Ольга Славнейшева - Святая Грета
Прыщавый Альварес подскочил рядом с Гретой от неожиданности. Он выпрямился, не отрывая испуганного взгляда от глаз Учителя.
— Давай, перечисли нам эти заповеди, — в мягком голосе Учителя прозвучал приказ.
— Нельзя убивать, — гнусаво и нудно затянул Альварес. — Нельзя отнимать чужое… Нельзя колдовать… Нельзя предавать…
— И? — вопросительно протянул Учитель, опасаясь, что Дон надолго замолчит.
— И… Э… — кажется, у Дона начался ступор. Грете было знакомо это состояние — когда вроде и помнишь правильный ответ, да только его никак не сформулировать. Но жалости она не чувствовала никакой. Альварес тяжело вздохнул, как бы давая понять, что сдается.
— Ну, назови пятый! — потребовал Учитель.
Дон Альварес снова вздохнул. Он начисто забыл последний грех, и теперь умоляюще обводил глазами класс, надеясь на подсказку.
— Нельзя дышать, — еле слышно проговорила Грета, стараясь не двигать губами.
— И нельзя дышать! — радостно выпалил Дон, прежде, чем успел подумать.
Класс просто взвыл от хохота. Смеялся даже Учитель. Грета поглядела на Клайса. Тот догадался о ее проделке, в значении его взгляда ошибиться было невозможно.
Учитель что-то сказал, и оживление начало затихать.
— Нельзя лгать, — повторил Учитель в наступившей тишине. — Пятый грех — это ложь. Вы когда- нибудь лгали?
Молчание.
“Конечно, лгали!” — подумала Грета. — “Миллионы раз!”.
Учитель переводил свой цепенящий взгляд на каждого из них. Вот его глаза остановились на Грете, и у нее замерло сердце.
— Надо всегда говорить только правду, — подвел он черту, и класс вздохнул свободнее.
— Садись, Альварес, — Учитель махнул рукой. Грета просто тащилась от этого жеста — повелительно-небрежного, позволяющего измерить глубину культурной пропасти между Учителем и этим прыщавым ничтожеством. — Садись и думай в следующий раз своей головой. Кстати, тебе ведь кто-то подсказал неправильный ответ? Верно?
Снова наступила тишина. Грета чувствовала, как горло сковывают тиски. В животе противно заныло от напряжения.
— Кто тебе подсказал неверный ответ? Скажи, и я не стану тебя наказывать… за ересь.
Альварес поднялся. Он сделал это очень медленно, и Грета заметила, что его руки дрожат.
— Да, за ересь, — повторил Учитель. — Потому что не знать в вашем возрасте пять смертных грехов — это ересь. Поглядите на Альвареса. Он сейчас находится в двойственном положении. С одной стороны, он не может солгать, и обязан назвать того, кто ему подсказал. А с другой — он не может предать своего школьного товарища, потому что предательство — тоже смертный грех. Как же ему быть? Ну? Какие есть варианты?
Тишина.
— Грета, что ты об этом думаешь?
Грета поднялась, вставая рядом с Альваресом.
— Это я подсказала Альваресу, — сказала она. — Я хотела пошутить. Простите меня.
Учитель улыбнулся.
— Молодец. Садитесь оба. Продолжим…
Альварес тяжело дышал, когда опускался на соседний стул. По его виску текла капля пота, оставляя влажный след.
— Ты за это ответишь, — услышала Грета его зловещий шепот.
— Завтра начинается Неделя Очищения, — снова заговорил Учитель. — Завтра мы все отправимся в путь, по стопам Бога, чтобы очиститься ото всех-превсех грехов. День за днем, в течение недели…
— Ты ответишь за Патчера… И за Ильзе… — продолжал Альварес клацать зубами в запоздалом страхе.
— …Вы будете очищаться страданием. Потому что все мы грешим, так или иначе. Пусть хотя бы в мыслях, например, когда желаем зла своим ближним… — теперь голос Учителя звучал ласково, как и всегда.
— Ведь это Монахи заманили их в яму?.. Я ненавижу вас всех… — злобный шепот Дона проникал прямо в мозг. Грету начинала захлестывать ярость. Только не сейчас…
— Заткнись, — прошипела она сквозь зубы.
— Я знаю, это сделали твои сраные друзья! — Альвареса понесло. Его взгляд загорелся безумием. Долбаный псих…
— После школы… я разрежу тебя на куски… — с каменным лицом пообещала Грета.
Альварес издал непонятный звук, видимо, сдерживая собственную ярость. И замолчал. Грета смотрела в парту, на неприличное слово, нацарапанное поверх точно таких же бессмысленных слов и выражений. Патчер и Ильзе… Вот как их звали… Парня, сломавшего ей руку, звали иначе.
И почему всегда страдают невинные?
Марек подошел к ней сам, пока она собирала свой бэг. Учитель уже покинул класс, компания Бродяг ошивалась возле входа.
“Наверное, пасут за коридором”, - подумала Грета. Она, не подавая вида, что заметила лидера Бродяг, кидала левой рукой в свой рюкзак письменные принадлежности.
— Они сделали это из-за тебя, — негромко произнес Марек, и Грете пришлось посмотреть на него.
Лицо Марека выражало крайнюю усталость, пополам… с отчаяньем?
— Это уже война, — сказал он, прилагая видимые усилия, чтобы оставаться спокойным. — Но вы ведь хотели именно этого?
И, не дожидаясь ответа, повернулся и пошел к выходу.
— Что он тебе сказал? — шепотом осведомился Пол, тут же оказавшийся рядом.
— Объявил войну… — Грета закрыла бэг, подняла глаза на Пола. — Нам всем надо поговорить.
— Не здесь, — Пол, слегка задев ее локтем, отправился следом за Мареком. Грета вздохнула и накинула лямки рюкзака на левое плечо.
4
Новая куртка Бонги оказалась на редкость кричащей, но это его ничуть не смущало.
— В оптический прицел тебя можно разглядеть с десяти километров, — сказал ему Клайс, когда они шли по аллее в сторону Космического проспекта. — Ты специально ее надел?
— Просто тебе завидно, что у тебя нет такой куртки, — снисходительно объяснил ему Бонга. — А мне ее папа привез. Здесь таких курток не купишь. Видишь, что написано? “Дифле”! Понял?
- “Дифле”! — фыркнул Пол. — Бонга носит “Дифле”! Посмотрите на него!
— Давай, завидуй! — огрызнулся тот.
— Да хватит уже, — попросила Грета. — Надоело! Скажите лучше, что здесь происходит?
— А ты не знаешь? — тут же откликнулся Бонга, и Грета успела перехватить взгляд, которым наградил его Пол.
— Что случилось? — повторила она.
— Мы не хотели тебе говорить… — медленно произнес Пол. — Вернее, не так. Клайс просил тебе не говорить этого.
— Но ты все равно бы узнала, — добавил Клайс.
— Бонга, что случилось? — Грета удержала толстяка за ярко-желтый рукав. — Говори!
— Один из этих… Ну, которые попали в яму… Он сейчас в реанимации. И он никакой не Бродяга, а так просто…
— Он двоюродный братец Марека, — вздохнув, прибавил Пол. — Приехал на Святую Неделю…
Получается, что мы нарушили Правило.
— Собачье дерьмо! — вырвалось у Греты. Она отпустила рукав Бонги и обхватила себя руками, как если бы ей стало вдруг очень холодно.
— Однажды это должно было произойти, — пожал плечами Пол. — К этому все шло.
— Взрослым что-нибудь известно?
— Нет, конечно! На полигоне всякого говна… — Клайс пнул ногой пустую сигаретную пачку. — Могла оказаться и яма с кольями, а что здесь такого?
— Думаешь, все в порядке?
— Я подслушал разговор двух Бродяг, — признался неожиданно Бонга. — Они думают, что ихний шаман сделает нас всех одной левой. Они сказали, что никто из нас не видел его, и ему будет проще расправиться со всеми нами…
Пол засмеялся.
— Они так и сказали: “На фига нам заморачиваться, если у нас есть шаман”! — крикнул Бонга.
— Кто это сказал?
— Мартин и Эни, я все слышал собственными ушами!
— Эни? — переспросил Пол. — Мальчик-Девочка?
— Говорят, что Эни видели с накрашенными губами, — подключился Клайс. — На взрослой дискотеке, с каким-то мужиком…
— Что ты знаешь про шамана? — спросила Грета у Бонги, и тот буквально расцвел.
— Он не из нашей школы, живет где-то за Каналом, — быстро затараторил он. — Бродяги подцепили его на Полигоне. Говорят, он отметелил сразу четверых… Потом они подружились. Еще он играет на гитаре, такой же волосатый, как и весь этот сброд… Слушает “Кодекс Эм”, это как пить дать.
Пол легко улыбнулся, услышав название запрещенной группы от осторожного Бонги. Однажды кассета с записью “Кодекса” попала к Грете, но Пол категорически отказался слушать “эту ересь”, и вовсе не из страха перед смертью. “Инквизиторы не слушают “Кодекс Эм”, - сказал он тогда.
— Вот что я знаю про шамана, — закончил Бонга.
— Говоришь, живет за Каналом? — переспросила Грета.
За Каналом находились трущобы, и считалось, что там живут одни отбросы.
— Заканальный шаман, — повторила Грета. Бонга захохотал.
— Эй, подождите! — послышался голос Лейз за спиной, и Клайс обернулся. Они остановились.
Длинноногая Лейз торопливо семенила по заснеженной аллее, и это не выглядело смешно или нелепо — двигалась она удивительно пластично.
