Александр Шакилов - Пока драконы спят
Граф, понимаешь. Благородный господин.
Вчера на охоту пригласил, похотливый боров.
Сам пришел, улыбнулся пьяно – мол, посмотрим, на что годишься, красивая. На медведя позвал – в лес прогуляться, хребет размять. Хороший, мол, завтра денек будет, вльва сказала, а вльва не врет.
Не к добру приглашение то, ой не к добру. Чего сам явился? Слугу прислал бы или дружинников, чтоб уломали девку-перевертня.
– Ух, я тебя!.. – зажмурил бесстыжие очи хмельной граф.
Гель улыбнулась ему широко, без утайки:
– А как же, ух меня и ах! Да только ты, граф, мужчина хоть и знатный, а все ж мужчина. И умирать умеешь как все. И умрешь обязательно, если…
На «если» граф не выдержал взгляда Гель, попятился. Поклонившись ему напоследок, Гель закрыла дверь своей комнатушки.
* * *Проснулась засветло. Кутаясь в теплое одеяло, вспоминала советы наставников касательно охоты на медведя. Лайка – самое то, если косолапый очнется от спячки, почуяв дружину, да выскочит из берлоги. В таком случае Гель отвлечет разъяренного зверя от хозяина, достойного лишь презрения и паховой грыжи. Это ее долг. Точнее – часть долга. Если воины прикончат зверя, то частью все и обойдется. А если в штанишки напрудят, то…
Лаек издревле на медведей натаскивают – и на перевертней, и на обычных, которых с каждым годом все меньше. Короче говоря, сам Проткнутый велел ей лайкой перекинуться. И никак не овчаркой, у которой геройства в крови больше, чем мозгов в черепе. Атаковать, чтобы вцепиться в горло, клыков и когтей не жалея, – глупо, ибо зверь помнет обязательно…
Примерно так Гель размышляла на ночной прогулке. Подкинув стражникам серебра, под покровом мглы выскользнула она за ворота замка, прихватив с собой сверток одежды, бурдюк дрянного вина и девять штук ножей. Одежду и вино зарыла в сугробе, а ножи воткнула в гнилой пень лезвиями к небу. А все для того, чтобы после охоты устроить графу и дружинникам незабываемое представление. Наставники учили: если что, не стесняйся обнажиться во всей красе и всячески потворствуй глупым поверьям. Без ножей и кувырков перевертень для людишек вроде пустого места, никто такого перевертня всерьез принимать не будет…
Одеяло долой! Все, хватит валяться, пора. Да и негоже в голом виде ждать, пока за тобой придут. Надо бы одеться заранее.
Гель носила только законную одежду. Нижняя рубаха, льняная, подкрашенная шафраном, приятно благоухала. Вышивка жемчугом доставляла много неудобств, но так уж заведено. Как и всякая порядочная девушка, Гель не терпела глубоких декольте, нескромных пройм и разрезов. Отцы-инквизиторы тоже не одобряли подобных ухищрений. Вот выйдет замуж – до дыр заносит рубаху в обтяжку и юбку из черного шелка, багрового атласа и кружевного тюля. А пока…
Мечтательно вздохнув, Гель затянула шнуровку на талии, чтобы фигурка стройней казалась. Хотя куда уж стройней! Университетские подружки вообще считали Гель худышкой.
Настроение тут же испортилось. Она всегда завидовала южанкам, ведь им оказывали знаки внимания и пылкие юноши, и преподаватели. А Гель… н-да…
Подумаешь, у нее самые длинные, самые красивые волосы, заплетенные в две светлые косы с легкой рыжинкой. Подумаешь, она молода и красива. Она ведь красива, да?..
Насчет собственных достоинств Гель очень сомневалась. Но граф-то вчера разглядывал ее во все глаза. Но так многие смотрят…
За Гель пришли. Постучав, дружинники хоть и остались за порогом, а все ж таращились на нее так, что взглядами чуть юбку до ушей не задрали. То-то и оно, что о любви только скальды гнусавят, а в жизни это чувство не встречается. Да и мужчины нынче не те: драконов на ужин в гуляш не рубят, звезд с небес плевками не сшибают. Только пялиться умеют!
Гель захотелось быстренько отрастить мохнатую морду и залаять. Но нельзя. Талант по мелочам не разменивают.
* * *Граф покраснел уже от натуги, а все не мог взобраться в седло. Единорог-призрак не противился ему, но и помочь не спешил. Единороги – они такие, своенравные. И ничего ты ему не сделаешь, он же призрак. Разве серебро воткнешь в дымный бок, заставив всхрапнуть недовольно. Разок воткнешь, второй, а потом нанижет тебя призрак той своей частью, из-за которой имя получил.
Владеть единорогом, кормить его, держать в стойле – еще не значит ездить верхом.
В общем, граф и так, и сяк – и никак.
Но вот забрел в конюшню молодой человек, лицо приветливое и грустное, на голове клок рыжих волос. Неторопливо так зашел, уверенно. Графу поклон отвесил, с улыбкой поприветствовал:
– Доброе утро, господин.
А де Вентад как приметил паренька, так сразу в седло и вскочил.
Сам!
Без помощи – аж взлетел!
Вот тут Гель и заинтересовалась. Что это за парень, раз его хозяин замка боится? И почему лицо рыжего показалось ей знакомым? Откуда его знает, где видела? Разве что в стенах Университета…
Чтобы не привлекать внимания, Гель затесалась в стайку наложниц – миленьких крестьянок, кровь с молоком, приглянувшихся Бернарту де Вентаду во время последнего сбора меда. Обычай такой: раз в год граф лично посещает свои хутора, гостит и пьянствует, выбирая себе девиц для любовных игрищ. А девицы и рады, граф ведь добрый: немного побалует, а потом домой отпустит, щедро одарив, – вот и приданое будет. А женихи, как известно, дюже охочи до девок с эре за душой. А если упрекнет кто в испорченности, так ведь не во ржи со свинопасом валялась, но самим графом научена стонать на пуховой перине. Разница есть? Еще какая!
И вроде спряталась Гель, а тут вдруг захотелось мимо рыжего пройти – как бы между прочим, по делам. И чтоб тот, взглянув на Гель, причмокнул от восхищения. Эх, дернуло ее с полюбовницами графа в один ряд стать! Что теперь паренек о Гель подумает?!
Пока то да се, пока сборы и суета, Гель тихонечко улизнула из конюшни, поднялась к себе, скоренько разделась и…
…Было больно. И приятно. И еще как-то, слов таких нет, чтобы рассказать и не соврать.
Вместо девицы из комнатушки выскочила крупная лайка, изо всех сил борясь с желаниями напрудить в углу и куснуть чуть ниже поясницы во-он того слугу у камина – а чтоб не наклонялся так, не провоцировал.
Увидав собаку, граф поморщился, будто кислого проглотил. Он, похотливый кобель, небось желал, чтоб охотница перед ним одежды сбросила и во всей красе изменилась. Как бы не так! Извини, Бернарт, но оборотка интимнее зачатия, не обессудь. И не печалься, еще насмотришься.
Открылись ворота, выпуская процессию из замка, и Гель-лайка побежала у мелькающих ног единорога. Дымчатый призрак собаку, похоже, из принципа игнорировал. Ну и пусть. Гель легко скользила по снегу. Она любила лес, и лес любил ее, подводя под лапы самые низкие сугробы. А вот дружина графа то и дело попадала в снежные топи, тратя время на то, чтобы вытащить испуганных скакунов из ловушек, на которые лес сегодня был особенно щедр.
И вроде бы Гель чувствовала интерес того самого рыжего парня. Судя по одеждам и оружию (нет кольчуги, зато меч на боку), новый вассал графа не воин, но сражаться умеет. Кто он? Такой же выпускник Университета, как и Гель, по распределению попавший в замок?
Эта мысль не казалась совсем уж глупой.
Но – отбросить лишнее, не отвлекаться! Надо найти палэсьмурта, такая уж у Гель работа!
Это как раз не проблема. Гель отлично знает, где спит зверь, до логова пара шагов, но кто сказал, что короткая дорога лучше? Лучше для кого? Для охотницы? Графа и дружину вымотать надо, чтобы вспотели хорошенько и выбилась дурь из черепов, прикрытых меховыми шапками. А то мало ли, мужчины все-таки, а Гель – единственная девушка среди них, пусть и в шкуре собаки.
Но как по лесу ни петляй, а придется на лежку вывести.
Гель залаяла: мол, пора, господа хорошие, изготовиться – берлога рядом. А тут и воины близость зверя почуяли, шептаться принялись.
– Замок нашел, ров узкий, надо прыгать! – с придыханием выдал дружинник по имени Ингвар Одинокий.
Кстати, не так уж он одинок. Слыхала Гель, что в замке его жалуют не только пышногрудые крестьянки, но и благородные особы. То есть одна особа. То есть рогов у графа – что у лося.
– Прыгнем, а то! – радостно загалдели охотники.
Парень, что понравился Гель, держался в сторонке, ни с кем не заговаривал. Нелюдимый? Или профессия такая? Кто же он? Не дай Проткнутый, шут!..
Не дождавшись, пока его выманивать примутся, медведь полез из-под снега. Обычно мишка спит себе, похрапывая, а тут гости пожаловали, еще и хлопают в ладоши, и похабные песни с плясками затевают – короче, шумят несусветно. Палэсьмурт в таком случае просыпается, да вылезать не спешит, боится, но потом, одолеваемый любопытством, выбирается-таки наружу, а там его ждут не дождутся. И тогда стрела бьет прямо в глаз зверю. И рогатина упирается в косматую грудь, ломая ребра, пронзая большое свирепое сердце.
Так должно быть.
Но получилось иначе.
Зверь опытным оказался. Без страха на смерть вышел. Гордо, в полный рост поднялся – вровень с макушкой графа, а граф-то не пешком, в седле. Большого медведя Гель нашла – большущего! Ой-ей, могла бы и помельче!..
