Ант Скаландис - Катализ
А в благословенной Кении, в Африканском филиале ВИСа у подножия Килиманджаро, давно сбросив со счетов и оранжевых и зеленых, высокомерно и легкомысленно похоронив политику, как явление минувшего века, Сидней Конрад и его сотрудники трудились над созданием искусственного оранжита. И так же, забыв о всех и вся, работала в Киевском институте геронтологии лаборатория Ивана Угрюмова. В конце каждого года они объявляли, что вот, еще совсем чуть-чуть, и смерть будет побеждена, и козыряли случаем Уайтстоуна, не имевшим никакого отношения к их разработкам, и погружались вновь в непролазные дебри молекулярной генетики сиброцитологии.
И огромный, наконец-то, вполне справедливо устроенный мир, мир всеобщего изобилия и благоденствия спокойно катился куда-то вдаль, ломая барьер за барьером в науке и технике, переделывая Землю, покоряя космос, воспитывая детей, и бессмертный Брусилов гордился своим творением, и благодарное человечество смотрело на бессмертного Брусилова счастливыми глазами, пока не обнаружило вдруг, что сидит оно на огромной, чудовищной бочке с порохом, приготовленной миру Кротовым, и сидит давно, а теперь уже просто нельзя не услышать шипение бикфордова шнура. И первыми заметили это, конечно, зеленые, истинные зеленые, те, что с давних пор стояли на страже природы и мира. И они ударили в колокола тревожного боя. И тогда — только тогда! — зашевелились все. Уайтстоун потребовал от ВКС решительных действий. ВКС начал готовить чрезвычайное расширенное совещание. Ученые вспомнили о политике, воззвали к разуму и в который уж раз принялись убеждать всех зеленых и незеленых в бессмысленности борьбы с сибрами. Брусилов приехал в Норд.
Зашевелилась, задвигалась, забеспокоилась, почуяв запах гари, вся благополучная планета Земля. Проняло. Но, по мнению Шейлы Петрикссон, было уже поздно.
Она рассказала им все это, проиллюстрировав, что могла, новыми кадрами хроники, а потом опять села в кресло и, глядя на четверых пришельцев отчаянными изумрудными глазами, стала ждать их реакции. А они подавленно молчали. Потом Черный сказал:
— Хочу с Брусиловым поговорить.
— А я не хочу, — злобно откликнулся Станский, — с меня хватит.
Только Женька не знал, что сказать. Он тупо смотрел куда-то мимо Шейлы и думал: «Вот и утешила, красавица, объяснила, как быть. Проклятый мир».
Потом вдруг спросил:
— Где сигареты? Где мои сигареты?!
Из книги «Катехизис сеймерного мира»Вопрос. Стало ли человечество счастливее в сеймерном мире?
Брусилов. Безусловно, стало.
Петрикссон. В результате всякого социального катаклизма какая-то часть человечества становится счастливее, а какая-то — несчастнее. Вопрос в том, каково соотношение этих частей. Сеймерная революция сделала счастливее очень небольшую часть людей Земли. Это брусилиане и прочие оранжисты, кучка героев космоса да безумствующие ученые, которым всегда чем страшнее, тем интереснее. Остальные же — подавляющее большинство человечества — стали во сто крат несчастнее.
Хао Цзы-вэн. Счастливее или несчастнее бывают отдельные люди, а человечество в целом никогда не станет счастливее, чем оно было и есть.
Пинелли. Наверное, да, так как, с моей точки зрения, счастье человечества в познании мира и самих себя.
Угрюмов. Человечество стало другим. А стало ли оно счастливее, не знаю. Этот вопрос — вне науки.
Кротов. Издеваетесь, мистер Конрад?
Уайтстоун. Да. Благодаря Апельсину.
Сингх. Не просто счастливее! Человечество теперь купается в море счастья!
Комментарий.
Разноречивость ответов лишний раз подтверждает древнюю истину: никто не знает, что такое счастье. Я тоже не знаю этого и не берусь ответить на собственный вопрос. Но вместе с тем я убежден, что живу и работаю во имя счастья человечества.
5
А Брусилова у Крошки Ли не оказалось. Женька связался с ней по б-телексу, как только ушла Шейла, и Ли появилась на экране информотеки во всем великолепии. В своем служебном комбинезоне она полулежала в голубом кресле с длинной золотистой сигаретой в углу рта.
— Виктор ждет вас в «Изумрудной звезде». Это здесь, близко. От входа в «Полюс» сразу увидите.
— Ты рассказала ему? — вырвалось у Женьки.
— Да. Разумеется.
— А он?
— По-моему, даже не удивился. Вздрогнул только и тут же сказал, что никогда не верил в вашу гибель. Наврал, конечно. Все же знают, что он вас сразу похоронил. Да, а потом хотел заплакать. Но не сумел. Эти бессмертные, они разучились плакать. Мы с ним долго еще говорили. Он ведь не за вами сюда приехал. Вы знаете, да? Так что вы ему только карты путаете… Ой! А где Станский?
— Станский ушел с Шейлой, — сказал Женька. — Не хотел видеть Бруснику.
— Вот это да! — Крошка Ли поднялась, вышла из кадра и вернулась в кресло со стаканом зеленой жидкости. — Ну а вы как, ребята? Держитесь пока? Или зеленые совсем доконали?
— Шутки шутками, Ли, но что же теперь будет? — спросил Черный.
— А может быть, ничего не будет.
— Как это? — не понял он.
А Женька заметил:
— Еще одно оригинальное мнение.
— Не так уж оно и оригинально, — начала объяснять Ли, — у меня вчера…
— Погодите, Ли, — перебил Черный, — Вы-то кого представляете?
— Профсоюз гетер города Норда.
— Я серьезно спрашиваю.
— А я серьезно и отвечаю.
— Но это же не политическая партия. В политике-то Вы с кем? С Петрикссонами?
— Вовсе нет. Мы сами по себе. И потом, что значит, с Петрикссонами? Двое из них умерли естественной смертью. Четверо других — глубокие старики и политикой уже не занимаются. Кристина Петрикссон работает на Венере. Грета погибла в прошлом году в семнадцатой межзвездной. Мартин — предатель, переметнулся к черным. Альвар живет в Австралии, в партии состоит чисто номинально. Остается кто? Сванте? Его Кротов убрал — слишком бурную развил деятельность — причем, убрал чисто: воздушная катастрофа, несчастный случай. Шейла — единственная. Есть, конечно, еще третье поколение, но среди них, заметных фигур я не знаю. Род измельчал. А вы не знали этого?
— Откуда? — грустно сказал Черный. — Что можно узнать за один день, наивная Вы девочка!
«Девочка! — мелькнуло у Женьки. — Сто два года…» И вдруг словно бомба разорвалось у него в мозгу: почему он не подумал об этом раньше? Почему? Ведь она скоро умрет, очень скоро… Это невозможно! Сейчас, когда он только нашел ее… Сколько же ей осталось? Сколько?!
А Черный меж тем спокойно продолжал:
— Так почему Вы считаете, что ничего страшного не будет?
— Я не сказала, не будет. Я сказала, может не быть. Дело в том… Впрочем, вы все равно не поймете. Вы же…
— Послушай, Ли, — перебил ее Женька, от волнения он говорил свистящим шепотом, — послушай, Ли… — он потерянно замолчал и, так и не решившись на главный вопрос, неожиданно для самого себя сказал совсем другое: — Что у тебя за манера? Ты нас за идиотов держишь?
— Да не за идиотов. Просто… понимаете… У меня вчера был один клиент из Африканского ВИСа…
Слово «клиент», да еще рядом со словом «вчера» больно укололо Женьку, несмотря на весь трагизм ситуации, и дальнейшее просто скользнуло мимо его ушей.
— …Говорил, что они очень близки к успеху.
— Ну и что? — спросил Черный.
— Я же говорила, не поймете.
— Ладно, Рюша, — сказал Женька, — пошли к Бруснике.
— Верно, — поддержала Ли, — при встрече поговорим.
— Ты тоже там будешь? — оживился Женька.
— Я уже там.
— Не зови Брусилова! — почти закричал Черный. — Не хочу по телевизору.
— Брусилов внизу, — успокоила Ли. — Мы ждем вас, — и отключилась.
— Эй, Евтушенский! — окликнул Черный сидящего словно в трансе Женьку. — Не расслабляйся. Нас осталось только двое.
— Так пошли, — сказал Женька.
— А как же Кротов? — напомнил ему Рюша.
— А ну его к черту! Успеешь еще повидаться.
Но Женька ошибался. Они не успели повидать Кротова.
Коридоров стало как-то больше. Двери, светящиеся таблички с условными знаками, никаких надписей и ни души нигде.
— Заблудились, — констатировал Женька.
Где-то совсем близко началась стрельба. Других ориентиров не было, и они пошли на выстрелы.
— А вдруг Эдик попал в передрягу, — с тревогой, но и с оттенком зависти сказал Черный. Ему уже надоело быть нейтральным и пассивным наблюдателем в этом мире.
Женька молчал, и Черный ответил сам себе:
— Впрочем, это его трудности. Он же у нас теперь зеленый.
— Ты ничего не понял, — возразил Женька. — Он просто влюбился в эту Шейлу.
— Да? — хмыкнул Черный. — Это ты со своей Крошкой стал сексуально озабоченным. Ни о чем другом думать не можешь. А мы, между прочим, даже не выяснили, как у них тут дела с гибернацией.
— Мы много чего еще не выяснили. Например, почему они все так хорошо говорят по-русски.
