Уильям Гибсон - Нулевое досье
– Форму?
– Что ваш «Синий муравей» рассчитывал увидеть в Южной Каролине?
– Армейский заказ?
– Да, но для другой армии. По крайней мере на данном этапе. И на данном этапе человек, про которого я рассказала, считает ваше начальство прямыми и агрессивными конкурентами. Те штаны – его первая попытка заполучить собственный контракт. Ему надоело быть просто передаточным звеном.
– Звучит угрожающе, – сказал Милгрим.
– Вот именно. Что важно знать про этих людей: они себя махинаторами не считают. Абсолютно уверены в себе. С понтом десантник все знает и все умеет. Ко мне эти ребята постоянно подкатывали в Багдаде. – Она подняла руку, демонстрируя Милгриму простое обручальное колечко. – Приходит такой чел, предлагает учить тому, в чем сам ни ухом ни рылом. Причем на голубом глазу, сам не понимая, что врет. Это особый род разгильдяйства, психологическое оружие, полученное при обучении. Армия прогнала его через учебные заведения, где обещали научить всему. И он поверил. И вот такому челу ваш мистер Бигенд перешел дорогу.
Милгрим сглотнул.
– Так кто такой Фоли?
– Модельер. Нельзя выпускать форму без модельера. Учился в Новой школе дизайна Парсонс.
– В Нью-Йорке?
– Я пока не совсем понимаю, при чем он тут. Но речь не о нем. Меня интересует Майкл Престон Грейси.
– Майор? Я не понимаю, в чем он провинился перед законом.
– Тут начинаются официальные аббревиатуры. Если объяснять все, до утра не управлюсь. Я рыскаю в подлеске нормативных актов. Однако плюс этих ребят, для меня, состоит в том, что чем мельче нарушение, тем меньше они стараются замести следы. Я ищу в подлеске сломанные ими веточки. В данном случае это было УРСИ.
– Что-что?
– У-эр-эс-и. Управление учета и реализации списанного имущества. Они продают отработавшее снаряжение. Он манипулирует старыми армейскими дружками. Незаконно. Снаряжение поставляется иностранцам, будь то компании или правительство. ИТП замечает партию груза, в которой все подозрительно новое. МПТО не нарушены, однако новизна настораживает. Я начинаю выяснять и обнаруживаю, что рации вообще не должны были попасть в УРСИ. Копаю чуть глубже, оказывается, что и с покупкой в УРСИ не все чисто. Вижу, что он участвует в куче таких сделок, таких контрактов. Вроде все по мелочи, но в сумме набираются очень приличные деньги. Штаны – похоже, знак, что он перешел к стадии легализации. Может, начал прислушиваться к юристам. Хотя не исключено, что тут еще и отмывание денег. Я сказала вам, как его зовут?
– Грейси.
– А имя?
– Питер.
– Я научу, как запомнить. Элвис, Грейсленд.
– Элвис, Грейсленд?
– Престон, Грейси. Пресли, Грейсленд. Как его зовут?
– Престон Грейси. Майк.
Она улыбнулась.
– И что я должен делать?
– Сказать Бигенду.
– Но тогда он узнает о вас.
– Ровно столько, сколько вы ему скажете. Будь мы в Штатах, я бы играла иначе. Но здесь вы – мой единственный ресурс, и меня поджимает время. Скажите Бигенду, что суперкрутой федеральный агент хочет, чтобы он знал про Грейси. У Бигенда есть деньги, связи, юристы. Если Грейси решит ему насолить, пусть Бигенд знает, кому насолить в ответ.
– Вы действуете, как Бигенд, – произнес Милгрим с бо́льшим упреком, чем намеревался. – Просто хотите посмотреть, что из этого выйдет.
– Я действую по обстоятельствам. Может быть, в итоге Майкл Престон Грейси свернет себе шею. Или ему свернут шею. Увы, это всего лишь жест моей досады перед лицом паскудного мира. Но вы должны обязательно сказать Бигенду. И побыстрее.
– Почему?
– Потому что я через таможенно-пограничную охрану получила в APIS[36] график перелетов Грейси. Он летит сюда. Из Атланты через Женеву. Там у него, похоже, что-то намечено, потому что следующий рейс только через четыре часа. В Хитроу.
– А вы уезжаете?
– Да, такой облом. Но вообще-то, муж и дети по мне скучают, а я – по ним. Наверное, действительно пора домой. – Она положила ложку и взяла палочки. – Скажите Бигенду. Сегодня же.
43
Итиномия
– Спасибо, что согласилась встретиться так быстро, – сказала Мередит Овертон, сидя в кресле под полкой с нарвальими бивнями.
На Мередит был твидовый жакет совсем как из «Танки & Тодзё», если те шьют для женщин. Она позвонила, когда Холлис после встречи с Бигендом возвращалась в странном, хирургически чистом серебристом пикапе. Машину вел Олдос, один из чернокожих телохранителей-зонтоносцев.
– Самое удачное время, – ответила Холлис. – Я только что с ним говорила. Он охотно поручит сотрудникам «Синего муравья» поиск твоих туфель.
– Если я сообщу, кто модельер «Габриэль Хаундс».
– Да.
– Чего я не могу сделать, – сказала Мередит. – Поэтому и пришла сюда.
– Не можешь?
– Извини. Приступ совести. Ладно, не приступ. Насчет совести у меня все более или менее нормально. В том-то и беда. Я пыталась ее обмануть, потому что очень хочу получить назад мои туфли. Мы с Джорджем проговорили всю ночь и согласились, что дело не просто в моем нежелании. Джордж меня поддержал, хотя ему очень нужны твои советы насчет Инчмейла.
– Тут все договоренности в силе, – сказала Холлис. – Мне казалось, я еще в Париже объяснила. Я в этом смысле сестра милосердия. Подаю советы страждущим.
Мередит улыбнулась. Итальянка принесла кофе. Было, видимо, время коктейля, народ еще только собирался, и тихий гул разговоров мало-помалу нарастал в предвкушении ночного кутежа.
– Спасибо, – сказала Мередит. – Ты знаешь Японию?
– В основном Токио. Мы там выступали. В огромных залах.
– Я ездила туда, когда проектировала второй сезон. В первом вся обувь была кожаная. Материал, с которым я привыкла работать. Для второго сезона я хотела часть сделать матерчатыми. Классические городские кроссовки. Мне нужна была крафтовая холстина. Плотная, ноская и фактурная. Особенная.
– Фактурная?
– Интересная на ощупь. Кто-то посоветовал мне обратиться к семейной паре в Нагоя. Они держали ателье, на втором этаже склада на окраине места под названием Итиномия. Я могу это все рассказать, потому что их там уже нет. Они шили джинсы. Из неликвидов фабрики в Окаяме. В зависимости от длины рулона могли выкроить три пары или двадцать, и когда рулон кончался, больше такой ткани было не достать. Мне сказали, что они на той же фабрике купили холстину шестидесятых годов. Я хотела посмотреть и, если понравится, уговорить их продать мне несколько рулонов. Они пробовали шить из нее штаны, но она оказалась слишком плотная. Удивительно приятные люди. И мастерская тоже. Стопки их джинсов. Старые фотографии американцев в рабочей одежде. И все их машины были винтажные, за исключением той, которой они ставили заклепки. У них была тамбурная машина «Юнион Спешел», немецкая. Машина для пришивания шлевок – двадцатых годов прошлого века.
Мередит улыбнулась и продолжила:
– Модельеры сейчас помешаны на машинах. От машин зависят твои возможности. И от того, каких работников за них посадишь.
Она положила сахар в свой черный кофе, помешала.
– Я была в мансарде, куда они отправили меня смотреть холст. Он лежал на полках, много рулонов. Они все были разные, и я не могла толком разглядеть ткань из-за плохого света. И тут я поняла, что не одна. Японцы остались на втором этаже, шили джинсы, и они не сказали, что тут есть кто-то еще. Я слышала стрекот их машин. На первом этаже делали картонные коробки, и те машины я тоже слышала: далекое бум, бум. И еще слышала, как напевает женщина, негромко. Но близко. Где-то в мансарде. Японцы ни о чем таком меня не предупреждали, но они вообще еле-еле говорили по-английски. Полная сосредоточенность на работе. Они шьют две-три пары джинсов в день, вдвоем, без помощников. Самоучки. Так что я положила рулон, который смотрела, обратно на полку. Старые металлические стеллажи, фута четыре глубиной. И пошла на звук пения.
Мередит отхлебнула кофе.
– В дальнем конце мансарды был свет, очень хороший свет, над столом. Вообще-то, это был даже не стол, а старая дверь на двух ящиках. И на нем женщина строит выкройку. Большие листы кальки, карандаши. И поет. Черные джинсы, черная футболка и куртка, как у тебя. Она подняла голову, увидела меня, умолкла. Темные волосы, но не японка. Извини, говорю я, мне не сказали, что тут кто-то есть. Ничего страшного, отвечает она. Американский акцент. Спрашивает, кто я. Я объясняю и говорю про холст. Для чего? Для обуви, говорю я. Ты модельер? Да, отвечаю я и показываю туфли у себя на ногах. Мои сникеры первого сезона, яловка с фабрики «Хорвин» в Чикаго, белая резиновая подошва, большая. Вроде яхтенных, хотя на самом деле это были первые скейтеры, те, из которых потом получились «Ванс». Женщина улыбается и выходит из-за стола. И тут я вижу, что на ней такие же туфли, мои туфли, только черные. И она называет мне свое имя.
Холлис сидела, подавшись вперед и держа чашку с кофе обеими руками.
