Майкл Гаррисон - Пустота
Ассистентка и тощий коп Эпштейн стояли в переулке, отходящем от Туполев-авеню, где Тони Рено продолжал очищаться от шелухи бренного тела. Они смотрели на труп Тони. Полчаса назад Эпштейн вызвал ассистентку и сказал только:
– У тебя проблемы.
С момента смерти Тони Рено показатель преломления его плоти упал на восемьдесят пять процентов почти по всему электромагнитному спектру, не исключая видимого света. Вследствие этого тело трудно было различить даже в ясный солнечный день. Вокруг него ежедневно клубились стайки туристов, направлявшихся к аркадам на Любичик-стрит, и персональных фолловеров – ребят двенадцати-тринадцати лет, получавших обновленные сводки о состоянии трупа по нейроинтерфейсным каналам. То был народ Тони, а Тони – его символ. Тело становилось все более блеклым, а фолловеров собиралось все больше. Они копировали его темно-синюю куртку от Сэди Барнэм и покупали такую же обувь, как у Тони Рено. Время от времени между поклонниками Тони и уличными торговцами вспыхивали споры. Иногда же фаны затевали споры между собой, обсуждая, что Тони для них значит и к какому типу ролевых моделей должен быть причтен. Они так привязались к Тони, что наверняка покончили бы с собой после его полного исчезновения; к счастью, у пары-тройки фолловеров уже появились собственные поклонники. Эпштейн рассказал ассистентке, что копы следят за их активностью, исходя из неотъемлемого права на защиту коммерческих или религиозных интересов, предоставлявшегося всем в городе Саудади.
– Итак, он еще здесь, – сказала ассистентка.
– Еще здесь, – согласился Эпштейн.
– Так в чем ваши проблемы?
– У нас нет проблем.
– А у кого?
– Это у тебя проблемы.
Ассистентка подкрутила оверлеи и воззрилась на труп. Тело не только стало прозрачнее, но и вознеслось еще на шестнадцать футов в пронизанном дождем воздухе. Некоторые полагали, что скорость вращения Тони замедляется, иные считали, что нет. Эпштейн по каким-то причинам относил себя ко второй группе. Он также принимал ставки. Ассистентке показалось, что из пространства, куда переместился ныне Тони, доносится очень слабый запах гниения: примерно тридцать молекул на кубический километр воздуха.
– И что за проблемы? – спросила она.
Вместо ответа Эпштейн пригласил ее зайти в здание, откуда они впервые осматривали тело брокера.
– Ты помнишь это место? – спросил коп.
Она подтвердила, что помнит.
– Ну так вот, это, оказывается, был какой-то сенсориум-бордель. В этой комнате… нет, в этой… торчал какой-то птицеобразный инопланетник, ему еще башку просверлили для подключения. У них тут у всех проводка, но самая обычная, чтобы смотреть на обычные вещи, «вешалка», иглы, тыры-пыры. Но вот еще что…
– Да?
– Примерно час в сутки ему позволяли выглядывать на улицу. Поэтому наши эксперты решили покопаться в его голове, запустили туда оператора и обнаружили, что воспоминания охватывают время убийства Тони Рено.
Эпштейн пристально взглянул на ассистентку. Та молчала. Он продолжил:
– В тот самый момент, как Тони появился в переулке, чужак торчал у окна.
Изъятый у чужака материал показал, что Рено прибыл со стороны некорпоративного космопорта. Было видно, что он бежал. Затем, когда он поравнялся с домом, его кто-то атаковал прямо из дверей первого этажа.
– Тони оглядывался через плечо. Он был так взволнован, что не успел привести себя в обычный аккуратный вид. Его напугало что-то, нам невидимое. Затем с земли вскакивает женщина – так быстро, что ее едва удается различить, – и стреляет Тони в подмышку из пистолета Чемберса. Под определенным углом может показаться, что она бросилась на него из-под земли.
– И?
Он улыбнулся.
– И это ты, – сказал он.
Ассистентка молча уставилась на него. В носу у нее возник запах птичьих плюмажных перьев, влажный и кислый. Она вспомнила, как чужак лежал на матрасе, беспомощно глядя на нее, окруженный дрейфующими вокруг перьями, и шептал:
– Я здесь. Это я.
Они просверлили ему череп. «Странный способ окончить странную жизнь», – подумалось ей. Словно обдумывая контраргумент, чью тонкость Эпштейн осознать не был готов, она подошла к окну и опустила взгляд на улицу. Применив определенную комбинацию оверлеев, она могла изучить Тони Рено как в его нынешнем виде, так и в состоянии, какое было ему присуще при первом визите ассистентки в переулок, отходящий от Туполев-авеню. Она сверилась с предплечьем, по которому бежали идеограммы – черные и кирпично-красные, похожие на китайские иероглифы, плотные и надежные, в отличие от зернистого воздуха криминально-туристического квартала. Снова задождило, но подвешенного в воздухе человека дождь не достигал. Вернее сказать, он падал сквозь него. Подошел Эпштейн и тоже выглянул на улицу ей через плечо.
– Я ничего не стал делать с этими записями, – проронил он. – Они поступят прямо к тебе в офис, мои люди придержали отчет.
Она не ответила, но лишь улыбнулась непонятной улыбкой, и он понял, что наступает самая тяжелая пора этого дня. Даже на пятом этаже управления Полиции Зоны ассистентку боялись до усёру. Говорили, что у нее нет собственной личности, судачили, что она не испытывает эмпатии и не понимает людей. Эпштейн понял, что так все оно и есть. Его дальнейшая жизнь зависела от того, насколько искусно он сумеет дистанцироваться от обнаруженных улик.
– Я просто коп, – подчеркнул он. – Это твое дело.
Ассистентка не стала с ним спорить.
По всему гало рушились альянсы. Тлеющие кризисы в системах Пентре-Де, Асвенка и Фран-Порти разразились открытыми конфликтами. Затем война вспыхнула повсюду и стала делом каждого, так что ее требовалось по возможности оперативно интегрировать в личный рабочий график. Семисекундные сегменты, трехминутные документалки. Фокусированные дебаты, встроенные медиа. Двадцатипятичасовой прямой эфир mano a mano[79] из разных родов оружия в Малом Магеллановом Облаке, обзор всей кампании с первого дня, с приложением интерактивной карты финтов флотилии ЗВК у β Киля. Углубленный курс: Как гамма-лучевая война пришла на Кассиотону-9, Вездесущая угроза гравитационно-волновых лазеров и Мы хотим спросить у вас, как иначе они могли бы решить проблему? Людям это нравилось. Военные симулякры полностью занимали их настоящее, где неутолимые стремления всей жизни, которым они потакали, удавалось интерпретировать как восторг. А под прикрытием прикрытия по всему гало катилась война настоящая, пока не достигла Панамакса IV.
Риг Гейнс, испытав неожиданное беспокойство по поводу этих событий и, не в последнюю очередь, своей роли в них, метнулся на «Шестом маршруте» к месту археологических раскопок Алиссии Финьяль. Он надеялся убедить ее убраться с планеты вместе с ним, пока дела своеобычно не повернули к самому скверному сценарию. Он, правда, не думал, что она согласится.
Там было жарко, а в ее доме – пусто. В монастыре его ждала записка: «Риг, когда начнется дождь, тут случится кое-что очень красивое». Дождем и не пахло. Камни так раскалились, что жгли руку. Жар этот исходил не от дневного солнца, а словно бы из-под поверхности восьми риолитовых колонн вокруг фонтана, устремляясь вертикально вверх из центра группы. Гейнс весь день до вечера просидел там, ожидая появления Алиссии и глядя, как дрейфует тепловая рябь над гладкими овальными булыжниками. В четыре часа небо затянула облачность. Сверкнуло несколько зарниц, но ничего особенного вроде бы не намечалось. Однако в пять полил дождь.
– Господи, Алиссия… – вздохнул Гейнс. Пошел ее искать и тут же промок до нитки.
На центральной площади было пусто, если не считать детей, которые забегали перед Гейнсом, смеясь и вопя: «Ла Кава! Ла Кава!» Он последовал за ними на крытый рынок. Там тоже было пусто. По всему гало люди продавали друг другу обычные вещи, от пустых бутылок до кожаных поясов. Здесь же с лотков торговали обувью да десятидюймовыми голограммами очень толстых детей в кружевных воротничках. Дальше лежали буханки хлеба, словно крупные гладкие камни на пляже. Потом мясо. Толстые и тонкие куски. Длинные тонкие куски мяса висели над лотками подобно полупрозрачным шторам, распространяя кисло-металлический запах.
– Эй, ребята? – позвал Гейнс, на миг потеряв их из виду.
– Ла Кава! – воскликнули они.
Рынок был похож на темный лабиринт. В забегаловке для рабочих предлагали sesos rebosadas[80], мозги в соте, мозги всех видов; посетители ели стоя. Ноздри Гейнса заинтересованно раздулись, но мальчишки звали его дальше, на освещенную противоположную сторону рынка, откуда исходил иной запах. Через щели в крыше текли струи дождя. Ребята поманили его. Гейнс подошел, остановился, приглядываясь, что там, и вдруг понял, что не в состоянии ни пошевелиться, ни как-то описать смысл происходящего на второй площади, поменьше.
