Иван Логинов - Призванный. Возможно, баллада.
Как-то сразу делается понятным, что даже если нам удастся спуститься на дно оврага и форсировать топкую жижу, то выбраться по оплывающему и осыпающемуся обрыву на другую сторону – уже нет. И лучше не пробовать, поскольку и обратно подняться, скорее всего, тоже не получится.
И что теперь? Резать под корень строевой лес и рубить – тем же ножом – мост? Ежели не перекуривать – к осени запросто успеем.
Растерянно оглядываемся.
Неподалеку от дороги, под сенью невысокого деревца с ажурной листвой, на остатках белесовато-серого бревна сидит дедок, смотрит на нас светлыми глазами и лыбится.
– Скажи-ка, дедушка, – обращаемся к нему, – как тут на север пройти?
Дедок не теряется.
– А зачем тебе север, болезный, солнце мешает?
От такого поворота мы слегка торопеем.
– Да нет, просто надо до дракона добраться.
– Дракона? – задумчиво тянет дедок.
– Ну да, змей такой, – подсказываем с надеждой.
– Тебя что, милок, гадюка укусила?
Обидные слова, вообще-то.
– Никто меня не кусал.
Разве что собаки. И то, как посмотреть. Горло Брайану перерывали в брошенных линиях, мы потом каждый раз перезагружались. Тем и славен герой – ни одной своей смерти не помнит…
Но дедку, конечно, это неинтересно, он гнет свое.
– А на что тебе тогда дракон сдался? Плюнь ты на него, да и спи себе спокойно, чего ж шарашиться? Пусть теперь другие колготятся, их очередь.
Наконец до нас доходит, кем мы старикану помстились.
– Дедуля, а мертвяки дерутся? – начинаем вкрадчиво.
Он настораживается.
– Ну, коли никак не могут упокоиться, то, наверное, со временем злобнеют.
– Выходит, если дать тебе по башке, ты все равно не поверишь, что я живой?
– Господь с тобой, милок! – слегка отшатывается он. – Какая мне разница? Я сам уже одной ногой там. Жду лишь, когда репа поспеет.
– Репа? – опять торопеем мы.
– Ну да, свояченица по весне семян передала. Я сдуру посадил, а теперь вот душа болит – уродится ли? Не хотелось бы потом шастать взад-вперед до осени.
Дедок поднимает взор и начинает неторопливо осматривать доступный окоем.
– А почему мертвяки не упокаиваются? – возвращаем мы его обратно.
– Ну так по-разному. Кто сам чего не доделал, кого в загробье не пускают, пока порученье не сполнит.
– Кто не пускает?
– Да откуда ж мне знать? Мертвяки ничего не сказывают, молчаливые они.
– Совсем молчаливые?
– Шлендать тут постоянно шлендают, особенно по ночам, но чтобы кто горланить взялся под окном – такого не упомню.
– А отчего у вас все могилки безымянные? – вспоминаем мы с укоризной. – Не по-людски как-то…
– Ежели ты про погост в Мертвом лесу, то на нем лишь пришлые да проходящие. Своих хоронят на местном, поближе к жилью.
– Колченогий там для надзора поставлен?
– Вроде того.
– Кем?
– Не знаю, к нему не подступишься, больно уж гордый. Попробуй в поселении поспрошать.
– А проходящие куда направлялись?
– Да, как и ты, на север. Тож все никак не успокоитесь, вроде живые, а не вдруг и различишь…
Дедок снова настраивается отплыть в свое.
Пока не успел, возвращаемся к основному вопросу:
– Так как теперь туда попасть?
– Ну, ежели окончательно втемяшилось, подожди. Занадобится кого не из местных пристроить с глаз, притащатся, денек-другой на той стороне поматюкаются, покумекают да и наладят всем миром переправу. Мабуть.
Пошамкав губами, дедок меняет тему:
– А про драконов ты вон старуху пытай. Это у нее пра-мать-ее-бабка служила в гарнизонной библиотеке.
И он кивает нам за спину.
– Что за гарнизон был? – пробуем еще осведомиться.
Но дедок отмахивается:
– Извини, милок, утомился я.
И без перехода задремывает, уронив свою луневую голову на грудь.
В собеседники он больше не годится.
Оглядываемся.
Старуха все же не за спиной, а метрах в пятидесяти и чуть навскось – на правом пологом склоне, который в данный момент от нас слева. Рядом с ней некое строение, не то чтобы сильно покосившееся – уже окончательно завалившееся и напоминающее теперь очертаниями землянку. На задах грунт ископан, видимо, там дед и посадил свою репку. От входа в ложбину все это дело прикрывают буйные заросли каких-то кустов, ежевики ли, жимолости, и одна кривенькая – мнится нам – яблонька. Но настаивать остережемся, потому как ветви до земли не гнутся, ввиду того, что плодов на них не висит.
Эк нас сегодня в сказовость клонит.
Боян бо вещий как зачнет терзать меха… хотя нет, там не меха, а некая мышь древесная, кою никак не уловишь… и растекашеся брага по столешнице… черт! кто затащил эту пьянь на свадьбу?
Встряхиваемся и направляемся к старухе, которая сама не решается подойти.
С ходу приступаем:
– Здравствуй, бабушка.
– Здравствуй, солдатик.
– Расскажи о драконе.
Едва ощутимая пауза.
– О Змее-Горыныче, что ли?
Более заметная пауза.
– Мм, не вспомню, у Горыныча рог есть?
Долгая пауза. Старуха воздевает очи, потом разводит руками:
– Три головы есть, бывает даже шесть, девять, а то и все двенадцать, а вот рогом его бог, кажется, обидел.
Выходит, Горыныч, богом обиженный, нам не нужен.
– А про какого-нибудь другого дракона, рогом не обделенного, ничего не знаешь?
Старуха опять воздевает очи и потом разводит руками:
– Нет, касатик, не знаю.
А после хорошо выдержанной паузы добавляет с деланным сомнением:
– Слыхала, правда, что за морем они на наших не похожи…
За морем. Что, Брайану теперь готовить себя к долгому заплыву? Ага, по северному океану ледокольным кролем.
– Не томи, бабка, от кого слыхала?
– Да от сестры. Она с детства всем заморским интересовалась, даже ихний язык выучила.
– И где она его выучила? – пытаемся мы попутно добыть немного сведений о структуре местного общества.
– Нигде, сама. По какой-то ешкиной азбуке из прабабкиного сундука.
– Это той, которая в гарнизонной библиотеке служила? – демонстрируем мы свою сообразительность.
– Той самой, – легко подтверждает она.
И не давая нам уклониться от предначертания, театрально вздыхает:
– Так что, касатик, тебе к сестре моей надобно. Заодно и гостинец снесешь.
– И куда это самое заодно нести предстоит?
– К Кабаньей дубраве, она на заимке живет.
– Ну и где тут у вас кабаны? – расправляем мы грудь.
– Там, – машет она небрежной рукой в обратную сторону, – сразу за Мертвым лесом свернешь налево, переберешься через ручей и выйдешь на вырубки. За ними и начинается Кабанья дубрава, а заимка так прямо на опушке.
Значит, обратно. Через урочище, где хозяйничает колченогий, мимо кладбища с неупокоенными проходимцами, а потом все-таки сквозь борщевик. Колченого, правда, легко минуть, загрузив предыдущую запись у придорожного камня, но там Брайан еще не имеет указаний, куда идти, а в таких случаях заимки у Кабаньей дубравы может вовсе не оказаться. Или бабкина сестра не станет с нами разговаривать. Вместо приветствия толкнет ногою дверь и прям с порога как жахнет из дробовика. Придется сначала петлять по кустам, а потом, скрывшись из виду, тащиться обратно сюда, чтобы получить задание. А, и гостинец тоже.
Бойкая старуха успела слетать в свою землянку и вернуться с узелком на палочке.
– Ты только его не развязывай, там ядовитое, – начинает она стращать и голосом, и взором.
– Гадюка, что ли?
– Да нет, гриб редкий, сатанинский, лишь тут у нас и растет. Сестре зачем-то понадобился. Она и семян-то с таким расчетом послала, чтоб мы грибом отдарились. Давно бы надо снесть, да там по дороге псов бродячих расплодилось. Но солдат они еще с прежних времен сами боятся, когда служивые по утрам вместо физкультуры устраивали соревнования, кто первым догонит и пнет сапогом. Доска почетная, говорят, на плацу висела, с фамилиями и крестиками напротив. Дежурный офицер грифелем отмечал. Победителей каждую неделю награждали большой банкой тушенки. Сам полковник ввел тот обычай приказом по части, собаки ему в детстве вроде чо-то отгрызли.
Ой, бабка, до чего ж ты мастерица зубы заговаривать.
И какие героические деяния запечатлеваются в коллективной памяти!
Какие поэтичные легенды рождаются потом в народном сознании, оставленном без присмотра!
Вот только у псов память, кажется, покороче, а обойденный колченогий ныне уже утроил злобу и учетверил бдительность. Потому как он, скорее всего, знает, что дальше дороги нет и нам некуда деваться, кроме как назад через его урочище.
– Сестра-то у тебя, что, знахарка?
Как раз у знахарок герои обычно и разживаются магией или, по крайней мере, зельями. Хотя Брайан, кажется, не из магистров, скорее рейнджер.
– На старости лет чем только не займешься, – отмахивается старуха.
