; проведем поезд через предгорья. И на Нью-Кробюзон.
Идти оставалось несколько месяцев, но время шло быстро. Разведчики отправлялись узнать, где нужно поставить мост, навести переправу или осушить трясину, а где понадобится вмешательство тоннелестроителей и геомагов. Пульс истории забился чаще.
Мастер шепота Дрогон сиял, делясь с Каттером своими восторгами: они прорвались, дошли, почти добрались до дома!
– Это нужно занести на бумагу, – шептал он. – Записать. Такое еще никогда никому не удавалось, хотя многие пробовали. Конечно, до конца пути еще далеко, и земля впереди плохо нам знакома, но теперь мы точно доедем.
Иуда сидел на крыше вагона и разглядывал внезапно ставший привычным пейзаж.
– Это небезопасно, совсем небезопасно, – твердил он Каттеру.
Иуда много времени проводил один, слушая свой вокситератор.
