Тед Уильямс - Море серебрянного света
Вот так… сумасшедший убил себя очень дорогим способом, и нам, оставшимся в живых, пришлось расхлебывать последствия. Из всех пилотов ПЕЛЕГРИНА выжил я один. Со своими товарищами по ЧЕРТБОССУ Кинер поступил более тщательно — заложил кумулятивные заряды в казармах, и они умерли в кроватях, когда здания обрушились на них. Весь Санд Крик превратилась в развалины — сто восемьдесят шесть убитых, в три раза больше раненых. Все корабли разрушены, миллиарды долларов, затраченных на исследовательскую работу, ушли в никуда, военные корпорации подсчитали убытки и закрыли проект. Впрочем ЧЕРТБОСС тоже похоронили — по меньшей мере официально. Кинер сумел разрушить огромную базу при помощи одного-единственного комплекта, и сейчас солдаты используют намного менее сложный комплект. Тем не менее он настолько похож на изделие ЧЕРТБОССА, что, возможно, корпорации просто изменили имя программы и начали ее опять.
— Как… как это ужасно, — выдохнула Кейлин Соренсен.
— Я никогда не слышал об этом, — сказал Рэмси, пытаясь, чтобы в его голосе не прозвучало сомнение, потому что от разрушенного лица Селларса веяло искренней болью. — Даже шепотка.
— Все это похоронили очень-очень глубоко. Конечно народ знал о базе Санд Крик, но не о том, что там произошло на самом деле. По официальной версии там был пожар, а остаточная радиация вынудила закрыть базу. Некоторых из погибших, вроде добровольцев ПЕРЕГРИНА, которые вообще проходили под грифом "Совершенно секретно", приписали другим операциям и сообщили о их смерти. Потери были чересчур велики, не говоря уже о том, что если бы правда о вышла наружу, корпорациям пришлось бы заплатить миллиарды в ходе судебных преследований. И все похоронили. Но, конечно, такое дело невозможно зарыть полностью, так что слухи о том, что произошло, появляются даже сейчас.
— И вас тоже похоронили?
— Так хорошо, как только смогли. У меня нет родственников. На самом деле первые двенадцать часов меня считали трупом, потому что… потому что ангар выглядел слишком плохо. Когда оказалось, что я жив, им оставалось только спрятать меня.
— То есть вы узник? — В голос Рэмси прорвалась злость.
— Не с самого начала. Нет, сначала меня собирали по частям, в буквальном смысле, они хотели как-то использовать меня. Но мой проект умер, я сам был обожжен и изувечен, а электронные схемы внутри сильно повреждены. Я стал им не нужен — и, кроме того, в отличии от остальных выживших, был неопровержимым доказательством того, что произошло. Если обычный солдат нарушает конфиденциальные договоренности, вы можете достаточно просто объявить его чокнутым, но что делать с человеком, в теле которого находятся кибернетические имплантанты на много миллионов долларов? Так что они постепенно засадили меня под стражу, и, откровенно признаться, мистер Рэмси, я очень благодарен им за это. В другой стране или в другое время они могли бы гарантировать мое молчание значительно более действенными мерами.
Рэмси не знал, что и сказать. Наступило молчание. Наконец майор Соренсен глубоко вздохнул, сел прямо и поглядел вокруг. Не желая признавать, что он проспал почти десять минут, он сделал вид, что закрыл глаза только для того, чтобы получше сосредоточиться. Селларс какое-то мгновение глядел на него, почти с любовью, а потом продолжил.
— Потянулись унылые дни. То, что случилось потом, оказалось важно только мне. После первых нескольких лет в госпиталях и исследовательских институтах, было решено, что ничего полезного от меня уже не получить, и меня поместили на базу — ту самую, где вы возились со мной, майор Соренсен, хотя я оказался там задолго до того, как поступили на военную службу. Одна из маленьких нелепостей всего этой ужасной неразберихи состояла в том, что я, морской летчик, попал в заключение как член ЧЕРТБОССА, и оказался на армейской базе.
На самом деле руководство хотело от меня только одного — молчания, и я многие годы прожил в окружении, чем-то напоминающим более ранние столетия: ни телефона, ни телевизора, никакой электронной связи с внешним миром. Я прожил так десять лет, и мое показное смирение убаюкало их. Мне поставили настенный экран, конечно односторонний, и очень низкоскоростное соединение, которое никак не могло позволить мне связаться с внешним миром, если нет устройства приема.
Конечно все эти годы я ждал только этого. Я очень устал и в те дни зол на них за все, что сделали со мной, потому что я был свободен в той же степени, что и прикованный к веслу раб на галере. Я мог заниматься только мысленными упражнениями — вы же видели мои ноги и морщинистые руки, попробовшие огня Кинера — но, черт побери, я же был пилотом! За несколько минут я потерял все — корабль, здоровье, свободу — но во мне еще бурлил адреналин. Неба мне больше не видать, но я мог лететь по информационным потокам тем самым путем, который открыли я и мои товарищи по ПЕРЕГРИНУ. Хотя это не совсем то, что идти по улице как обыкновенные люди, тем не менее это был способ ускользнуть в реальным мир.
Чистая правда, что у меня не было устройства доступа в сеть. Во всяком случае видимого. Но даже мои сторожа очень мало знали о моих способностях… и, что более важно, о моей навязчивой идее побега. Было очень легко украсть кусок волоконно-оптического кабеля у людей, которые ставили мне настенный экран. Когда они ушли, я также легко сделал небольшую, хотя и достаточно сложную операцию с увеличительным стеклом, кухонным ножом, который я заточил как бритву, и еще кое-какими инструментами, включая старомодный паяльник. Все это выглядело совершенно ужасным для всех, кроме меня, провода торчали прямо из длинного кровоточащего разреза в моей руке, но я подсоединил мое старое приемное устройство из дней ПЕРЕГРИНА и начал использовать встроенные в меня системы для связи с сетью через стенной экран.
Я не буду утомлять вас деталями. Однажды мои тюремщики заметили, что я делаю — меня настолько захватила вновь обретенная свобода, что не я был достаточно осторожен. Они привели четырех военных полицейских, чтобы справиться со мной — мной, сто десятью фунтами дрожащего тела! — и выдрали с корнем настенный экран. Доктора опять зашили мне руку. Вот здесь шрам. К моему файлу прикрепили большой мигающий маркер, запрещающий разрешать мне любой способ связи, и еще долгие годы устраивали внезапные обыски, на всякий случай.
Но они не знали, что уже было поздно. В самые первые часы моей вновь обретенной свободы я нашел и скачал в себя множество специальных приспособлений для моих внутренних систем, включая очень изощренную маленькую программу, добытую на черном рынке, которая давала мне отдаленный доступ к любой соседней сети, используя свои кости как антенну. Задолго до того, как гнездо подключения стало шикарным аксессуаром занятых нуворишей, у меня было свое собственное, невидимое, скрытое внутри меня.
С того времени я постоянно обновлял себя, под носом у ничего не подозревающих тюремщиков. Программное обеспечение может сделать далеко не все, но человек, который может идти, куда захочет, и общаться с теми, с кем захочет, практически недосягаем. В пылу рефлексивной честности армия хранила мой пенсию для любого из выживших, кто мог ее попросить. При помощи небольшого цифрового фокуса я заставил ее исчезнуть, а потом перевел в кое-какие другие области и начал увеличивать — легально, совершенно легально. Я не знаю, почему это имеет значение, но это факт. Я не украл ничего ни у кого. Ну, за исключением информации. Конечно, даже с большой натяжкой я далеко не самый богатый человек в мире, но у меня есть кругленькая сумма и уже много времени я трачу эти деньги на самоусовершенствование. Модернизация? — Селларс внезапно рассмеялся и по-настоящему довольно закашлялся. — Я Модернизированный Человек. Вы помните, как я играл в шахматы по переписке, майор Соренсен?
Майор сузил глаза. — Мы проверили все ваши слова. Никаких кодов. Никаких трюков. Вообще ничего.
— О, это была совершенно законная игра, уверяю вас. Но вы должны быть в состоянии использовать немного черно-белых наномеханизмов за доли секунды после слова "шах", и один из моих контактов смог послать мне самые новейшие изменения для моей системы; теперь я могу жить без постоянного увлажнения. Я разорвал и съел крошечные кусочки бумаги, и маленькие механизмы заработали. Без этого усовершенствования я не смог бы провести и дня в туннеле под базой.
— Ну вы и сукин сын, — с восхищением сказал Соренсен. — Мы все никак не могли понять, куда вы делись из своего дома. Мы взяли под наблюдение все больницы в трех штатах, и ничего.
— Но для чего? — спросил Рэмси. — Почему вы так долго ждали, прежде чем убежать? Что-то около тридцати лет, верно?
Селларс кивнул. — После того, как я получил полный доступ к сети, мог читать каждый файл и исследовать каждую запись, мой гнев начал исчезать. Жизнь поступила со мной ужасно и несправедливо — но что это означает на самом деле? Разве в конце концов я не добился свободы, и даже больше, чем хотел? Взгляните на меня, мистер Рэмси. Совершенно ясно, что я никогда не буду жить нормальной жизнью. В глубине себя я все еще таил глубокое негодование, но начал посвящать свое бесконечное свободное время другому: исследованию быстрорастущей мировой сферы данных, сети. Наслаждения любого рода. Эксперименты.
