Мерси Шелли - Лишние детали (сборник)
– А они?
– Они сначала поглядели так, что я сразу призадумался, не драпануть ли. А потом вдруг один черный говорит по-русски: «До свидания!» И ржет. Я его переспрашиваю – в каком смысле? Он тут же чертыхается и объясняет, что перепутал «до свидания» и «здравствуйте». Слишком, говорит, много лет прошло с вьетнамской войны, совсем позабыл прекрасный русский язык… А потом говорит остальным – hey buddies, это не белый, это русский, на автобус опоздал, денег нет, будет у нас ночевать, дайте-ка нам с ним хорошей травы. Так мы с ним всю ночь и сидели, трепались о бабах и о ракетах. Вообще там в Америке лучше всего к нашим относятся бывшие военные.
Вернулся Серж с пивом. Мне он принес «Хайнекен», как я просил, а себе и ей – по «Балтике-тройке». Ага, вот с кем она на это подсела. Я уехал в Штаты, вином больше никто не угощает, а «первый мужчина» какой-то приличный, вообще не пьет. Ну ясно, психотерапия с милым мальчиком научила ее разбираться в сортах «Балтики».
Она обняла его у «Гостинки» при расставании. Я в это время делал вид, что никогда не видел магазинных витрин, особенно с конструктором LEGO. Сдерживать смех было нелегко, пришлось отвернуться.
– Офигенно трогательно! Я надеюсь, он поверил, что мы с тобой учились вместе в первом классе, а потом я сразу женился на манекенщице и уехал. А может, он по моим американским шуточкам представил, что я «голубой»? Или что я полный ботаник, который всю жизнь занимается исследованием влияния лягушек на творчество Басе и Тургенева. И что сейчас ты, конечно же, поедешь домой. А я… блин, куда я-то поеду в его воображении?
– Поиздевайся, поиздевайся.
* * *Следующий раз – снова Петергоф, куда они с подругой и Сержем приехали посмотреть Мишкино выступление на концерте. Они уже схватили где-то пива, и сразу после приезда она в компании милого мальчика отправилась в соседнюю общагу за закуской. Мы с ее подругой тем временем обсуждали Что-то Очень Интересное. Все как будто согласились принять такое распределение на пары. Всё равно оно развалилось к концу дня.
Я так и не понял, когда она переключилась. Может быть, сразу почуяла, что роль «третьего» мне не очень подходит и я запросто могу исчезнуть. А может, это случилось уже после концерта, когда мы с ней добрались до Мишки и он стал по-старому плакаться, как хреново прошло выступление, и звук поганый и песен всего четыре дали спеть, но в следующее воскресенье мы с ней обязательно должны к нему в гости, гитара там есть, так что всё наверстаем… Я молча кивал, улыбался, а сам в который раз ломал голову: мое ли это влияние, усиленное рок-н-ролльной атмосферой – или ее привычка подстраиваться на ходу, в буквальном смысле любить ближнего, с какой бы скоростью ближние не чередовались? А может, это и не она и не я, а сам Петергоф, где мне всегда кажется, что неба стало больше и выглядит оно живее; но все говорят – обычное питерское небо, просто ты неравнодушен к этому городку, старик…
Обратно на станцию мы шли рыцарской «свиньей»: статный кучерявец и подруга впереди, а за ними на некотором удалении – она, я и Мишка с женой. На платформе я сделал отстраненный вид и на повторное предложение Мишки приехать в гости отвечал, что скорее всего приеду один, ведь это только я в отпуске, а честным девушкам надо работать…
«Ни за что! Только вдвоем! Правда?» – Мишка обернулся к ней.
Она тоже стала отшучиваться, глядя, как подкрадывается поезд, но при звуке раскрывшихся дверей вдруг юркнула между Сержем и Мишкиной женой и повисла у меня на шее. Милого мальчика втолкнули вместе со всеми в вагон, а мы с ней всё стояли на пустой платформе, и кто-то придерживал дверь. Потом она быстро шепнула: «Всё-всё, ты позвони завтра, хорошо?» – и впорхнула в тамбур.
«Глупая моя, глупая, – думал я, спускаясь с платформы на тропинку и засовывая руки в карманы. – Теперь и этому придется объяснять, «кто он такой и какие у тебя с ним отношения». А я ведь скоро уеду…»
Но другой я, циничный и наблюдательный, уже сочинял новое защитное объяснение, повторяя, что мой образ рокового любовника после сегодняшнего выглядит слишком плоско. Мой приезд не расстроил, а лишь растроил эту женщину. Одной потерявшейся буквы «с» маловато для полной смены картины мира. Но вполне достаточно, чтобы запустить ту спасительную игру, которая легко превращает любые чувства в красивый и мертвый гербарий слов.
* * *«… Девушка открыла глаза. Рядом с кушеткой сидел мужчина в зеленом халате. Его смуглое лицо было настолько круглым и гладким, что густые брови и слива-нос смотрелись как нечто постороннее, прилепленное позже и в большой спешке. Такими же неуместными казались глаза, постоянно чуть навыкате.
Зато на обложке голубой папки, которую мужчина держал в руках, виднелось симпатичное, хотя и слегка испуганное личико длинноволосой брюнетки тихоокеанского типа. Девушка не сразу узнала себя. Еще несколько мгновений понадобилось, чтобы прочесть четыре иероглифа, написанные от руки под снимком. «Моноперсональность. Тяжелая форма».
Увидев, что пациентка очнулась, доктор растянул толстые губы в профессиональной улыбке.
– Ну, как мы себя чувствуем?
Девушка неуверенно села. Нашарила под кушеткой сандалии, поправила сари.
– Мы… мы чувствуем себя лучше».
Интересно, все ли писаки лелеют в башке этот мифический образ – красивая женщина, на лице которой отражается «вся гамма чувств-с», когда она читает твое гениальное произведение? Булгаков с этим особенно постарался: его героиня даже в огонь за рукописями лазила. И ведь веришь, веришь, и сам о таком иногда мечтаешь. Пока не прочтешь последний том того же Булгакова, где письма и дневники. Где он рассказывает, как отдал перепечатывать «Мастера и Маргариту» какой-то своей молодой родственнице. И стал наблюдать. Бедняга! На первой сотне страниц вообще никакой реакции, и лишь где-то в середине девушка один разок, вяло так, ухмыльнулась.
Мне сегодня даже ухмылок не достается: утром она поругалась с «Сашенькой», и печаль омрачает ее лицо с самого приезда. Разве что немного успокоилась, пока читала. Пару раз наморщила свой круглый лобик, да и только.
– На самом деле я не знаю, как перевести эту игру слов на нормальный русский. В западной медицине MPD – это Multi-Personality Disorder, то есть по-нашему «расщепление личности». А у меня тут, как видишь, Mono-Personality, то есть наоборот, «одноличность» как ненормальность. Но аббревиатура та же самая, MPD. Собственно, с аббревиатуры всё и началось, я написал это по-английски вначале. Ну, как тебе?
– Скажем так: это еще не «большая проза».
– Да я же говорю, просто набросал идею. Очень часто так бывает: я представляю идею отчетливо, и мне уже лень ее обрабатывать. Неинтересно.
– Я поняла. Идея ничего. Но всё равно. Стихи у тебя куда лучше. Знаешь, у меня бывают моменты, когда устанавливается такая ровная, почти семейная жизнь. И тогда я вдруг посреди этого спокойствия достаю твои стихи – и старый бес снова просыпается, хочется куда-то сорваться… В общем, чувство, что есть на свете что-то еще, помимо моей тихой потенциальной ямы. А еще так здорово узнавать всё это: и «ватной лентой дым из трубы», и хокусаевскую «Волну» на стене… Читаю и так отчетливо представляю себе эту квартиру, где не была с тех пор. И тебя вспоминаю, и твою Р-рр… ты читал ей «Ноябрьскую Сороку»?
– Читал. Ей не понравилось. Хотя она сказала, что слушать меня лучше, чем читать самой.
– А по-моему, наоборот: читать ты ни фига не умеешь!
– Ну не знаю. Ей вообще мое стихоплетство было неинтересно. И это может быть даже хорошо, когда человеку, с которым живешь, наплевать на то, что ты пишешь. Вот ты, например, можешь меня запросто избаловать и испортить постоянным цитированием моих рифмованных глупостей…
– Ах так?! Ну ладно, считай, что я притворялась, чтоб тебя не обижать. На самом деле стихи у тя все па-аршивые, а прозу ва-ащще писать не умеешь. Э-э-э!
Острый язычок высовывается, как конфета. Она снова, как два года назад, дразнит меня этим розовым леденцом.
– Ну да, ну да. «И вообще я тебя из головы выкинула». Чего ж ты продолжаешь читать, да всё новое требуешь? Э-э-э!
– Ну положим, я тебя выкинула, а не стихи. Это две большие разницы, почти никакой связи. А во-вторых, просто читать нечего, вот и читаем всякую дрянь. Э-э-э!
Она и сама не догадывается, насколько она права. Все мои выдуманные мультиперсоналы, да и вообще вся фантастика – ничто по сравнению с этой женщиной-оборотнем. Если бы я не слышал этого собственными ушами, ни за что не поверил бы, что еще вчера, степенно входя в троллейбус, эта самая барышня ровным голосом жены булочника заявила: «А вот Сашенька считает…» – и дальше про то, что все ваши Бродские – тунеядцы, а настоящий мужчина должен делать реальное дело своими руками. Например, печь хлеб.
