Уильям Гибсон - Мона Лиза Овердрайв
А когда он кончил и, свернувшись калачиком, задремал, Мона долго лежала без сна в душной темноте комнаты, снова и снова разыгрывая мечту об отъезде, — такую яркую, такую чудесную.
Ну пожалуйста, пусть это будет правдой.
Глава 5
«Портобелло»[1]
Кумико проснулась в необъятной кровати — и тихо лежала, прислушиваясь. До неё долетало чуть слышное, неясное бормотание улицы.
В комнате было холодно. Завернувшись, как в мантию, в розовое стёганое одеяло, девочка выбралась из постели. Маленькие оконца были в ярких морозных узорах. Подойдя к ванне, она слегка надавила на одно из позолоченных крыльев лебедя. Птица кашлянула, забулькала и стала наполнять ванну. Не снимая с себя одеяла, она стала открывать чемоданы, чтобы выбрать одежду на день; отобранное она выкладывала на кровать.
Когда ванна была готова, она скинула одеяло на пол и, перебравшись через мраморный край, стоически погрузилась в обжигающе горячую воду. Пар от ванны растопил изморозь на стёклах; теперь по ним бежали струйки сконденсировавшейся влаги. «Неужели во всех английских спальнях такие ванны?» — подумала Кумико. Она старательно натёрлась овальным бруском французского мыла, встала, кое-как смыла пену и завернулась в огромную чёрную купальную простыню; потом после нескольких неудачных попыток случайно обнаружила раковину, унитаз и биде. Они прятались в крохотной комнатушке, которая когда-то, должно быть, служила встроенным шкафом. Стены её покрывал тёмный от времени шпон.
Дважды прозвонил телефон, похожий скорее на предмет из театрального реквизита.
— Да?
— Петал на проводе. Как насчёт завтрака? Роджер уже здесь. Мечтает с тобой познакомиться.
— Спасибо, — ответила девочка. — Я уже одеваюсь.
Кумико натянула свои самые лучшие и самые мешковатые кожаные штаны, потом зарылась в ворсистый голубой свитер, такой большой, что вполне был впору и Петалу. Открыв сумочку, чтобы достать косметику, она увидела модуль «Маас-Неотек». Пальцы сами собой сомкнулись на обтекаемом корпусе, она вовсе не собиралась вызывать призрака. Но хватило только прикосновения. Едва образовавшись в комнате, Колин тут же смешно запрокинул голову, чтобы разглядеть низкий, с зеркалом, потолок.
— Я полагаю, мы не в Дорчестере?
— Вопросы задаю я, — сказала она. — Что это за место?
— Спальня, — ответил он. — В довольно сомнительном вкусе.
— Отвечай, пожалуйста, на мой вопрос.
— Хорошо, — сказал призрак, осматривая постель и ванну. — Судя по обстановке, это вполне мог бы быть и бордель. Я имею доступ к историческим данным на большую часть зданий Лондона, но об этом нет ничего примечательного. Построено в 1848 году. Наглядный образчик популярного в ту эпоху викторианского классицизма. Район дорогой, хотя и немодный, пользуется успехом среди определённого сорта юристов.
Призрак пожал плечами. Сквозь начищенные до блеска ботинки для верховой езды девочка видела край кровати.
Японка бросила модуль в сумочку, и призрак исчез.
С лифтом Кумико справилась без труда и, оказавшись в обшитой белыми панелями прихожей, пошла на звук голосов. Не то холл, не то коридор. За угол.
— Доброе утро, — сказал Петал, снимая с блюда серебряную крышку. От блюда шёл ароматный пар. — Вот он, неуловимый мистер Суэйн, для тебя — Роджер. А вот твой завтрак.
— Привет, — сказал мужчина, делая шаг вперёд и протягивая ей руку.
Бледные глаза на длинном скульптурном лице. Гладкие, мышиного цвета волосы зачёсаны наискось через весь лоб. Кумико затруднилась бы определить его возраст: это было лицо молодого человека, но в западинах сероватых глаз залегли глубокие морщины. Высокий, в руках, плечах и осанке — что-то от атлета.
— Добро пожаловать в Лондон.
Он взял её руку, пожал, отпустил.
— Спасибо.
На Суэйне была рубашка без воротника в очень мелкую красную полоску на бледно-голубом фоне, манжеты скреплены скромными овалами тусклого золота. Расстёгнутая у ворота рубашка открывала тёмный треугольник татуированной кожи.
— Я говорил сегодня утром с твоим отцом, сказал, что ты прибыла благополучно.
— Вы человек высокого ранга.
Бледные глаза сузились.
— Прошу прощения?
— Драконы.
Петал рассмеялся.
— Дай ей поесть, — донеслось справа. Женский голос.
Кумико повернулась. На фоне высокого французского окна она увидела стройную тёмную фигуру. За окном — обнесённый стеной сад под снегом. Глаза женщины были скрыты за серебристыми стёклами, отражающими комнату и её обитателей.
— Ещё одна наша гостья, — сказал Петал.
— Салли, — представилась женщина, — Салли Ширс. Поешь, котёнок. Если тебе так же скучно, как и мне, может, захочешь пойти погулять? — Под взглядом Кумико её рука скользнула к стёклам, как будто она собиралась снять очки. — Портобелло-роуд — всего в двух кварталах отсюда. Мне нужно глотнуть свежего воздуха.
У зеркальных линз, похоже, не было ни оправы, ни дужек.
— Роджер, — проговорил Петал, накладывая с серебряной тарелки розовые ломти бекона, — как ты думаешь, Кумико будет в безопасности с нашей Салли?
— В большей, чем со мной, учитывая, в каком она настроении, — ответил Суэйн. — Боюсь, здесь мало что может развлечь тебя, — обратился он к Кумико, подводя её к столу, — но мы попытаемся сделать всё возможное, чтобы ты чувствовала себя как дома, и постараемся показать тебе город. Хотя здесь и не Токио.
— Во всяком случае, пока, — добавил Петал, но Суэйн его, казалось, не расслышал.
— Спасибо, — сказала Кумико, когда Суэйн пододвинул ей стул.
— Сочту за честь, — сказал Суэйн. — Наше почтение твоему отцу…
— Послушай, — вмешалась женщина, — она ещё слишком мала для всего этого. Пожалей наши уши.
— Салли сегодня немного не в настроении, — сказал Петал, накладывая на тарелку Кумико яйцо-пашот.
Как выяснилось, выражение «не в настроении» не совсем точно определяло то состояние, в котором пребывала Салли Ширс. Скорее его стоило бы назвать едва сдерживаемым бешенством, яростью, которая проявлялась в походке и гневном пистолетном стуке чёрных сапог по обледеневшей мостовой.
Кумико приходилось отчаянно семенить, чтобы не отставать, когда женщина зашагала прочь от дома Суэйна по подъездной аллее. В рассеянном свете зимнего солнца холодно вспыхивали стёкла очков. На Салли были узкие брюки из тёмно-коричневой замши и объёмистая чёрная куртка с высоко поднятым воротником — дорогая одежда. А учитывая короткую стрижку, её вполне можно было принять за мальчишку.
Впервые с того момента, как она покинула Токио, Кумико почувствовала неподдельный страх.
Клокочущая в женщине энергия была почти осязаемой — этакий сгусток гнева, готовый ежесекундно взорваться, выпустив на свободу фурию.
Кумико сунула руку в сумочку и сжала модуль «Маас-Неотек». Колин тут же оказался рядом, небрежно подстраиваясь под их шаг: руки — в карманах куртки, ботинки не оставляют следов на грязном снегу. Она отпустила модуль — призрак исчез, но Кумико почувствовала себя увереннее. Не стоит бояться потерять Салли Ширс, угнаться за которой девочке было трудновато, Колин, конечно же, объяснит ей, как вернуться в дом Суэйна. «А если я от неё убегу, — подумала она, — то он мне поможет». Переходя перекрёсток на красный свет, женщина увернулась от двух машин, с рассеянным видом чуть ли не вытащила Кумико из-под колёс чёрной «хонды», при этом ещё умудрившись пнуть машину в бампер, когда такси проезжало мимо.
— Ты пьёшь? — спросила она, сжимая локоть Кумико.
Кумико покачала головой.
— Пожалуйста, мне больно руку.
Хватка Салли ослабла. Оказалось, она втолкнула Кумико через украшенную причудливыми морозными узорами стеклянную дверь в шум и тепло паба. Самое настоящее логово, переполненное какими-то людьми в тёмной шерсти и ношеном оленьем велюре.
Вскоре они сидели друг против друга за маленьким мраморным столиком, на котором разместились пепельница с рекламой «Басе», кружка тёмного эля, стакан виски, который Салли опорожнила по дороге от стойки, и стакан с апельсиновым лимонадом.
Только тут до Кумико дошло, что серебристые линзы уходят в бледную кожу без малейшего намёка на шов.
Салли потянулась к пустому стакану, покачала его, не поднимая со стола, и критически оглядела.
— Я встречала твоего отца, — сказала она. — Он тогда не ушёл ещё так далеко наверх. — Она оставила стакан и занялась кружкой с элем. — Суэйн говорил, ты наполовину гайдзин. Сказал, твоя мать была датчанкой. — Она глотнула эля. — По тебе не скажешь.
— Она приказала изменить мне глаза.
— Тебе идёт.
— Спасибо. А… очки, — непроизвольно сказала девочка, — они очень красивы.
Салли пожала плечами.
