Сорник - Никого над нами
Старик широко улыбнулся через стекло, зацепил пальцами струны гитары над головой, подмигнул и с натужным скрежетом тронул автобус с места. Оливера смотрел ему вслед и думал, что это он сам приговорен к заключению в тюрьме с правом ночевать дома под боком у нелюбимой жены, а настоящая жизнь - вот она. Только что проехала мимо него на полуразбитом автобусе.
На второй день после того, как Леку, злобно шипя, водворил беглеца на место, Рауль вошел в камеру, сел напротив Проныры, внимательно оглядел. "Старик уже, в сущности, в свои сорок", - подумал.
– Как ты это делаешь? - спросил, выдержав паузу.
Фидель поднял голову, пригляделся, странно блеснув имплантатом в одном из зрачков, усмехнулся.
– Я плохо учился, начальник. Ничего не могу объяснить. Чанг мог бы. Но его убил Хавьерас.
– Хавьерас - это тот, кто должен был тебя утопить?
– Пусть попробует, - нахмурился Фидель.
– А он пробует? - переспросил Оливера.
Проныра не ответил. Прижался спиной к холодной стене, закрыл глаза.
– Зачем ты убил стольких людей?
– Не всех, кого мне приписывают, убил я, - проскрипел Фидель после паузы. - Скажу тебе больше, начальник. Каждый из них мог убить меня. Более того, каждый из них пытался это сделать. Я защищался.
– И от детей из Сан-Пауло?
– Детей? - Гонсалес коротко рассмеялся, закашлялся. - Я не убивал детей в Сан-Пауло. Хавьерас что-то перепутал. Не тот автобус взорвал. Не всему верь, начальник.
– Чему я еще не должен верить?
– Тому, что я пытаюсь отсюда убежать. - Гонсалес щелкнул ногтем большого пальца по пластиковому ошейнику. - Хотя, если бы не этот маячок… Может быть, его снять?
– Никогда, - покачал головой Оливера. - Только вместе с головой. После твоей смерти.
– А если я уже умер? - вдруг спросил Фидель. - В тот момент, когда полицейский прострелил мне голову. Жаль, что я не успел вырезать улыбку у него на лице. Если я уже умер? Откуда ты знаешь, что оживили во мне столичные доктора - ошметки мозга или кристаллы кибе-ра?
– И что же они оживили? - спросил Оливера.
– Дай сигарету, - попросил Гонсалес.
Оливера протянул сигарету, щелкнул зажигалкой. Фидель жадно затянулся, выпустил клуб дыма под потолок, наклонился вперед.
– Знаешь, в чем моя беда, начальник? Я всего лишь очень хотел жить.
– А теперь? Уже не хочешь?
– Сколько у тебя имплантатов? - спросил в ответ Проныра. - Два-три зуба? Антисклеротическая защита? Тромбофильтры? И все? Знаешь, чем отличается кибер от человека?
– Долей содержания киберорганики в организме.
– Нет, - мотнул головой Гонсалес - Ничем не отличается! И там, и там имеется кусок мяса с костями, который способен думать и чувствовать. Только в случае с киберами этот кусок мяса насажен на металлический шампур! И наше правительство любит поворачивать его над огнем! Знаешь, что было бы, выстрели полицейский мне в голову лет тридцать назад, когда я еще сопливым мальчишкой промышлял воровством на пляжах Буэнос-Айреса? Я просто отключился бы. Выжил бы или нет, о том ведает Господь Бог. Но когда мне прострелили ее на самом деле, я не потерял сознание. Я прочувствовал каждую миллисекунду боли. У меня сердце разорвалось бы, если бы вместо него не стучал урановый двигатель. Я не боюсь боли, умею отключать ее, иначе как бы выносил подарки судьбы, начиная от пыток в полиции и заканчивая бесконечным латанием тела. Но та боль… Она словно очистила меня. Когда я оборачиваюсь назад, жизнь распадается на две части. Первая тянется от рождения и до того момента, когда я нагнулся с ножом к лицу проклятого копа. Вторая часть целиком состоит из боли. Большая часть. Я могу ее описывать так же, как мог бы описывать прожитые мною годы. День за днем.
– Бросьте, - посоветовал Поштига.
Оливера сидел у окна, рассматривая заснеженные вершины Анд.
– Любой из нас хотел бы защитить свою жизнь от тех, кто пытается ее отнять, - продолжил Пабло. - Но никто из нас не убивает при этом десятки людей, случайных прохожих, женщин. Вы спросите, допускаю ли я, что здесь в камерах сидит хотя бы один человек, который не виновен в том преступлении, за которое отбывает наказание? Я отвечу - допускаю. И что с того? Что с того, если Бог допускает его пребывание здесь? Отчего я должен вмешиваться? Всякий человек имеет шанс начать жизнь заново. Но только после смерти! Именно этот шанс - умереть - мы и предоставляем! Более того, мы приучаем заключенных к смерти и боли! Частично искупаем их грехи, раз уж ад для них начинается уже здесь. Иначе отчего они принимают смерть как избавление? А что касается различий между кибером и человеком, я бы с Пронырой поспорил! Имеется немало фактов, когда полностью имплантированный человек, абсолютный кибер, машина - продолжает считать себя божьей тварью. Рассчитывает на человеческое отношение! Это страшнее всего, Рауль!
– Разве кто-то сказал, что я озабочен судьбой Гонсалеса? - удивился Оливера. - Я как раз думаю, когда он сбежит в третий раз.
Гонсалес сбежал в тот же день. Мигель со своими ребятами вновь рванулся на дорогу и никого не нашел. А еще через неделю свернул оборудование и уехал. В тот же день позвонил Леку.
– Слышишь, Оливера, забудь обо всем, о чем мы говорили. Считай, что никакого Проныры у тебя и не было. Дело закрыто.
– Подожди. Скажи только одно, вы его взяли?
– Пока нет, - ответил после паузы Леку. - Но возьмем! На этот раз он, видимо, сумел избавиться от маяка.
– Лучше бы вы его не находили, - заметил Оливера.
– Прогресс невозможно остановить, - усмехнулся в трубке Леку. - Если не мы, до него доберется кто-то другой.
– Можно попросить об одолжении? - поинтересовался Оливера. - Считай, что у меня приступ служебного рвения. Пришли фото Хавьераса, который преследовал Гонсалеса.
– Ты и об этом знаешь? - удивился Леку. - Проныра оказался более разговорчивым, чем я думал? Да, Хавьерас оказался единственным, кто тогда… выплыл. Пришлю. И все-таки помни, ничего не было.
– Ничего не было, - повторил Оливера, кладя трубку.
– Шеф, - заглянул в кабинет Поштига.
– Заходи, - кивнул Оливера, открывая атлас - Найди-ка мне этот самый Баргузин.
– Вот, - ткнул Пабло пальцем. - Видите? Слева от озера Байкал исток Лены и населенный пункт Качуг. Справа станция Баргузин. Одного не понимаю, как он снял маяк? Этот пластик можно разрезать только лазером в специальной лаборатории. Или он как-то экранировал себя?
– Его просто больше нет, - покачал головой Оливера. - Ты служил в армии?
– Да, - кивнул Пабло. - Связистом.
– А я наводчиком в артиллерии, - задумался Рауль. - Знаешь, как пристреливают орудие? Сначала перелет, потом недолет. С третьего выстрела всегда в цель.
– Вы считаете, что колумбийцы его все-таки утопили? - удивился Поштига. - В таком случае я сочувствую господину Леку. Озеро Байкал самое глубокое на планете!
– Вопрос только в том, почему именно Байкал, - почесал подбородок Оливера.
– Извините, - Поштига замялся. - Я тут почитал кое-что о принципах ориентации киберов, о гироскопических сферах, системах координат и подумал…
– Ну? - не понял Оливера.
– Понимаете, - Пабло почесал затылок. - Возможно, это всего лишь совпадение, но у моего мальчика на столе стоит глобус. Я изобразил на нем мелом лицо. Условно. Так, чтобы наша тюрьма находилась как раз на той точке, где у Проныры был пластырь. Входное отверстие от пули.
– И что же? - нахмурился Оливера.
– Выходное отверстие оказалось в Сибири, - вежливо хихикнул Поштига. - Как раз в районе озера Байкал.
Заскрипел факс, и оттуда медленно полез листок. Оливера потянул его на себя и узнал в черно-белом изображении индейца со шрамом. Только одет он был в смокинг и стоял не возле автобуса, а возле дорогого авто.
– Что-то перепутал, - задумчиво сказал Оливера. - Не тот автобус взорвал.
– Вы и об этом знаете? - оживился Поштига. - Автобус действительно свалился в пропасть и взорвался. Тут, недалеко. К счастью, никто не пострадал. Только водитель скрылся. Индеец какой-то. Я вообще удивляюсь, как им дают права!
Ольга Громыко. Листопад
Пошатываясь, он брел по лесной тропинке, усыпанной желтыми шуршащими листьями. Перед глазами то темнело, то вспыхивали ослепительные круги. Полупустая котомка тянула вниз, как пудовая колода. Меч он бросил там, на поляне…
Ноги подгибались. Алые бусины срывались вниз с ладони, зажимающей бок, и звездочками расплескивались по листьям.
Он знал, что если упадет - уже не поднимется.
Знал и только потому не падал.
Идти. Идти из последних сил. Потому что ох как обидно умирать в десяти шагах от дома… Либо - в бою, либо - в своей берлоге, но не тут, не под порогом, чтобы слетевшиеся вороны не расклевали заживо твои стекленеющие глаза.
Он нашарил щеколду свободной рукой, бестолково подергал, уже мало что различая и соображая. Всхлипнув от обиды, тяжело навалился на дверь. По дубовым доскам наперегонки побежали два красных ручейка. У самого порога их нагнал третий.
