Вадим Проскурин - Звездный шлюз
Финальная сцена боя выглядела так. Раджа лежал на боку, я лежал сзади него, моя тощая старческая нога торчала между его коленями и фиксировала их, а правая рука раджи была заломлена за спину в болевой захват.
Моему телу было тяжело — оно не привыкло к подобным нагрузкам. Оно жадно хватало ртом воздух, но в остальном я вполне контролировал его.
— Уходи из тела, — сказал я, немного отдышавшись. — Будет больно.
— Будет больно — сломаешь руку, — сказал раджа. — Попортишь хорошее тело.
Я зловеще ухмыльнулся. Жалко, что раджа не видит моего лица, а то у него сразу пропало бы всякое желание пререкаться.
— Ломать руку необязательно, — сказал я. — Боль можно причинить тысячью других способов. Например, вот так.
Произнеся эти слова, я впился зубами в его плечевой нерв. Раджа завизжал, как поросенок, которого режут.
— Еще можно яйца прищемить, — продолжал я. — До завтра тело заживет, а больно будет ой-ей-ей. Да и рука у тебя не скоро сломается. Вот, смотри. Больно?
— А-а-а!
— Больно, — констатировал я. — А до перелома — как до Китая раком.
— До Китая двести километров, — прокомментировал раджа. — А почему раком?
— Короче, — сказал я и еще раз надавил на заломленную руку.
— А-а-а!
— Ты из тела уйдешь или будем дальше разговаривать? А может, ты мазохист?
— Пробовал, — меланхолично сказал раджа. — Не понравилось. Хотя… Ты сильный, привлекательный, тебе бы еще тело нормальное… Может, договоримся по-хорошему?
— Я с пидорами не договариваюсь, — строго сказал я.
И подумал: кто бы говорил. После того, чем я занимался на Оле… Впрочем, нет, не нужно путать понятия «гей» и «пидор». Гей — это сексуальная ориентация, а пидор — жизненная позиция. Рядом со мной сейчас лежал пидор.
Я заметил, что его дыхание участилось.
— Давай, милый, сделай мне больно, — сказал он.
— Тьфу на тебя, — сказал я и свернул ему шею.
Большой силы для этого не надо, надо только знать, на что нажимать и куда дергать.
— Хорошее было тело, — сказал я, вставая. — Жалко, что внутри дурак сидел. А вы что уставились? — обратился я к девицам и слуге.
Около кровати слуги уже не было, он был около двери. Заметив, что я обратил на него внимание, он согнулся в низком поклоне.
— Ты куда собрался? — строго спросил я.
— Привести господину достойное тело, — почтительно ответил слуга. — И еще принести терминал.
— Терминал не нужен, — сказал я. — Я сам себе терминал.
Слуга еще раз поклонился и произнес короткую молитву каким-то непонятным богам. Если бы я обратился к памяти тела, боги, несомненно, стали бы понятными и родными, но мне не хотелось забивать свою память всякой ерундой.
— Приветствую тебя, господин, еще раз, — сказал слуга. — Мы возносили молитвы и наши молитвы были услышаны. Теперь у нас будет настоящий господин.
Я обернулся и увидел, что девицы склонились в таком же почтительном поклоне. Поскольку они были голыми, выглядело это порнографично. Может… Нет, не в этом теле.
— Давай, веди сюда достойное тело, — обратился я к слуге. — И поторопись.
11Старого слугу, приведшего мне новое тело, звали Дваджьяпхутома. Меня, кстати, звали Дхангаджаджма. Имеется ввиду не имя бывшего хозяина моего тела, а имя раджи, чье место я занял, победив его.
Слуги смотрят на меня почти как на бога, причем поразило их не столько то, что я могу обходиться без терминала, перемещаясь из одного тела в другое, сколько то, что перед тем, как занять новое тело, я освободил старое. Это действие казалось мне абсолютно естественным — в самом деле, зачем гадить людям без необходимости? Но слуги восприняли заботу об одном из них как акт высочайшего милосердия.
Впрочем, какие они слуги? Рабы они, самые настоящие рабы. Странные люди эти индусы — на полном серьезе полагают, что если ты родился в касте шудр, то твоя святая обязанность — служить господину, которого послали тебе боги, выполнять и предугадывать каждое его желание, даже самое унизительное для тебя. У шудр не бывает ни чести, ни достоинства, но если шудра проведет свою жизнь в смиренном служении и ни разу не осквернит карму неуместной гордыней, то следующая его жизнь пройдет в теле вайшью, а если повезет, то и кшатрия. Раньше я считал, что высшей кастой в Индии являются брахманы, но оказалось, что школьные учебники лгут — брахманами не рождаются, ими становятся, а чтобы это событие не нарушало общие положения кастовой системы, посвящение в брахманы считается вторым рождением.
Я спросил у Дваджьяпхутомы, как традиционная индийская мораль относится к сетевым перемещениям. Ведь воспользовавшись терминалом Сети, шудра может занять тело кшатрия, не дожидаясь завершения круга кармы.
Дваджьяпхутома почтительно возразил мне, что карма на то и карма, чтобы зависеть не от воли субъекта, а только лишь от оценки его деятельности высшими силами. Тот, кто пытается обмануть карму с помощью Сети, проведет следующее тысячелетие в облике червя, живущего в навозной куче. Мне сразу вспомнились бессмертные строки Высоцкого: «и будешь баобабом триста лет, пока помрешь».
После настойчивых расспросов Дваджьяпхутома все-таки признал, что среди шудр находятся нехорошие люди, которые не относятся к своей карме с подобающей почтительностью и поддаются соблазнам Сети. Но этот путь неправилен, а правильный путь заключается в том, чтобы стойко переносить тяготы и лишения своей текущей инкарнации. Только так можно улучшить свою карму. К тому же, судьба шудры не так уж и тяжела, существуют гораздо более неприятные касты. Мусорщики, например, или проститутки.
Я провел в поместье Дхангаджаджмы около двух недель. Я искренне пытался наслаждаться беззаботной жизнью богатого рабовладельца, но ничего не получалось. Дело было даже не в том, что каждые три-четыре дня рядом со мной появлялись новые претенденты на место раджи. С ними я разбирался просто — болевой прием, и неудачливый налетчик отправляется в предыдущее тело, а несчастный шудра отправляется к врачу залечивать растяжение связок. Проблема было в том, что я не получал удовольствия от такой жизни.
Сексуальные развлечения быстро наскучили. Как только я заваливался в постель с пригожими девицами, из глубин подсознания сразу выплывали Даша и Рудпей. Даша жадно впитывала новые ощущения и мне становилось не то чтобы стыдно, но как-то неудобно. А Рудпей порождал в сознании мысль «к чему эти нелепые телодвижения», ликвидировать которую не удавалось никакими средствами.
Я попробовал легендарную сому, но она меня разочаровала. Память Миши Сабалина сообщила, что промокашка, пропитанная ЛСД, дает гораздо более качественные глюки. А я и не знал, что ФСБшники пробуют наркотики, хотя, если вдуматься, что в этом странного — они такие же люди, как и все.
Я купался в океане, охотился на львов в заповеднике, гонял на «феррари» по автобану, несколько раз напивался, как свинья, а на задворках подсознания все время таилась неприятная мысль, которую я старался не замечать. Эта мысль была лаконична, она гласила: пир во время чумы.
12Сильнее всего меня раздражало одиночество. Меня постоянно окружали слуги, но среди них не было никого, с кем можно было нормально поговорить по душам. Даже старый Дваджьяпхутома был слишком зациклен на кастовой морали, чтобы быть интересным собеседником. Если он не знал, как ответить на вопрос, он всегда говорил: «как будет угодно господину» и на этом разговор заканчивался. А самым гадким было то, что в его ауре постоянно присутствовало тихое счастье оттого, что на склоне лет боги все-таки удостоили его привилегией служить истинно великому господину, сильному, храброму, великодушному и отмеченному особой милостью богов — умением ходить по Сети без терминала. Тьфу!
Я пробовал общаться с другими раджами, но так и не нашел среди них подходящей компании. С инопланетянами душевного разговора вообще не получалось, а люди, поселившиеся в телах раджей, производили отталкивающее впечатление.
Однажды мне показалось, что я все-таки нашел человека, который может стать моим другом. Раджа Пуммаирам, в отличие от большинства своих коллег, был индусом не только телесно, но и духовно, в досетевую эпоху он работал программистом в Бангалоре. Пуммаирам был хорошо образован, начитан и склонен к философии. Мы провели с ним почти три часа в задушевной беседе за кальяном и к концу беседы я был настолько очарован умом, эрудицией и приятными манерами собеседника, что развратные мысли Даши уже не казались чем-то отвратительным и противоестественным. Даже Рудпей дал понять, что не против побыть некоторое время в женском теле и поделать нелепые телодвижения.
Только одно меня настораживало. Слуги Пуммаирама боялись его, не побаивались, а именно боялись. Они тщательно скрывали это, их лица были непроницаемы, но ауры давали такую четкую картину затаенного ужаса, что ошибиться было невозможно. Интересно, что такое жуткое таится за этим симпатичным лицом с умными глазами?
