Майкл Гаррисон - Пустота
– Ирэн!
Дом претерпевал сложные трансформации, кренясь в собственный двор. Стекла выбило, и от этого свет в новосозданных комнатах падал непредсказуемо, по новым направлениям. Ирэн нашла непочатую бутылку коктейля и сразу просияла. Начала оттаскивать вещи в центр комнат для изучения.
– Ой, взгляни! – восклицала она, словно с ней были Лив или Антуан. – Ой, взгляни!
Те переглянулись и пожали плечами: не спрашивай меня, мол. Услышали шум ее шагов. Нашли шепчущей что-то себе под нос в разломанном туалете.
– Вы могли бы им помочь, если хотите, – шептала она. – А не желаете ли… – она сверилась с ярлыком на бутылке, – кыштымского кремового?[71] Это класс!
Наконец вынырнув из развалин, Ирэн набрала полную охапку одежды, детских игрушек и посуды.
– А взгляните! – воскликнула она. – Сколько лет, сколько зим!
Девичье платьице в стиле «мой первый сексуальный опыт» традиционного розового оттенка неотении.
– У меня точно такое было.
Лив недоверчиво посмотрела на нее, покачала головой.
– Ирэн, – потребовала она, – а это правда твой старый дом?
– Мог быть, – сказала Ирэн. – Да, вполне мог.
– Потому что, если это не…
– Им это не понадобится, Лив, – сказала Ирэн. – Ты же видела, в каком они состоянии. Ну правда.
Возвращаясь на корабль, она пребывала в приподнятом настроении, но стоило кыштымскому кремовому улетучиться, как снова погрустнела. Разложенные в каюте репрорадио, голограмма Тракта Кефаучи в ложных цветах и коллекция старых железных сковородок для запеканки выглядели не так прикольно, как на месте.
– Шик-блеск-катастрофа, – заключила она. – А вы что думаете?
Антуан ничего не думал. Она вздохнула:
– Антуан, может, мы наконец устали друг от друга?
Антуан не сумел найти ответа и встревожился, но остался стоять очень прямо. Ирэн большим пальцем продырявила швы мягкой игрушки, похожей на таракана, затем обратилась к Антуану резко и неожиданно, спросив, думает ли он, что жизнь имеет какой-то смысл, а если да, то не будет ли так любезен заключить Ирэн в объятия и настойчиво повторять: «Твоя жизнь – та, какой ты ее проживаешь в этом мире».
– Потому что, Антуан, я в этом смысле. Ну, я так думаю.
История – чепуха, считали ребята с Земли.
Ангел Истории, может, и смотрит назад[72], но поза эта не имеет никакого отношения к буре, несущей его в будущее. Неудивительно, что вид у него такой озадаченный!
Эта философия в последние десятилетия XXI века привела их к полетам наудачу по динаточному пространству, на кораблях из замысловато немудреных материалов, без руля и курса. Они понятия не имели, куда их вынесет первый скачок. После второго – понятия не имели, откуда стартовали. После третьего – понятия не имели, что такое куда.
Проблема оказалась заковыристой, но не неразрешимой. Через десятилетие-другое уравнения Тэта – Кэрно помогли разработать одиннадцатимерный алгоритм, имитирующий поведение акулы на охоте. Галактика была в их власти. Там и сям попадались археологические следы рас, решивших эту задачу раньше: ИИ, божественных лобстеров, народа ящериц из бездны времени. Кривая изучения новой науки была крута и обещала многое. Тут все можно было захапать, обнюхать, захавать. А кожуру выбросить через плечо. Мрачная красота происходящего состояла в том, что перейти к следующей игрушке удавалось прежде, чем предыдущая утратит блеск.
В целом, однако, человечество вскоре поняло, как найти обходной путь, хотя по-прежнему понятия не имело, где он пролегает. Поэтому даже в дни Ирэн-Моны парадигма индивидуального движения сводилась к слепому, хотя и не вполне случайному, блужданию. Прежде чем Ирэн применила к себе пакет Моны и так хорошо в него вжилась, ножки ее коснулись пыли в пятидесяти мирах.
Тринадцати лет от роду, костлявой дылдой, она любила секс, но походка у нее была неуклюжая, а ноги слишком длинные. С волосами поступила так же, как и все остальные в ту пору: покрыла медным лаком и уложила в волнистую прическу, такую сложную, что по ней можно было тестовые сигналы «Радио Вселенной» принимать. Улыбаясь, она показывала десны. Взойдя на борт первой ракеты, никогда больше не оглядывалась. Заработала на билет через Лебедя до Предела Стивенсона. Оттуда перебралась на Сирень и Флаг[73], Л’Аввентуру, Макки, Лафума RSX[74]. Там ее малость приложило головой о стенку, пришлось годик отдохнуть в компании милого инопланетника с Ты Этого Стоишь. Затем она купила себе пакет, выбрав среди сотен предложенных ей Монро расслабленную версию с черно-белой фотографии Сесиля Битона у отеля «Амбассадор» в 1956-м. Стала ростом пять футов три дюйма[75], обходительно-жизнерадостна, обзавелась волнистыми светлыми волосами, которые всегда пахли шампунем из перечной мяты и не требовали особо сложного ухода. После этого странствия упростились: внешняя и внутренняя траектории теперь лучше соответствовали друг другу. Она была так счастлива! С Магеллана на О’Дауд, с Пикслета на Оксли; Открытия, Четвертый Порт, Тысяча Грез Стеллависты; с Массива-49 на Мир Меньера[76]; Трегетур[77], Чаро[78], Энантиодрома, Вечеринка у Макса, Легкое Гомика, Амбо Дэнс. Американский Поляроид, Американский Дайнер, Американская Кровь-из-Носу; Окси, Крокодил, Уэйтроуз II и Санта-Муэрте. К тому времени ее багаж устаканился: прокладки, четырнадцать пар туфель на высоких каблуках и платье из желтого вискозного шелка в стиле ар-деко, в котором она покинула родной мир и которое никогда больше не носила. Смеялась девушка очень весело. В подпитии принималась объяснять:
– Ну люблю я обувь.
Она за кем угодно следовала недели две, потом бросала и уходила к кому-нибудь еще: так, разменной монеткой, и металась по всему гало и Радиозаливу. Здесь звезды Пляжа обрывались в пустоту, как зависшая ни над чем скала, и здесь же упала она сама, широко улыбаясь и простирая руки навстречу чему угодно.
Если Ирэн просили описать самое любимое воспоминание, она извлекала маленький голокубик длиной около дюйма…
…четыре часа утра в потоках света от странной голубовато-серой неоновой вывески. Хриплый смех. Три с половиной минуты жизни брейк-дансерши. Кто бы ни снимал, ночка там выдалась длинная. Метались тени, камера бесцельно водила объективом из стороны в сторону. Углы съемки выбирались наудачу. Ирэн появлялась в кадре спиной к оператору, утопая ногами в канаве. Было слышно, как она говорит:
– Кинни, убери это! Кинни, ах ты жучара, ну убери это!
Платье Ирэн было наполовину задрано выше талии, а трусики приспущены; она садилась и начинала мочиться, но после двадцати секунд записи медленно выбиралась на дорогу, чтобы выблевать, гладко и обильно, из другого естественного отверстия. В холодном воздухе поднимался пар. Примерно через минуту Ирэн отпускало. Тело еще немного кренилось вперед, а зад выгибался назад, лицо прижималось к дороге, после чего, переменив пару вариантов равновесия, Ирэн оседала в позу эмбриона. Шляпка с нее сваливалась, весело катаясь по дороге туда-сюда. Оператор пытался было проследить за ней, но после нового приступа смеха запись обрывалась.
– Очень сентиментальная запись, знаю-знаю, – говорила она Толстяку Антуану. – Но мне так нравилась эта шляпка. И болеро с маленькими атласными рюшечками. – Такая одежда, пыталась пояснить Ирэн, в большей мере семиотическое явление, чем одежда как таковая. – Семиотика в действии. – Вздохнув, она накрыла его руку своей. – Это был прекрасный мир. И временами, как сейчас, когда мы с тобой сидим в каюте уютного маленького корабля, со всей этой новой отделкой, я продолжаю считать его прекрасным.
Ей во время съемки было так хорошо, что она ни хрена об этом не помнила.
– Да блин, я иногда теряюсь в догадках, я ли это!
Толстяк Антуан извинился за свой хохот.
– У каждого есть право повеселиться, – добавил он. – В наше время жить и так трудно.
Он улыбнулся и накрыл ее руку с кубиком своей.
– Береги его, – сказал он.
21
Каждый кому-нибудь да важная персона
Между Радиа-Марелли и Туполев-авеню, в дожде и обещаниях краткой жизни, раскинулся квартал криминального туризма. Воздух и неоновый свет тут все время были какие-то зернистые. БДСМ-клубы Саудади гремели в среде менеджеров среднего звена по всему Северному полушарию Нью-Венуспорта. Шанс поучаствовать в тамошних действах (околосмертное переживание, послевкусие которого оправдывает каждый доллар потраченных денег) гнал их сюда прямо с бортов звездных лайнеров в количествах, сопоставимых лишь с армадами посетителей «Prêter Cur» теплым летним вечером. А жены менеджеров среднего звена являлись сюда ради сенсориум-порно. Транслировали порнуху по прямому каналу из чужацкого мозга, пока инопланетник пытался понять премудрости человеческого секса, либо из сценария, использующего повседневные объекты и события истории Древней Земли, например «я пришел тут кому-то книгу почитать» или «домохозяйка перед зеркалом». Сценарий с зеркалом котировался очень высоко. Жены сотрудников ЗВК озадачивались всем вокруг с тем же актерским мастерством, какое с необходимостью оттачивали по жизни, заполняя когнитивные и перцептивные пробелы. Сенсориум-порно позволяло, говоря словами рекламного буклета, «впервые по-настоящему увидеть мир чужими глазами». Жены спускались по трапам кораблей «Креды» интереса ради, а возвращались наркоманками. Опасный бизнес, токсичные активы.
