Ольга Манскова - Без имени
— Ты хочешь сказать, что мы… Засветимся здесь, когда взорвем базу: непременно всплывем на каком-нибудь экране спутниковой съемки, как только снимем блокиратор видимости и начнем бомбить… И потому, вынуждены будем залечь потом на дно? — спросил Сенсей, как только они легли на курс.
— Да. Мы, кроме того, сами сделаем снимки, и еще возьмем на себя это дело и битву в Молодежном Центре, заодно: это, чтобы никто из ребят не пострадал. Заявимся в сети, и прокошмарим нарочно интернет… Виталика предупредим, пусть его ребята ненадолго залягут на дно, пока всё не утрясется. А мы, как «адепты зла» и «знающие тайну бессмертия интриганы», «посягатели на спокойствие мирных граждан», или, как нас там еще назовут — вскоре свалим на некоторое время отсюда, с российских просторов…
— На время? А конкретней, на сколько?
— Думаю, что лет на пятьдесят, не меньше. Хочешь, сойди из вертолета, пока не поздно. Мы с Геной вдвоем справимся. Справимся, Гена? — спросил он пилота.
— Ну уж нет… Я вас не брошу. Гм… Давно намеревался отправиться на Восток, посетить знакомые места, монастыри… Кажется, мне скоро представится такой случай. Только… Неназываемый, а здесь ты кого вместо себя оставишь? Я — то так, мелкая сошка… А у тебя Дом под опекой.
— Думаю, мои справятся. Там много хороших, надежных людей. И новеньких прибыло. Чем смогу, буду помогать на расстоянии. Кстати, подумываю оставить своим инструкции, как им помочь подготовиться Николаю на роль руководителя.
— Ты думаешь, он — наш?
— Наверняка. И на роль лидера подходит.
Сенсей задумался.
— Пожалуй, ты прав, — после долгого молчания, высказал он свое веское мнение. — А… Ты сам — куда? Со мной, или… Куда? Польша, Прага, Париж?
— Ты в целом верно пересказал весь мой будущий маршрут. Именно в такой последовательности.
— Итак, снова Париж, — подытожил Сенсей. — Однако… Это — судьба.
А Неназываемый погрузился в воспоминания. Надолго. Пока не долетели до «заправки».
* * *— Прогнило всё, до самых основ. Аж душок пошел… А им всё казалось, что ничем не пахнет; что революция — она внезапно наступила, и села им на хвост. Да, она явилась — и смела их всех; тех, кто сидел на золоте и жировал, проедал добро народное… Всех — на помойку истории, — молодой француз, что сидел, в жалком сюртучишке, у самого окна, пробормотал эту фразу отчаянно, но тихо, себе под нос. Но потом вдруг вскочил, и заорал во весь голос:
— Да здравствует революция! Свобода! Франция!
Его крик подхватили, размножили многократно. Его еще более молодой товарищ посмотрел на друга с уважением. Плеснул ему в стакан немного красного вина из стоящей на столе бутылки; сам тоже выпил, не закусывая.
Где-то поблизости хором затянули «Са ира», все более воодушевляясь, и к концу вовсе вопили во всю ивановскую:
Аристократа верёвка найдёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Аристократов повесит народ,
А не повесит, то разорвёт,
Не разорвёт так уж сожжёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Нет ни дворян, нет ни попов,
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Равенства взлёт, равенства взлёт…
Песню подхватили и в противоположном углу кабака:
Дело пойдёт, Дело пойдёт!
Аристократа верёвка найдёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт,
Аристократов повесит народ,
И не взирая на их пол,
В каждый их зад загоним мы кол.
— Каблуки сбейте или отломайте. Не в почете ныне каблуки в Париже. И наденьте фригийский колпак, — послышался шепот неподалеку. За соседний столик только что присели двое. Возможно, господа; один — переодетый в простого матроса, другой — в дорожном костюме; явно издалека.
Мимо прошли, закрывая обзор, ещё двое.
— Дело вовсе не в новизне и поступательном движении истории. Всё уже было когда-то: мятежи, бунт, демократия… Если вспомнить античную историю…, - говорил один из них, по виду — бывший библиотекарь или архивариус, с воспаленными, красными глазками, чуть-чуть сутуловатый.
— К черту античную историю!
— К черту, аббат!
— Для меня теперь — лишь Руссо кумир. С его точки зрения, каждое время должно осмыслить мир заново, с нуля. Руссо о чем толкует? Не надо человеку никакого воспитания! Назад, к природному естеству…
Они прошли мимо. От смрада, гари, винных паров ему внезапно стало дурно.
— Именем Революции, в Париже карты запрещены, — гаркнул где-то сзади бравый молодчик. Здоровенный детина, он опрокинул затем стол, на котором самые веселые дамы заведения уже танцевали новый, модный танец, высоко задирая ноги.
Раздался визг; кто-то влепил бунтарю затрещину, и несколько человек оттащили пьяного в дальний, пустой угол.
Мрачный старик с бесцветными, уксусными глазами, подняв с полу несколько упавших нераспечатанных колод, преспокойно и безэмоционально кинул их на стол.
— Окстись, дурень! — кто-то хлопал по щекам деревенского детину в углу. — Зря только рвение свое проявил; по пустому силы не трать, еще пригодятся. Мы здесь всегда играем колодами, заказанными художнику Делакруа самим Маратом! Это карты, где нет королей. Вместо дам — Свобода, Равенство, Сила…
— Хороши дамочки? — услышав это, гыкнул кто-то.
— А десятку бубен я зову Вольтерчик, — сообщил всем средних лет, слегка седеющий, мужчина с военной выправкой.
— Сыграем в штоф! Кто составит мне партию? — проорал здоровяк с пышными усами.
— Здравствуйте, граф, — посланник подошел незаметно, и уже присел рядом. Тот, кого он долго ожидал, сидя здесь. Кто бы еще, на ухо, назвал его графом?
— Играете сегодня? — продолжил посланник после его приветственного кивка. Человек без возраста, в невзрачной, но добротной одежде, он теперь не смотрел на графа.
— Нет, милейший. Что-то нынче не расположен. Да и выигрыши мои слегка… М-м… Преувеличены молвой.
— Не думаю. Играете вы знатно. Кстати, зачем вы в Париже?
— Об этом поговорим после.
— Думаю, что я в курсе. Но, знаете ли, эпоха отчаянных приключений, совершаемых инкогнито, людьми знатными и талантливыми… Как мне кажется, подходит к концу. И скоро мы не встретим этого явления.
— Почему?
— Колесить по всей Европе и даже за её пределами — станет не безопасно. Труднее будет пересекать границу. Даже господам, — прибавил он последние слова шепотом, снова приблизив лицо к его уху. — А во-вторых… Слишком много становится бандитов и грабителей. С ними не договоришься. И они не вступают в тайные общества, служащие на благо людям. А еще, теперь именно воры и бандиты хорошо закрепляются в этом мире; потому, они получат власть и все должностные полномочия. Непременно получат.
— Ну… Зато теперь будут свобода, равенство, братство…
— Знаете, они уже переросли в разбой на улицах, осквернение кладбищ, надругательство над могилами и черные мессы… Если не играете, граф, то нам пора уходить. Ваш стакан пуст.
— Я еще не убедился в том, что вы и есть посланник… Назовите имя.
— Не надо имен. Я — именно тот, кто вам нужен, — с этими словами, незнакомец незаметно, под столом, передал графу кольцо. Тот внимательно и сурово рассмотрел его и протянул владельцу. Кольцо было ему знакомо и, вне всяких сомнений, было настоящим.
— Не возвращайте, — посланник зажал его руку с кольцом. — Это передали вам. На память. У наших… больше нет никакой надежды на её спасение. Попытки были так неудачны… Они только приблизили казнь. Она скоро состоится, — лицо посланника выражало боль и отчаяние.
— Знаете, что самое страшное в революциях, бунтах, войне? — спросил он так же тихо.
— Что?
— Они убивают веру. Не только в бога, но и в человека. В людей. Цель наших противников — так называемое «равенство». Только, это не означает, что они поднимут слабых до сильных, бедных до богатых, глупых до умных или злобных до сочувствующих… Нет, это означает, что всех втопчут в навоз, в грязь… Все станут равным, безмозглым и тупым стадом. Вот истинная их цель. Только так… Можно сделать людей одинаковыми.
— Действительно, нам пора уходить. Кажется, на нас обратили внимание…, - остановил граф посланника, который увлекся беседой.
— Пойдемте…
* * *На улице, под темным небом с уже появившимися самыми яркими звездами, они поспешно завернули за угол, спрятались где-то под окнами, среди деревьев. Видели, как прошли те, что вышли вслед за ними, явно устремляясь в погоню. Переждав некоторое время, они отправились в противоположном направлении. Снова осторожно миновав кабак, они свернули на другую улицу, поплутали немного по городу. Убедились, что слежки уже не было.
— У вас можно будет остановиться на несколько дней? — спросил граф своего спутника.
