Нано (СИ) - "chromewitch"

Действительно.

Зачем.

Скорпион безостановочно матерится и обещает тебе жуткую смерть, пытается ползти, вытаскивает пистолет — и ты стреляешь снова.

И снова не в голову, да что ж такое...

Ты меняешь позицию вместе с выстрелом, потому что Амелия тоже не станет терпеть, когда кто-то стреляет в ее людей. Она мажет, разумеется, — точнее, ты предугадал ее поведение, и твои действия напоминают программу.

Ты точно знаешь, как двигаться и как стрелять, как всех их убить, но не делаешь этого.

Скорпион скулит, глядя на простреленную ладонь, но даже его скулеж не мешает потоку ругани. Талантище. Бо просто лежит, запрокинув голову, и смотрит на тебя квадратными от ужаса глазами. Ты целишься Свете в лоб, и Амелия снова останавливается, не торопится стрелять во второй раз.

— Света, — напряженно говоришь ты и протягиваешь ей транквилизаторы.

Она понимает, она действительно тебя понимает, абсолютно белая и трясущаяся как лист на ветру. Она берет транквилизаторы из твоей руки и примеривается к собственной шее.

— Сначала — они.

— Какого черта, Вик?! — Амелия целится в тебя из пистолета.

— Ты знаешь, что я успею уклониться, — говоришь ты ей, игнорируя вопрос. — И что одна пуля меня не остановит.

Света вкалывает транквилизатор сначала Скорпиону — полный шприц, как ты инструктируешь. Потом Бо и себе — здесь хватит и половины дозы. Она садится на пол и с отчаянием смотрит на тебя.

— Вик. Пожалуйста...

Она не успевает договорить, слова застревают у нее в горле. Она падает. Ее голова гулко бьется об пол.

Света, тебе стоило лечь сразу, а не тратить время на бессмысленные слова...

Ты вновь смотришь на Амелию и мысленно желаешь ей провалиться прямо здесь и сейчас. И гнобишь себя за то, что все еще — как и Света! — тратишь время на речь.

На объяснения.

— Какого. Черта, — повторяет Амелия, перехватывая пистолет обеими руками и глядя на тебя в упор. — Вик!

— Это ты мне скажи.

Давнее, это давнее. Это почти мертвое в тебе, но оживающее слишком часто в последнее время — твердое намерение убить. Сколько раз ты убивал, будучи шпионом, просто потому что не мог не убить? Но сейчас корни этого стремления уходят глубже — в настоящую жизнь, в ту, которую ты сам для себя выбрал. И это... тяжело.

Тяжело осознавать, что твоя цель, которую ты не можешь, не имеешь права игнорировать, вдруг сталкивается с твоим — и тоже твоим собственным — нежеланием убивать.

Им не стоило быть такими открытыми. Им не стоило впускать тебя в этот мир — по-прежнему паршивый мир, с одним только отличием в том, что ты в нем не один. Им — ей, Амелии — не стоило так заботиться о том, чтобы ты в нем остался. Им не стоило тебя ценить и беречь твои секреты, черт возьми.

Потому что сейчас это слишком тяжело.

— Это ты мне скажи, Амелия, — повторяешь ты. — Что заставило тебя убить мою дорогую подругу? Одного из немногих, черт возьми, близких мне людей?!

— Как...

Вопрос прорывается, но она тут же стискивает зубы. Взгляд холодный, холоднее чем когда-либо, и как никогда хочется бросить ей, что вот это вот и есть ее настоящее лицо — долбаный клон, не человек в полном смысле, чертова подделка, фальшивка, и ей никогда не быть человеком, раз она может выпустить пулю в висок ни в чем не виноватой женщины.

Кто бы говорил, конечно, отмечаешь ты про себя. Кто бы говорил. Эта ненависть и этот уровень оскорблений — то, над чем ты всегда смеялся.

Но проблема в том, что на другое ты вдруг неспособен.

Ты выжимаешь из себя ненависть, но трудно ненавидеть человека, с которым сражался бок о бок.

— Машинное обучение, — ты неуклюже копируешь голос Дайса, объяснившего тебе принцип еще тогда, после нападения на грузовик Триады. — Ты сама подтвердила это на свалке. Единственный способ обучить наноботов без нужного оборудования — это пример. Такой, как пуля. «Эвита», знакомо? Крохотная испанская фирма, не выбиравшаяся дальше родной страны. «Эвитой» и убили Кристину. Ее и всех остальных, и я помню, что нано уже в твоих руках.

Красного Шеста убили нано, через «человеческую бомбу». Кристину убили нано — через невидимую испанскую пулю, черт бы ее побрал.

— Слишком много вранья, Амелия, — заканчиваешь ты.

— Мне жаль.

Конечно, что еще она может сказать?

— Мы не представляли, что... Послушай меня, давай поговорим как нормальные люди! Ты видел, сколько ран я могу перенести. Ты хотя бы понимаешь, что я сейчас все еще могу тебя убить, но не делаю этого?!

— Нет. Не понимаю, — честно отвечаешь ты.

А еще ты не понимаешь, почему так и не стреляешь.

— И мы не нормальные люди, Амелия. Так что это закончится грязно.

— Я не дам тебе возможности сломать все, к чему я шла. Не сейчас.

Амелия уже не пытается взывать к человечности. Вам надо стрелять, это единственный выход. Вы оба это понимаете.

Твой наладонник снова вибрирует. Ты автоматически скашиваешь глаза на свободную руку — и вдруг замираешь.

Это не Гектор, его ты заблокировал раньше.

Это тот человек, которого ты не ожидал услышать, и сейчас — особенно сейчас! — ты не можешь его игнорировать.

Не так уж много друзей у тебя осталось. Совсем мало, если точнее. Почти никаких.

Не опуская пистолет, ты поднимаешь свободную руку на уровень глаз. На наладонник прибывают и прибывают сообщения, раз на звонок ты не ответил вовремя. Сообщения одинаковые — просто повторы. От Дайса. Как будто он в панике, как будто он в бешенстве, как будто он на грани из-за твоего молчания. Или... как будто его наладонник неисправен, и это то единственное, что он успел отправить.

«джинн помоги мне».

«джинн помоги мне».

«джинн помоги мне джинн помоги мне джинн помоги мне джинн помоги мне».

Нескончаемым потоком.

Это похоже на крик.

Это что-то ужасное, и ты чувствуешь, как сороконожки ползут по твоему позвоночнику.

Ты разворачиваешься и срываешься с места.

31. Крысы

Окраины на самом деле не замерли как на снимке. Это только твое волнение и быстрая езда превращают окружение в безжизненную картинку. Если остановиться, притормозить на миг, то станет заметно — дроны все еще роятся в вышине, промышленная техника все еще напрягается в спазмах, люди все еще копаются в останках машин, перебирают мусор во дворах и на обочинах дорог.

Но тебе слишком медленно. Но тебе — слишком тихо.

Туча зависает над горизонтом, словно подтверждая твой настрой, из ее жирного темного брюха бьют молнии. Далекий громовой раскат настигает окраины и твою несущуюся через них машину.

Ты ведешь фургон — даже на нервах ты автоматически рассчитал, вспомнил, что фургон Креста, в отличие от угнанной недавно машины, точно справится с бездорожьем окраин.

У тучи четкие, почти что нереально правильные границы. Быть может, циклон искусственный, и ты смотришь на него, пока фургон подпрыгивает на ухабах и мусоре, сбивает чей-то самодельный забор и разгоняет толпу бомжей.

Здесь все еще так ярко, несмотря на приближающуюся непогоду.

Здесь слишком, слишком ярко.

Ворота на свалку открыты, и ты сразу замечаешь, что опоздал. Рядом две машины, точно такие, какие ты видел у бара Наримы, когда отстреливал мафию с высоты. Дверцы распахнуты, внутри не видно никого.

Здесь слишком ярко и слишком тихо.

Дроны-сторожи, птички в ворохах полиэтилена и цветного пластика, валяются на земле. Выпрыгнув из машины, ты замечаешь впереди, у металлической сетки забора, тело.

Сороконожка.

Ты как всегда вздрагиваешь от одного только слова, даже произнесенного мысленно, но к трупу подходишь спокойно и ровно. Это действительно она — шесть металлических спиц блестят на солнце, согнутые под разными углами, торчащие над искалеченным телом. Как ножки насекомого.

Солнечный свет отвратительно ярок, и без шлема у тебя начинают слезиться глаза.

Ты бежишь к знакомой сторожке, конуре из листов фанеры и жести, и спотыкаешься о робота — теперь лишь груду металла.