Уильям Гибсон - Нулевое досье
– Я и не знала ни того ни другого, – ответила Мередит. – Это Инчмейл. Клэмми в студии компостировал мне мозги, потому что ты обещала ему новый прикид, если он поможет тебе ее разыскать.
Холлис напрочь об этом позабыла.
– Да, – сказала она.
– Инчмейл рисовал эту свою схему, на донышке бумажного стаканчика из-под кофе. Он их составляет для каждой песни. Это на публику или на самом деле?
– На самом деле.
– И разумеется, он был сосредоточен или притворялся, что сосредоточен. И вдруг говорит: «Я знаю ее мужа». Сказал, он тоже музыкальный продюсер, очень хороший, в Чикаго. Они когда-то работали вместе. Назвал фамилию.
– И какая фамилия?
Мередит еще тверже посмотрела ей в глаза:
– Пусть она сама тебе скажет.
– Что еще говорил Редж?
– Ничего. Больше ни слова. Вернулся к цветным фломастерам и бумажному стаканчику. Но я, как только добралась до компьютера, загуглила фамилию. Поиск по изображениям, на третьей странице – она с ним. И все это было через несколько часов после нашего с тобой разговора.
– У меня был занятный вечер.
– Ты уволилась?
– Не успела. Но по-прежнему собираюсь уволиться. Даже сильнее, чем раньше. Мне с Бигендом категорически не по пути, теперь особенно. Много чего произошло.
– Я почти весь вечер провисела на телефоне. Пыталась выйти на нее через мужа. Не смогла ему дозвониться. Бросилась в ноги Инчмейлу. Вернее, натравила на него Джорджа.
– И?
– Она позвонила мне. Она здесь. Уже несколько недель. Была в Нортгемптоне, выбирала обувную фабрику. Сапоги будет тачать. – Мередит быстро улыбнулась и тут же посерьезнела. – Сейчас здесь проездом, по пути домой.
Холлис хотела уточнить куда, но не стала.
– Я могу тебя к ней отвезти, – продолжала Мередит. – По ее просьбе.
– А почему…
– Лучше пусть она сама тебе скажет. Ты едешь или нет? Завтра она улетает.
– Далеко это?
– В Сохо. У Клэмми есть машина.
>>>Машина у Клэмми была японская, миниатюрная; по отцовской линии она явно происходила от «ситроена дё-шво»[52], по материнской – от особы не столь прославленного рода, зато посещавшей школу дизайна. Заднего сиденья почти не было; Холлис, втиснутая боком за Клэмми и Мередит, смотрела, как маленькие, но решительные «дворники» смахивают дождь с заднего стекла. Крошечная ретромашинка – полная противоположность бронированному «хайлюксу». Не только машины – даже мотоциклы были больше нее. Клэмми через брокера выписал подержанную из Японии, поскольку в Англии такие не продаются. Она была того оттенка, который Инчмейл называл «раздавленная мышь» – темно-серого с примесью красноты. Оставалось только надеяться, что другие водители ее видят. Если только они не заодно с Фоли. Про него Холлис вспомнила, когда Клэмми свернул на Оксфорд-стрит; слова Гаррета не уходить из гостиницы сразу обрели другой смысл. Холлис поначалу не восприняла их всерьез. Она чувствовала себя наблюдательницей, помощницей, неопытной медсестрой. Сейчас до нее внезапно дошло, что в новой экономике похищений она имеет немалую ценность. Если Фоли и команда захватят ее, то смогут шантажировать Гаррета. Впрочем, им вроде бы неоткуда было узнать про Гаррета. Если, конечно, нынешние ближайшие сотрудники Бигенда не подкуплены. Например, кто такая Фиона? Холлис ничего про нее не знала, кроме того, что она как-то особенно заботливо относится к Милгриму. И даже – внезапно поняла Холлис – неровно к нему дышит.
– Далеко еще? – спросила она.
68
Рука-глаз
Теперь на бидермейеровском табурете сидел Милгрим; бывшая шевелюра Аджая лежала прядками на разложенных вокруг полотенцах. Сам Аджай мылся в большом жутковатом душе Холлис: соскабливал аэрозольные волоски, которые Чандра приклеила ему по бокам головы. Она стояла спиной к душу, чтобы не смотреть на голого двоюродного брата, и электрической машинкой стригла Милгриму виски и затылок. Милгрим, глядя на Аджая, думал, что тот похож на профессионального танцора: сплошные мускулы, но гладкие, а не буграми, как у качков.
Идея состояла в том, чтобы теперь, когда Чандра запомнила старую прическу Милгрима, подстричь его по-новому. Милгрим представил парик из своих волос для Аджая и сам удивился неожиданности такой мысли.
Ванная наполнилась паром, но Аджай уже убавил, а затем и выключил душ. Вскоре он вышел в белом банном халате, обшитом по краю шнуром. Волосы у него были примерно как у Милгрима раньше, только черные, мокрые и короче по бокам. Собственные волосы Милгрима, неопределенно-русого цвета, падали на полотенца.
Аджай старательно завязывал пояс халата.
– Остается только верить, что это не шутка, – сказал он Чандре.
– Такими деньгами, какие отвалил мне твой приятель, не шутят, – ответила Чандра, перекрикивая жужжание машинки. – Я никогда волосы не напыляла. Посмотрела обучающее видео. Следующий раз сделаю лучше. Наклони голову, – это относилось к Милгриму. – Вообще-то, спреем маскируют лысину. Наносить столько по бокам было чересчур смело.
Она выключила машинку.
– Смелость – наш девиз, – объявил Аджай. – От смелого враг бежит.
Он принялся вытирать волосы.
– Эти люди знают, что ты клинический идиот? – спросила Чандра.
– Аджай! – позвал Гаррет из-за двери.
Аджай бросил полотенце в угол и вышел, закрыв за собой дверь.
– Он всегда был такой, – заметила Чандра (Милгрим не знал, какой именно «такой»). – Это не армия ему мозги отшибла.
Она несколько раз щелкнула ножницами, убирая лишние волоски, и сняла с шеи Милгрима полотенце.
– Встань. Посмотри.
Милгрим встал. Из запотевшего зеркала над двойной раковиной на него смотрел немного другой Милгрим – более молодой и странно похожий на военного. Чтобы волосы не попали за шиворот, он застегнул ворот новой рубашки, и это тоже добавляло непривычности. Застегнутый на все пуговицы незнакомец.
– Хорошо, – сказал Милгрим, не кривя душой. – Я бы сам до такого не додумался. Спасибо.
– Благодари своего друга вон там на кровати, – ответила Чандра. – Могу поспорить, такой дорогой стрижки у тебя в жизни не было.
– Милгрим! – позвал Гаррет. – Идите сюда. Фиона сказала, вы прирожденный оператор аэростатов.
– У меня хорошая координация рука-глаз, – сознался Милгрим. – Мне в Базеле сказали.
69
Раздача подарков
– Здесь? – Холлис узнала безымянный джинсовый магазинчик на Аппер-Джеймс-стрит. Темный, освещенный лишь трепетным пламенем свечей.
– У них будет поп-ап[53], – сказала Мередит.
– Начнут только через час, – объявил непривычно веселый Клэмми. – Но я первый.
– Для тебя это раздача подарков, – сказала ему Мередит. – После этого мы в расчете. Но никаких вопросов. И не вздумай приставать с ними к Бо. Если придешь сюда в другой день, она тебя не узнает.
– Понял, – ответил Клэмми, выстукивая пальцами на баранке сигнал радостного предвкушения.
– Кто такая Бо?
– Ты ее знаешь, – сказала Мередит. – Иди. Быстрее. Они ждут.
Она открыла дверцу со своей стороны, вылезла и сложила пассажирское сиденье. Холлис протиснулась наружу.
– У тебя будет немного времени до нашего прихода, – добавила Мередит, забираясь обратно в машину.
Она захлопнула дверцу. Крохотная машинка, вся в капельках дождя, отъехала прочь.
Звонить не пришлось: красивая седая женщина впустила Холлис и заперла за ней дверь.
– Вы Бо, – сказала Холлис.
Женщина кивнула.
– Я Холлис.
– Да, – ответила женщина.
Аромат ванили и чего-то еще отчасти забивал запах индиго. Свечи стояли на массивной деревянной плите, которую Холлис помнила по прошлым визитам: ароматические, в высоких цилиндрах явно дорогого стекла, с фитилями из тончайших щепочек, которые тихонько потрескивали при горении. На каждом цилиндре матовой гравировкой был нанесен логотип «Хаундс». Между свечами расположились одни сложенные джинсы, одни хлопковые штаны защитного цвета, одна сложенная рубашка из тонкой джинсовки и высокий черный полусапожек, чуть поблескивающий в свете свечей. Холлис тронула его пальцем.
– Следующий год, – сказала Бо. – Будут еще коричневые оксфорды, но образец не готов.
Холлис взяла сложенные джинсы. Они были чернильно-черные, невероятно тяжелые. Перевернула, увидела собаку с младенческой головой на кожаном лейбле.
– Они продаются? Сегодня?
– Придут друзья. Когда вы были тут прошлый раз, я не могла вам помочь. Надеюсь, вы понимаете.
– Да, – ответила Холлис, хотя на самом деле не понимала.
– За мной, пожалуйста.
Бо, нагнувшись, шагнула в дверной проем, частично скрытый темным норэном[54] с белой нарисованной рыбой. Маленькое, но не загроможденное помещение. Никаких икейских столов – та же строгая простота, что в магазине, те же чистые полы, те же свечи. Два непарных кухонных стула, старых и обшарпанных. На одном сидела женщина, водя пальцем по экрану айфона.
