Брюс Стерлинг - Священный огонь
Толпа устремилась в выставочный зал, его великолепие подавляло. Вдоль стен то там, то сям попадались на глаза небольшие бутики с весьма авангардными товарами, словно их выставили для рекламы. Виетти просто преступал традиции, бравировал этим, потому что коллекции высокой моды не нуждались в назойливом предложении. Настоящая высокая мода стремилась к совершенству одежды и требовала прежде всего терпимости. В высшем свете терпимость ценилась более всего. Мода «от кутюр» была игрой в престиж, спонсорские деньги лишь частично покрывали расходы, по большей же части доход приносило лицензированное ноу-хау Виетти: наглазники, духи, оборудование для ванных, минеральная вода и лечебная косметика — интеллектуальная собственность кутюрье, создававшего не столько моду, сколько стиль жизни.
Счастливые зрители, удостоившиеся чести попасть на показ, располагались амфитеатром в уютных креслах. Индонезийские, японские, американские политики и финансисты, напоминавшие павлинов в ярком оперении, заняли первые ряды, явно желая произвести впечатление друг на друга. Позади разместились сетевые издатели, оптовые покупатели, фотографы, актеры, актрисы, миллионеры и другая разношерстная публика.
Для всех приглашенных не хватало кресел: это было намеренное и весьма традиционное упущение. Новак провел Майю в конец зала сквозь плотную толпу рядовых зрителей, молодых дизайнеров и не слишком знаменитых гостей.
В задних рядах толпились европейские аисты, африканские птицы-секретари и курлыкающие американские журавли. Эти высокие птицы с богатым ярким опереньем ждали своего выхода с явным достоинством и молча расступались перед взволнованными зрителями.
Легендарный кутюрье появился в центре своей галдящей свиты. На нем был костюм, нечто вроде спецовки — из черного ворсистого материала, со множеством карманов, похожий на костюм аквалангиста. Он следил за начавшимся шоу через двое радужных вееров-дисплеев, прикрепленных к поясу.
— Йозеф, как хорошо, что ты приехал, — сказал Виетти по-английски.
Он был высок, широкоплеч, с решительным квадратным подбородком и один из немногих не носил наглазников. Очевидно, в молодости Виетти был очень красив. Но годы и переживания оставили свой отпечаток, и теперь в нем чувствовалось что-то величественное и мрачное, как в развалинах Колизея. Хотя, строго говоря, Джанкарло Виетти родился в Милане, а не в Риме.
Он окинул Майю тем же рассеянным, снисходительным взглядом, каким смотрел на своих покорных аистов. Его поблекшие голубые глаза внезапно оживились. И наконец он сказал, обнажив сверкающий ряд керамических зубов:
— Ну надо же, Йозеф, она такая стильная! Ну ты и мошенник. На самом деле тебе не нужно было…
— Значит, ты помнишь.
— Неужели ты думаешь, что я забыл мою первую коллекцию? С таким же успехом можно забыть, как впервые лег под нож. — Заинтригованный Виетти не отрывал от Майи глаз. — Где ты ее нашел?
— Это моя новая ученица.
Виетти осторожно дотронулся до подбородка Майи кончиком пальца в черной перчатке, коснулся локона ее парика и потрепал по плечу. А потом от души рассмеялся. Его щеки покрылись красными пятнами, тело тряслось. Виетти приложил левую руку к сердцу, подмигнул. Затем проверил веера на поясе и очертил мембрану указательным пальцем.
— Давай-ка выпустим ее сегодня вечером погулять по подиуму, — предложил он. — Шоу в Риме — это всегда хаос. Но это очень стильный хаос.
— Ты не должен этого делать, Джанкарло. Костюм из легкого пластика и тот не выдержит.
— Я знаю, ты решил немного подшутить надо мной с этим старым костюмом, но мы можем все поправить. А она умеет ходить как надо?
— Немного умеет.
— Она очень молода, ей простят, если что-то не так. — Виетти вопросительно взглянул на нее: — Ваше имя?
— Майа.
— Малышка, у меня здесь очень хорошая команда. Позвольте мне представить вас. Вы можете пройтись перед этой славной публикой? Они ужасно старые, у них эти глупые наглазники и слишком много денег. — Виетти по-дружески подмигнул ей, хотя между ними был водораздел в целое столетие.
— Конечно могу. — Она была непосредственна и очень счастлива.
Виетти искоса посмотрел на Новака:
— Йозеф, прошу тебя, несколько фотографий для моего небольшого сайта.
— Нет, не могу, — отказался Новак. — У меня нет с собой подходящего аппарата и вообще нужного оборудования.
— Ну, Йозеф, по старой дружбе, а? Ты можешь воспользоваться аппаратом Мадраски. Он позер, дурак, но в любом случае мне не откажет.
— Я давным-давно не снимал моду. По правде сказать, в последнее время я больше снимал яичную скорлупу и паутину.
— Йозеф, после того как ты потрудился ее надеть! Не стесняйся. Лицо ужасное, это верно. Какая-то наивная косметика, настоящий китч. Но мы еще увидим, какое у нее лицо. И парик просто жуткий… Но она так сексуальна, Йозеф! В двадцатые годы все были очень сексуальны. Даже я был тогда хорош. — Виетти ностальгически вздохнул. — Ты помнишь, каким я был?
— Когда ты молод, даже луна и звезды возбуждают.
— Но в двадцатые годы люди умирали совсем молодыми, и каждый был сексуален, все вокруг было сексуальным. Даже СПИД был сексуальным в двадцатые годы. У меня в коллекции нет ни одной сексуальной вещи, и твоя девушка станет сегодня вечером моим сексуальным сюрпризом. Это будет забавно. Барбара о ней позаботится. — Он взмахнул веерами на поясе и хлопнул в ладоши: — Барбара!
— Вам очень повезло, — тихонько сказал Новак Майе. — Он надеется на вас. Не разочаруйте.
Она шепнула в ответ:
— Он не собирается мне платить, не так ли? Я смогу это сделать, если он не станет мне платить.
— Я этим займусь, — заверил ее Новак. — Будьте посмелее.
Барбара была главным ассистентом Виетти. Она говорила с вест-эндским лондонским акцентом. Крупные черты ее лица и черные курчавые волосы причудливо сочетались с персиковой кожей и хрупкостью юной девушки с полотен прерафаэлитов. Деловитая и трезвая, Барбара одевалась строго и со вкусом, как дипломаты высокого ранга. Ей было восемьдесят лет.
Барбара повела Майю в гримерную, где толпились манекенщики. Перед ярко освещенными видеозеркалами сидело около десятка полуодетых, потрясающе красивых мужчин. Они болтали, поигрывали бицепсами и тщательно одевались.
— Это Филиппе, теперь он о вас позаботится, — сказала Барбара и усадила Майю в красное кресло.
Филиппе, невысокий человек с крошечным ротиком, напомаженными белокурыми волосами, в огромных наглазниках, взял ее за руку, быстро взглянул и в ужасе отпрянул.
— О боже, нет! — воскликнул Филиппе и отправился за скребком, очищающим кремом, полотенцами, щетками для волос, стал звать парикмахера.
Двое сидевших поблизости манекенщиков оживленно разговаривали.
— Ты видел Томи сегодня вечером? Что с ним случилось? Он совсем обрюзг. Жутко растолстел.
— Все это зрелище для детишек или сумасшедших. Когда у тебя ребенок, это еще куда ни шло, но если у ребенка уже свой ребенок, то ты меня извини.
— А как твой новый дом, Брэнд?
— Пока что все в порядке, но нужно еще просверлить до сейсмической зоны. И это меня тревожит.
— Нет, ты не должен откладывать. Тогда ты и Бобби все раскопаете и установите там какое-нибудь стабилизирующее оборудование, какой-нибудь симпатичный определитель… Я просто зеленею от зависти. — Манекенщик проверил свое видеозеркало. На экране возникло его изображение в анфас. — Ну как мои глаза, с ними все в ажуре?
— Ты опять изменил их форму?
— Нет, на этот раз придумал новенькое.
— Эдриан, твои глаза еще никогда так хорошо не выглядели. Серьезно говорю.
— Спасибо. Я рассказывал тебе, что меня призвали в армию?
— Ты шутишь. — Брэндон без всяких усилий дважды сделал колесо и оперся ладонями о пол. Он сделал стойку. Его мускулистые ноги дотянулись кончиками пальцев до потолка. Тело, принявшее позу ныряльщика, напоминало бронзовую статую.
— Ну что же, — отозвался Эдриан, — мои медицинские показатели довольно высоки, и к тому же социальная помощь, но знаешь, они просто свора грязных стукачей. Разве не так? Но армия! Я хочу сказать, что в наши дни в современном обществе у вооруженных сил должна быть какая-то власть! Вдали от гражданки должны же быть серьезные ребята, готовые крепко ударить, когда понадобится, и назвать вещи своими именами. Верно?
Брэндон пошатнулся, безуспешно пытаясь встать на ноги. Он поглядел в зеркало на свой втянутый мускулистый живот, нахмурился. Встал на ноги и нашел эластичный ремень.
— А ты долго служил?
— Пять лет.
— Нет проблем, ты мог составить план на пять лет. — Брэндон с резким чмокающим звуком застегнул пояс тугой пряжкой. — И ты выдержал все армейские нагрузки?
— Да, меня там любили. И сразу отправили в офицерское подразделение.
— Ты не страдал от простатита?
