Сорник - Никого над нами
Он оглянулся. Лесины щеки горели, как два мака.
– Иди сюда, - подозвал он. - Поздно уже таиться, а пустобрехов слушать и вовсе не след.
Она послушно нагнала его, машинально протянула узкую ладошку… и тут же отдернула, хотя он вовсе не собирался брать ее за руку.
– Вот наш дом, батюшка ведьмарь!
Он мимоходом окинул взглядом недавно подновленный плетень, добротную избу с петушком над крышей, чисто выметенный двор.
– Родичи твои где?
– На ярмарку поехали. Раньше вечера не обернутся.
– Добро. Ну показывай свой сглаз…
Леся, торопливо упав на колени, пошарила под крыльцом и выудила завернутый в тряпицу залом - три ржаных стебля, скрученные по всей длине и завязанные узлом под самыми колосьями. Ведьмарь еще не прикоснулся к ним, а уже понял: в заломе нет силы. Тот, кто крутил стебли, не шептал над ними наговорных слов, замышляя дурное. Более того, стебли были сплетены уже после молочной спелости колоса, они перегнулись и потрескались, а зерна в них успели выспеть и затвердеть. Заломы же обычно ставились для сглаза урожая в начале лета, а не перед самой уборкой, что лишало залом не только силы, но и смысла.
Ведьмарь покачал головой. Похоже, Леся стала жертвой дурной шутки. Счастье еще, что только шутки. Он не сказал ей, что хранить под крыльцом настоящие заломы - зазывать беду уже в дом. Ишь, сыскала потайное местечко, дуреха.
– Ты кому-нибудь рассказывала о заломе? - спросил он.
– Жениху, - прошептала она, опуская сызнова набрякшие слезами глаза.
Пальцы бездумно отряхивали платье, перепачканное на коленях землей и мелкими щепками.
– Зря, - коротко бросил он.
– Почему? - встрепенулась она и, кажется, впервые посмотрела ему прямо в глаза.
Потому что заломы на полях обычно ставят ведьмари и ведьмы. Потому что теперь, приключись какая беда с Лесей, ее семьей и хозяйством, все шишки посыплются на него.
Он хмыкнул и, не отвечая, пошел к хлевам. Пегий кобель, посаженный на цепь у калитки, молча встал и отошел в сторону, давая ему пройти. Бестолковая курица вывернулась из-под ног и, оголтело квохча, перемахнула через плетень в огород. Леся метнулась было ее выгонять, но ведьмарь по-хозяйски сноровисто отпер хлев, и девушке ничего не оставалось, как войти туда вместе с гостем.
Коровы и овечки сейчас бродили в общем деревенском стаде где-то на пойменных лугах, и лишь больной козел недоверчиво уставился на вошедшего, на всякий случай попятившись в угол тесного закутка. Осмотр не занял много времени.
– Он отравился, но уже поправляется, - непривычно мягко сказал ведьмарь, гладя круторогого, длинномордого козла по раздутому боку. - Чемерица или зверобой, а возможно, и вороний глаз. Вечером зайдешь ко мне, я дам нужных травок.
– Да эдакой пакости на нашем лугу отродясь не росло! - вырвалось у Леси.
Ведьмарь тоже так считал, но вслух сказал:
– Значит, теперь выросло.
– Так меня сглазили? Это правда? - Она так доверчиво смотрела на него своими бездонными васильками, что ему захотелось нагрубить этой дурехе, развернуться и уйти… или прижать к себе, как испуганную кошку, приласкать, пригреть, успокоить, чувствуя, как доверчиво расслабляются под ласкающей рукой напряженные до предела жилы.
– Кому ты нужна, девка? Подшутил кто-то, а ты - сразу в рев. Меньше верь приметам, тогда и они над тобой всякую силу утратят. Авось замуж выйдешь - поумнеешь… - Ведьмарь развернулся и ушел, не оглядываясь.
Он знал, что она растерянно смотрит ему вслед, все больше отдаляясь, и злился еще больше, чем когда она увязалась за ним.
Долгожданный гриб издалека выделялся на палой желти осинника: большой, яркий, будто покрытый алой глазурью. Мальчик протянул к нему руку… и тут же отдернул, вспомнив, что белые пятнышки на шляпке, к сожалению, делают гриб несъедобным. Интересно, а если их стереть, выйдет ли из мухомора подосиновик? Пока малыш размышлял над этим серьезным вопросом, прибежал рыжий пес, которому большой хозяин строго-настрого наказал следить за маленьким. Подозрительно покрутив носом, шалопутный пес преобразился. Хвост, допрежь гордо закрученный бубликом, вытянулся струной, лапы напряглись, шерсть вздыбилась, а в мохнатом горле заклокотало злобное и вместе с тем испуганное рычание.
Мальчик наконец оторвал глаза от красивого, но, увы, вовсе никудышного гриба… и увидел нож. Длинный, охотничий, с рукояткой, оплетенной потертыми кожаными ремешками - черным и коричневым. Нож сидел глубоко в теле пня, на треть лезвия заглоченный узкой щелью, пересекавшей потемневший от дождей спил.
Пес зарычал еще громче, настороженно озираясь по сторонам. Рыжий хвост будто сам собой прижался к животу, зад просел, как у щенка, по недомыслию забредшего в будку большой злой собаки.
Мальчик схватился за нож обеими руками. Попыхтел, подергал. Влез на пень, уперся ногами, пошатал в разные стороны. Подумал - не покричать ли батьке?
И - выдернул.
Кошка подорвалась с места и зашипела, глядя сквозь стену. Острые когти, пробив тряпье, впились в некрашеные доски и сразу разжались. Пригладив шерсть, кошка презрительно сощурила желтые глаза, повертелась на месте и, определившись, мягко уронила черное тело на полку.
Ведьмарь, неспешно бредущий к дому полями, зашипел и схватился за правый висок, куда словно долбанул с размаху увесистый, тупой вороний клюв. Боль исчезла так же внезапно, как и нахлынула. Опустив руку, ведьмарь медленно, словно на звук, повернулся и уперся взглядом в дальний, аж за овражками, лес.
Теперь он знал, где искать.
Ведьмарь огляделся - на сей раз, чтобы убедиться в отсутствии ненужных зрителей. Встал поудобнее, равномерно распределив вес тела на обе ноги. Запрокинул голову, ощущая сквозь сомкнутые веки теплое касание полуденного солнца, широко распростер руки, принимая мир в объятия, сосредоточился, и миг спустя все его существо захлестнула волна безудержного, первобытного ликования. Он разом вспомнил, как это прекрасно - когда прыжок не влечет за собой падение, а в жестких пластинах перьев трепещет упругий воздух.
Последней человеческой мыслью было: "Интересно, что бы подумала Леся?.."
Вороны во второй раз за день покинули лакомую добычу. Найдя убежище на ветках, они с удивлением наблюдали, как вытягиваются лапы, укорачивается морда, уплощается грудная клетка, тает мохнатая шерсть, а из-под нее показываются обрывки одежды.
Перевоплощение не заняло много времени.
Одна за другой птицы робко спускались вниз.
Клевать человеческий труп.
Находка завораживала. Вроде не было в ней ничего особенного: потускневшее лезвие с желобком посредине, простая оплетка с притороченной петелькой, чтобы опоясать запястье, - но ребенок сразу почуял исходившую от ножа силу, исподволь перетекающую в держащие его ручонки. Первый порыв - бежать к отцу, похвалиться - быстро угас. Отец наверняка отберет лесной подарок, пообещав отдать "когда вырастешь", а там и вовсе потеряет или сыщет законного владельца. Так не годится.
Оттянув ворот рубашки, мальчик попытался спрятать нож за пазухой.
Не тут-то было.
В десяти локтях от него, хлопая крыльями, упала с неба огромная черная птица. Неуклюже подпрыгнула, сворачивая крылья. Утвердившись на земле, косо глянула на мальчика голубым глазом, неодобрительно нахохлилась и, вытянув шею, хрипло каркнула:
– Дай!
Малыш попятился, выставив вперед зажатый в обеих ручонках нож.
Ворон прыгнул за ним, помогая себе крыльями.
– Кра! Дай!
– Рыжок, взять! - тонким, срывающимся голоском выкрикнул мальчик.
Собака заскулила, переводя взгляд с хозяина на птицу, отвернулась и легла, стыдливо уткнувшись мордой в лапы.
Ворон нахохлился, встряхнулся.
– Дай сюда, - ровным, безжизненным голосом сказал светловолосый мужчина, протягивая руку за ножом.
Ребенок так никогда и не понял, что толкнуло его на эдакую дурость. Завизжав от ярости, как загнанный в угол волчонок, он бросился на ведьмаря, целя ножом в живот повыше паха.
Взрослый человек легко увернулся, ребром ладони ударил мальчишку по затылку.
Нож упал на землю. Ребенка отбросило в сторону, щуплое тельце вспороло золотой ковер, несколько раз перекатилось по земле и безжизненно застыло лицом вниз. Рыжий пес коротко взвыл, но не тронулся с места.
Ворон подпрыгнул, развернул крылья. Черные когтистые лапы на лету подхватили нож за рукоять, перья охнули-хлопнули от натуги, птица с трудом набрала высоту, поднялась над лесом и полетела прочь.
Пролетая над болотом, она разжала когти.
Когда отец, привлеченный истошным лаем Рыжка, нашел сына, тот уже не мог плакать в голос - беззвучно разевал рот, размазывая по лицу слезы. Испуганный мужчина подхватил ребенка на руки, торопливо ощупал вздрагивающее от плача тельце. Если не считать опухшей шеи с уродливой синюшной полосой посередине, мальчик был цел и невредим. Худо-бедно его удалось успокоить и расспросить. О ноже, как ни странно, ребенок забыл напрочь. Зато ведьмаря, ударившего его по шее и обернувшегося вороном, запомнил очень даже хорошо…
