Вадим Проскурин - Дверь в полдень
— А что, есть сомнения? Ты говорил, что разумные компьютеры отнеслись к вам гостеприимно, значит, и к нам, скорее всего, отнесутся так же. По-твоему, где безопаснее — в двадцать шестом веке или в двадцать восьмом?
— Не знаю, — растерялся Колян. — Если с нашим временем сравнивать — везде замечательно.
— Тогда пойдем в двадцать восьмой век. Твоя мобила там времени работает?
— Вряд ли, она же из двадцать шестого.
— Ничего, нас там и так должны встретить. Роботы какие-нибудь. А если не встретят, пойдем в двадцать шестой век. Короче, пошли, поможем девчонкам собраться.
Коляну испытал чувство, которое умные люди называют дежа вю. Его тесть в точности повторял те самые мысли, которые Колян обдумывал, находясь в будущем. Только Иван Георгиевич, в отличие от Коляна, сомнениями не терзался, он начал действовать немедленно, не тратя времени на бесплодные размышления.
— Я почти ничего не рассказал еще, — пробормотал Колян.
Почему-то эти слова прозвучали жалобно.
— Потом расскажешь, — отрезал Иван Георгиевич. — Поехали. Мы должны появиться у идола раньше, чем охрана.
8.— Если хочешь, переезжай ко мне, — сказала Елена на следующее утро, когда Рома появился в дверях кухни.
Она давно уже проснулась, к этому времени она уже успела умыться, причесаться и сейчас завтракала. При дневном освещении Елена выглядела еще красивее, чем вчера в призрачном свете восковых свечей, которые она зажгла в спальне.
— Доброе утро, — невпопад отозвался Рома.
— Доброе, — подтвердила Елена, улыбнувшись. — Как отдохнул? Спина не болит?
Спина у Ромы немного побаливала, как и мышцы бедер, но он решил, что будет не слишком мужественно признаваться в этом женщине, с которой провел ночь. А потом Рома подумал, что вряд ли у него получится иметь от Елены секреты.
Елена тут же подтвердила его последнюю мысль.
— Мачо, — ласково произнесла она, улыбаясь одними глазами. — Садись, покушай. Дай я за тобой поухаживаю.
Рома сел к столу, Елена поставила перед ним яичницу с сосисками, дымящуюся чашку с настоящим кофе и два бутерброда с красной рыбой. Бутерброды она приготовила вручную.
— Кухонный комбайн сломался? — предположил Рома.
— С чего ты взял? А, нет… Тебя смущает, что я все делаю сама?
— Ну… да.
— Это старая привычка, еще из моей молодости. Психиатр говорит, это неопасно, это просто безобидное чудачество.
Рома обратил внимание, что она упоминает о психиатре гораздо чаще, чем это делают обычные люди. Может, она и вправду того… Внутренний голос Ромы ехидно спросил: «А что, были сомнения?» Рома велел ему заткнуться.
— Люди говорят, что я странная женщина, — сказала Елена. — Ты заметил, что здесь деревянные стены?
— Заметил. А почему деревянные? Пластик гораздо дешевле, а по виду почти не отличается.
— В том-то и дело, что почти, — вздохнула Елена. — В нашей жизни все почти такое, каким должно быть. Пластик почти как дерево, роботы почти как люди, кино почти как книги, друзья почти как настоящие. Даже в правительстве у нас почти демократия, — она грустно усмехнулась.
— А что делать? — развел руками Рома. — Мне это тоже не нравится, но приходится терпеть. Можно, конечно, сходить на ту поляну и перейти во времена твоей молодости…
— Ну уж нет, увольте! — воскликнула Елена. — Думаешь, в прошлом была одна только сплошная романтика? Зря так думаешь. Романтики в прошлом было гораздо меньше, чем кажется, а грязи — гораздо больше. Лучше жить в ненастоящем раю, чем в натуральной навозной яме.
— А если так, то к чему тогда красивые жесты? — спросил Рома. — Глупо топить печь дровами, если можно включить обогреватель. Я бы еще понял, если бы ты страдала ностальгией по прошлому, но если нет…
— Знаешь, что самое хорошее в мечтах? — спросила Елена и сразу же сама себе ответила: — То, что они не сбываются. В этом доме я выстраиваю иллюзию… Даже не знаю, чего именно. Не то чтобы единения с природой, но… какой-то простоты, что ли… Тут ведь есть роботы, их не видно, но совсем обойтись без них я не могу, к хорошему быстро привыкаешь. Я понимаю, что пускаю пыль в глаза, и не только гостям, но и самой себе, но большее мне не по плечу, да и не нужно мне большего, я просто живу так, как живу. Мне приятно, что здесь повсюду не холодный пластик, а настоящее дерево, которое раньше было живым. Мне приятно, что тепло в моем доме рождается от настоящего живого огня. Я люблю представлять себя… девой-воительницей, что ли… — она смущенно хихикнула. — Хотя какая я дева…
— У тебя и в самом деле есть внучка? — спросил Рома. — Или это был глюк во время психотеста?
— Есть, — кивнула Елена. — У меня шесть детей — два сына и четыре дочери, внуков штук двадцать, правнуков, полагаю, где-то около трехсот… Большая родня, — она печально хихикнула. — Только я с ними не общаюсь.
— Совсем?
— Совсем.
— И давно?
— Больше ста лет. И не только с ними. Знаешь, Рома, почему я тебя вчера не выгнала? Думаешь, ты мне так понравился? Правильно, понравился, но знаешь, чем? Тем, что не испугался. Я давно уже никому не представляюсь настоящим именем, меня иногда узнают на улице, я мило улыбаюсь и говорю: «Что, и вправду похожа? Как интересно!», и все идет своим чередом, но если я соглашаюсь, что я — это я, тогда я перестаю чувствовать себя человеком. На меня смотрят или как на икону, или как на чудовище. А я не хочу быть чудовищем, я хочу быть нормальной женщиной, я и есть нормальная женщина, только никто в это не верит.
— Я верю, — сказал Рома и осторожно поцеловал ее в плечо. — Я знаю, о чем ты говоришь.
— Откуда?
— Вряд ли я смогу это объяснить. Ты любишь панк-музыку?
Елена состроила неопределенную гримасу:
— Иногда могу слушать под настроение.
— Значит, не любишь. Тебе никогда не казалось, что все вокруг — сплошная мразь, все плохо сделано, а окружают тебя одни только негодяи и свиньи? Не хотелось послать весь мир куда подальше, наплевать на все и замкнуться в себе? Или вообще пустить себе пулю в лоб? Знаешь, что такое ненависть ко всему миру?
— Знаю, — серьезно ответила Елена. — У меня такое бывало. Психиатры называют это «реактивный психоз». Он быстро проходит.
— Проходить-то проходит, — вздохнул Рома, — но след остается. Ты читала мое досье?
— Кто бы мне дал…
Рома вздохнул с облегчением.
Елена посмотрела на него со снисходительной улыбкой. Странное дело, ее улыбка не показалась Роме презрительной. Елена понимала его, она воспринимала его не как полусумасшедшего придурка с тараканами в голове, а как человека, почти равного себе. Рома подумал, что за свою долгую жизнь она успела побывать в таких передрягах, какие ему и не снились, и если он ей сейчас расскажет во всех подробностях то, что никогда никому не рассказывал, она просто улыбнется, обнимет его и скажет, что его заботы и тревоги — сущая ерунда по сравнению с…
— Накуролесил где-то под кайфом? — предположила Елена. — Надеюсь, не убил никого?
— Неважно.
Рома попытался произнести это слово небрежным тоном, но прозвучало оно резко и даже вызывающе. Елена не обиделась, она все поняла.
— Знал бы ты, сколько у меня в душе дерьма скопилось… — вздохнула она. — Нет, не бойся, исповедоваться не буду и тебя слушать тоже не буду. Это наша судьба — таскать с собой повсюду ведро помоев, которое называется «совесть». Хорошо, что у меня оно резиновое и никогда не переполняется.
— Хотел бы я знать, какое оно у меня, — пробормотал Рома.
— В церковь ходить не пробовал? — поинтересовалась Елена.
— Нет. Советуешь?
— Я не психиатр, чтобы советовать. Лично я пыталась, но ничего хорошего из этого не вышло. Чтобы религия успокаивала, надо верить в бога по-настоящему, это как во внутренних школах ушу — если ты занимаешься, чтобы нарастить физическую мощь, от занятий пользы не будет. Чтобы была польза, надо забыть о теле, думать только о силе духа и тогда через пару лет будет результат. Так и в религии, душевное спокойствие — просто побочный эффект.
— Побочный эффект чего?
— Истинной веры в бога. Знаешь, что такое истинная вера?
Рома скептически хмыкнул.
— Да я не о том! — воскликнула Елена. — Кому какое дело, в какой храм ты ходишь и какие молитвы читаешь? Истинность веры не в том, какую религию ты выбрал, а в другом. Когда ты веришь, чтобы лучше жилось — это не истинная вера. А когда ты живешь, чтобы лучше верилось — вот такая вера по-настоящему истинная. Чтобы религия успокаивала, прежде всего надо поверить, что перед лицом бога вся твоя жизнь и все твое счастье — сущая ерунда.
— Ага, — подхватил Рома. — Перестать ругаться матом, полдня проводить в молитвах…
— Не надо утрировать, — оборвала его Елена. — Внешние проявления несущественны, важно только то, что происходит в твоей душе. Если тебе так важны обряды, выбери религию, в которой они не напрягают. Буддизм, например.
