Ант Скаландис - Катализ
— Да! — рявкнул Кротов. — Потому что ваши силы безопасности не готовы к такому удару. Потому что это будет война, а по-настоящему воевать умеют только мои ребята.
Потом он помолчал и добавил:
— И будет очень много совершенно ненужных жертв. Больше, чем во времена генерала Брусилова. Так что думай, Витюша. Времени у тебя осталось мало.
6.40 по Гринвичу
Китарис вышел из бани уже в форме и при оружии, но еще расслабленный, разомлевший, умиротворенный. Баня была на территории резиденции Кротова, и в обычное время здесь можно было ходить без охраны, но со вчерашнего дня, когда Норд стал ареной битвы между грин-блэками и грин-уайтами, безопасных мест в «Полюсе» не осталось. Поэтому у дверей к Китарису сразу присоединились двое, вооруженные сибрострелами. И, как оказалось, не зря.
У поворота на главную лестницу стоял Брусилов.
— Привет, Спайди, — сказал он, — вот мы и встретились.
— Чего тебе надобно, старче? — откликнулся Китарис, стараясь держаться спокойно, но всем существом ощущая, что это конец.
— Я пришел, чтобы убить тебя, — с прямотой идиота сообщил Брусилов.
— Но тебе же нельзя убивать! — воскликнул Китарис. У него появилась надежда, и теперь он тянул время: — Если мир узнает, что ты убийца, власть твоя на том и закончится. Ты не можешь убить! Это блеф!
— Это не блеф, — сказал Брусилов и пояснил, — я убью тебя только морально. Вот здесь, — он поднял руку с сибрострелом, — новейшее психогенное средство…
И тогда по незаметному для Брусилова знаку оба головореза, стоящие позади Китариса дали залп — один в руку, другой в голову. А для того, чтоб удрать, требовались секунды.
— Остановись, Спайди! — кричал Брусилов, но стрелять он еще не мог.
И тут в коридоре возникли Шейла и Станский.
— С дороги! — взревел Китарис.
Станский вжался в стену, но Шейла и не подумала отойти. И тогда бегущий верзила на ходу, даже не притормозив, выбросил вперед огромный кулак, и Шейла, сильно ударившись о стену, скорчилась и рухнула на пол.
«Он убил ее», — мелькнуло в голове у Станского. — «Она же не вакцинирована». И еще не соображая, что делает, он как заправский гангстер из итальянского фильма, поднял двумя руками свой пистолет и выстрелил вдогонку убегающему Китарису. И в тот же миг голова шефа тайной полиции разлетелась по коридору серовато-грязными ошметками.
Станский никак не ожидал такого эффекта, он думал, что держит в руках обычный пистолет, и, увидав, что наделал, тут же выронил оружие и сам упал, подкошенный внезапным приступом слабости и тошноты. Это спасло его. Первые разрывные пули грин-блэков проверещали по стене, а уже в следующее мгновение оклемавшийся Альтер Брусилов — это был именно он — закрыл Станского своим телом, Шейла же, не вставая, двумя точными залпами снесла головы обоим стрелявшим.
6.45 по Гринвичу
— Ну что ж, Игнатий, пожалуйста, я согласен, — неопределенно сказал Брусилов.
Он пытался быстро сообразить, ведет с ним Кротов двойную игру или просто лидер черно-зеленых уже в маразме… «Маразм при наличии оранжита в мозге. Случай Кротова. Обнаружен и исследован доктором Брусиловым в 115 году ВК…» Черт знает о чем он думал. А секунды текли. И угроза была серьезной: большая бессмысленная резня — очень в духе Кротова. Вот только требование его казалось смешным. Неужели он не понимает?..
— Хорошо. Я уничтожу сибры. А как ты убедишься в этом?
— Элементарно, мой дорогой Ватсон. Я приглашу эксперта, и он поставит контрольный опыт по методике Конрада.
— Понятно, — проговорил Брусилов.
Похоже, Кротов был не совсем в маразме.
— Одно условие, — Виктор поднял палец, — я должен выступить по интервидению, чтобы все, абсолютно все были предупреждены о готовящейся акции. Иначе жертв будет не меньше, чем в задуманной тобой войне.
— Жертвы будут в любом случае, — сурово предупредил Кротов. — Политика — это искусство, а искусство требует жертв. Однако в целом ты рассуждаешь верно. Выступление по Интервидению необходимо. Вот только выступать буду я, а не ты.
Появился референт.
— Альтер убил Китариса и его людей, — почти выкрикнул он.
— Неправда! — едва не сбив референта с ног, ворвался в кабинет Альтер в окружении двух грин-блэков.
Следом за ним вошел Станский в наручниках и еще два грин-блэка с носилками, на которых лежала Шейла Патрикссон.
— Брусилов! — взмолился Станский, — эти кретины не хотят звать врача. Сделай же что-нибудь! У нее сотрясение мозга и перелом ребер.
— Садитесь все, — распорядился Кротов. — Снимите с него наручники. Что это за цирк, честное слово?! Брусилову — комплект медицинского оборудования. И никого больше не впускать! Продолжаем переговоры.
— Привет, Евтушенский! — Катрин стояла перед ним в яркой голубой курточке, отороченной белым мехом. — Как твой фильм?
— Первый или второй? — солидно спросил Женька.
— Как, уже есть второй?!
— Еще нет, но я его снимаю. А первый — сама понимаешь — триумфальное шествие по планете!
Год назад, как только умерла Крошка Ли, и Женька вернулся в Москву, он вдруг решил снимать кино. «Рифмоплет — это не профессия», — сказал Женька. Да и стихи свои он ценил не слишком. Особенно после того, как почитал новых поэтов. А вот псевдоним оставил. И появился в кинематографе двадцать первого века режиссер Андрей Евтушенский (Черный звал его теперь Евтушенский-Пазолиниенко). Он сделал фильм «ЧЕрнота кровавой зелени» — о Кротове и кротовцах. И не исторический, нет — о современности и очень актуальный. Может быть, фильму и не хватало некоторого профессионального блеска, зато в нем была клокочущая ненависть к фашизму и удивительное, истинно поэтическое умение выражать мысль через образ. Что же касается злободневности, то, к сожалению, это действительно было так — со смертью Кротова кротовцы не исчезли, они лишь превратились из черно-зеленых в просто черных.
— Поздравляю, — сказала Катрин. — Мы летим?
— Летим, конечно.
— А Станский?
— Станский — своим ходом. Он же на Марсе. Вместе с Шейлой «озеленяет» красную планету.
— Не опоздает?
— Не должен.
— А этот во что вклеился? — показала она на Черного. — Жены уже не замечает даже.
— В «Хронику последнего утра».
— Знаю про эту вещь, ее по «ящику» рекламировали. Интересно бы почитать. Мы еще ждем кого-нибудь?
— Вообще Борис может подъехать. Я, правда, не обещал его ждать, но спешить вроде некуда, и погода хорошая. Посидим тут?
— Посидим, — сказала Катрин. — Сигарету дашь?
Но сначала взяла у Черного книгу и сделала себе копию.
— Женьк, ты не обидишься, если я тоже полистаю?
— Да ради Бога. Курить-то будешь?
— Ух ты! Это что, марсианские?
— Нет, на Титане делают.
— Ну, ты пижон, Женька! А вот скажи, почему ты так давно не совершал каких-нибудь сумасшедших поступков?
— А фильм?
— Это не то. Вот если бы какую-нибудь бомбу бросить или, ну, я не знаю, во Всемирный Совет верхом на жирафе въехать…
— Извини, Катрин. Старею, наверное, — серьезно и грустно ответил Женька.
7.00 по Гринвичу
Крошка Ли спала, уютно свернувшись под простыней калачиком, а Женька так и не смог заснуть. Вторая книга Брусилова не шла у него из головы. Пожалуй он даже не сумел бы объяснить, что именно так потрясло его, но он вдруг почувствовал себя настолько чужим на родной планете, насколько это вообще было возможно. Он знал, что рано или поздно преодолеет это ощущение, как преодолел Брусилов все свои кошмары и трудности, как преодолело человечество и переходную эпоху, и гибернационный бум, и всемирный потоп изобилия. Он был уверен, что преодолеет, но сейчас ему ничего не хотелось: ни всевозможных кушаний, которые были здесь изумительно хороши, ни роскошной выпивки, за которую не надо было платить похмельем, ни восхитительной Ли, заставившей его в эту ночь забыть об ужасе надвигающейся неизбежной потери. Ничего не хотелось. Даже спать. А уж это было совсем чудно.
Он вдруг понял, почему в сеймерном мире люди перестали пить. Не интересно же, когда всего полно, когда не нужно выстаивать в очереди, или доставать за бешеные бабки, или создавать собственными руками. И по той же причине они заменили еду на таблетки. Впрочем, если так рассуждать, в половой жизни они должны были перейти искусственное оплодотворение. Ерунда получается.
И Женька принялся размышлять о том, что он станет делать в этом мире. Делать было, прямо скажем, нечего, и он пришел к выводу, что надо лететь на какую-нибудь далекую малоосвоенную планету — там все будет гораздо привычнее. Наверно, это была ужасная романтическая чепуха, но она утешала, и он поднялся и уже несколько бодрее зашагал по комнате.
7.05 по Гринвичу
Шейла уже могла сидеть, и Брусилов вместе с ней вернулся за стол переговоров. Альтер, заставивший Кротова повторить все его требования и мгновенно оценивший ситуацию, повернулся к Виктору в ярости:
