Дмитрий Старицкий - Вверх по течению (СИ)
К чему я это? Общага университетская была обшарпана, давно без ремонта и по ней гуляли толпы тараканов. А вот, поди ты… ассоциацию именно с таким дворцовым интерьером создала у меня та «юная богиня, светлячок, филологиня, все познавшая уже…». Магия слова. Не иначе…
Стены гладко оштукатурены под вычурный разноцветный «искусственный мрамор». Похоже, что когда-то на них висели картины, крюки еще торчат, но хозяева видимо сняли их, отдавая здание под госпиталь. А вот тяжелые газовые бра с хрустальными висюльками, изображающие непонятные мне аллегории, остались.
В комнате, точнее уже госпитальной палате, стояли еще три кровати, но они были пустые, даже без матрасов.
На прикроватной тумбочке фарфоровый чайник с очень длинным носиком, но мне не дотянуться – очень больно крутиться, а пить хочется.
Тихо вошла молчаливая милосердная сестра, очень деловитая. До бровей упакованная в сестринскую косынку. Лет тридцати. На внешность – никакая, бесцветная очень… Но понятливая… сразу сунула мне этот чайник носиком в рот и оттуда полилась живительная влага. Простая кипяченая вода. Блаженство…
Потом она беззастенчиво откинула одеяло и вставила мне в анус с градусник. Неприятное ощущение, я вам скажу.
– Не дергайтесь, больной, – окрикнула она. – Расслабьтесь. Не хватало еще вам там градусник сломать. Ртуть она вредная. Не говоря уже о стеклянных осколках. Мало вам одной операции?
– Где я?
– В госпитале. Где еще быть раненому офицеру.
– Я не офицер. Я старший фельдфебель артиллерии.
– Тогда вам просто повезло попасть в офицерский госпиталь графа Гота. Это его городской дом. Тут хорошие хирурги и все будет прекрасно с вами. Опасности для вашей жизни уже нет. Пулю вынули. Просто вы потеряли много крови. И трещина еще у вас в левой лопатке от пули, которая ее не пробила. Так что лежите смирно. Не делайте себе хуже, чем есть на самом деле.
Она вынула градусник, посмотрела на него, и что-то записала на фанерке, прикрепленной к спинке кровати.
– У вас странный акцент, – констатировала она.
– Я из Реции.
– Да? Странно… А почему вы не блондин?
– Не все горцы блондины. Бывают и исключения. Я, например.
– Еще пить хотите? Или наоборот?
– Сейчас нет. Но обязательно захочу. Если вы уйдете, то поставьте чайник на стул под правую руку, а то я влево вертеться не могу.
– Как скажете, – и она выполнила мою просьбу. – Есть еще не захотели?
– Нет.
– Это наркоз отходит. Нормально. Но если захотите, то вам вскипятят бульон. Над головой у вас шнурок, дерните – колокольчик зазвонит, и к вам подойдут. Но все же постарайтесь еще поспать. Сон – лучшее лекарство.
И накрыв меня одной простыней – в палате было довольно жарко натоплено, она ушла, закрыв за собой высокую дверь. И я остался один.
Делать нечего, кроме как рассматривать расписной потолок и вспоминать ту стройную до жалости филологиню из Ташкента. А что? Тоже занятие. А то старая Земля стала подергиваться в воспоминаниях какой-то полупрозрачной дымкой. Словно все там было не со мной, а в кино посмотрел.
Так я провел еще полчаса вынужденного моего досуга, когда меня от двери окликнул до боли знакомый голос с легкой эротической хрипотцой.
– Здравствуй, мой герой, я очень рада, что в тебе не ошиблась. Ты уже второго офицера спасаешь от верной смерти.
В дверях опершись левой рукой о косяк, стояла моя незнакомка из санитарного поезда. В отличие от первой посетительницы она была яркой. Даже излишне. И очень красивой.
Она неторопливо подошла ко мне, провела руками по своему животу, как бы оправляя белый передник сестры милосердия. Наклонилась с прямой спиной и жарко поцеловала меня в губы.
Несмотря на слабость моего тела, естество мое решило вздыбиться.
Незнакомка, узрев это, весело засмеялась.
– Я рада, что мои женские чары действуют даже на полумертвых.
И еще раз наклонилась и поцеловала меня, но уже как-то по – доброму что ли, без эротического призыва.
– Выздоравливай, герой, а я пошла. Пора мне.
Я с надеждой окликнул ее прямую узкую спину.
– Баронесса, а вы еще придете ко мне?
Она обернулась, и мне показалось, что ей неприятно то, что ее инкогнито раскрыто.
– Нет, мой герой, не приду. Я сегодня уезжаю на поезде в глубокий тыл. И мы вряд ли больше увидимся когда-нибудь, мое самое яркое фронтовое приключение, – при этом она загадочно полуулыбнулась, прямо как монна Лиза на картине у да Винчи. – Выздоравливай… Я уверена, что ты очень нужен своей семье. Так что постарайся впредь остаться целым.
И она тихо прикрыла за собой высокую белую дверь с позолоченными финтифлюшками.
Ну, за что мне такой облом?
Принял я как данность свое ранение и вел себя как образцовый больной. А куда деваться? Какой есть выбор? Хоть и ранили меня совсем не ко времени. Просто от слова совсем. А ведь планов-то было громадьё. Прощай теперь мечта о небе.
Давал я себя санитаркам поить бульончиком с сухариками, терпел неприятные перевязки, а к вечеру трясся в лихорадке с большой температурой. Да так что мне персональную хожалочку выделили – тетку в возрасте из простых мещанок. Толстую и добрую. Порошками меня поить, судно за мной выносить и задницу подтирать. Шевелиться мне категорически запретили.
На другой день ко мне пустили судебного следователя – снять предварительные показания. Сухонького такого вежливого Порфирия Петровича из кинофильма «Преступление и наказание» в потертом мундире. Даже чем-то актера Смоктуновского он внешностью напоминал. Врач дал ему десять минут, но мы быстрее управились. Что там особо показывать-то за скоротечностью стычки. Тем более что схема боестолкновения у него уже была составлена от Плотто.
Особо попросил я его разыскать на дороге мой наградной револьвер – он приметный. Жалко мне его, все же первая награда…
– Я передам вашу просьбу на полигон, – заверил меня следователь. – Им это сподручнее, да и людей там много. Не то, что у нас.
За оставшееся время он мне рассказал про напавшую на нас банду. Оказались они простые крестьяне с дальнего лесного хутора, которые решили так поправить свое благосостояние за наш счет. Все братья родные. Двое от призыва скрывались, а третий еще в возраст не вошел. Особо их лошадка моя привлекла. Долго они меня выпасали, даже покупателя на кобылу заранее нашли. Вот так вот непритязательно и просто.
– Убитого вами бандита сельский околоточный надзиратель опознал. Дальше дело уже рутина. Только вот вашего револьвера у них не нашли, – завершил он свой рассказ.
– И что дальше? – спросил я.
– Дальше будет суд и веревка. По законам военного времени. Их же, считайте с поличным взяли с двумя армейскими винтовками на руках. Хоть они и запираются, кричат, что не виновны, но по номерам эти стволы принадлежали двум еще осенью пропавшим без вести солдатам из патруля с окружной железной дороги, которых числили в дезертирах. Хоть позор с солдатиков смоем. И то хлеб.
– Я думаю, вы не все у них нашли… – задумался я.
– Почему вы так думаете? Хутор лесной – все в одном месте. Они дегтем промышляли, как в сказке Налогового департамента записано.
– Осмелюсь вам заметить, господин следователь, как сельский житель… деготь никто и никогда не гонит дома – вонючее это занятие. Ищите их смолокурню в лесу или заимку охотничью. Там они могут нужные вам улики хранить, если совсем дурные, но если умные, то есть у них потайной схрон в лесу. Только тот тяжело будет найти не зная примет. А кто их повязал?
– Лейтенант Щолич. Он поставил караульный взвод на лыжи, выдал патроны и выступил через десять минут по вашему прибытию на полигон. Прямо по бандитским следам на хутор и вышел. Заарестовал там всех, повязал и околоточного вызвал. У них, у лесовиков этих, в банде баба была за атамана. Мать ихняя. Куда катится мир?.. Вот здесь, господин фельдфебель, распишитесь под протоколом и я вас больше не побеспокою. Выздоравливайте. Честь имею.
Двое санитаров вошли в мою палату и, не проронив ни слова, в три приема вынесли из нее лишние койки.
– А почему эта палата совсем пустая? – спросил я санитарку, которая в очередной раз меня обмывала.
– Распоряжение такое вышло: отдельно вас держать. Доктор этим страшно недоволен, так как мест не хватает. Ранетые с фортов потоком прут. Давит там нас царь, но наши форты ему не отдают.
– Странно все это, – задумался я. – И кто так распорядился?
– А я знаю? – пожала она полными плечами.
Уже почти неделя прошла, как лежу я в этой палате как в одиночке. За это время мне еще раз чистили рану, которая по ощущениям у меня на полспины. Ну, да… я же почти лежал на лошадиной спине, когда по мне пуля попала. Пробила лядунку с револьверными патронами, вспорола полушубок, чиркнула по спине, ударила в лопатку и ушла в сторону, застряв под кожей. Был бы калибр винтовки покрупнее я бы так легко не отделался. После чистки мне еще примотали плотно левую руку к туловищу. В принципе я и вставать уже мог, только дышать было больно почему-то еще. А вот температуры и лихорадки больше нет.
