Александр Шакилов - Пока драконы спят
Переполох случился знатный. Беготня, суета, опрокинутые лавки… Вокруг Эрика мгновенно стало пусто.
Заерзав в обитом медвежьими шкурами кресле, граф громко икнул:
– Лизоблюд? Распределение?
– Так точно. Лизоблюд. Направлен к вам согласно проведенному торгу и оплате. Очень рад, готов служить.
– Раб мой?! Трэль?! И я тебя в рыцари? И целовал как сына?! – Граф опять громко икнул.
Лицо благородного вельможи казалось Эрику смутно знакомым. Где-то видел его… Где?
– Ага, как сына. И раз обещал, завтра с утра дочь вашу, Миляну, я облобызаю и…
– НЕТ!!!
Так что насчет поцелуев у Эрика не срослось. Оно и к лучшему. За время службы у Бернарта де Вентада Эрик дважды имел честь лицезреть крайне сонного ребенка. Какие, к Свистуну, женихи-рыцари?! Малышка едва разговаривать научилась, и красавицей ее назвать было можно, лишь пребывая во хмелю.
Жаль только, рабов не посвящают в рыцари.
Рабам не дарят пчел и лесов на полсотни свиней.
25. Крыса
Потрошитель вскроет животы добытым оленям, вывалит кишки, затем щедро посыплет окорока солью. И начнется зима. Взвоет промозглыми ветрами Слякотник. Спрячет от холода под медвежьей шкурой Салоед. Жертвенник плеснет кровь в жадные рты сугробов. Снежнодух приведет косматых мороков, у которых вместо зубов – сосульки. Ручейник прогонит нежить и встопорщит почки на деревьях. Яйцеклад начнет лето, засевая гнезда птенчиками. Солнцеглаз прогреет землю, напоит дождями травы. Сенник травы скосит. Червень растопчет пятками сотни червей, выползших из подземных нор. Жатвенник соберет труды людские. Грибник покроет шляпками мухоморов склоны оврагов. И опять Потрошитель, и вновь Слякотник…
И так год за годом, год за годом.
А Гель все будет одинока.
В самом начале учебы она поклялась собственной жизнью, что никогда более не откушает мяса пахаря, ибо душа ее принадлежит Проткнутому. Красотка знать не знает Высокого, Водана, Жига и – тс-с! – Свистуна.
Известно, что Проткнутый помогает девушкам сходиться с парнями, чтобы жили вместе и детишек рожали. Так зачем Гель идолы?
Вечером, после отречения запалив лампаду (предстояло прочесть десяток крайне поучительных свитков), Гель по привычке вырвала волос и уронила его в пламя. Спасибо, Жиг Жаркоокий, за светлую помощь. Только под утро, оторвавшись от «Пути перевертня, сокрытого в листве», Гель сообразила, что наделала. О горе! Скоро ее, глупую, ожидает погибель. Сама виновата: клятву дала и сразу нарушила!
Три дня Гель не ела, три ночи не спала – ждала смерти. На четвертые сутки девушка случайно забрела в столовую, взяла миску жареных свиных почек и сытно позавтракала. Тогда она поняла, что до сих пор жива. Она нарушила клятву, данную Проткнутому, – и ничего с ней не случилось! Зато лампадка горела всю ночь, ни разу не погаснув. Жгучий принял жертву и помог, а Проткнутый оскорбление скушал, будто так и надо!
А есть ли он вообще, Проткнутый, а?
Но девичья память коротка, Гель быстро забыла о случившемся. Вспомнила, лишь когда мальчишку, смешного такого – как же его звали? – сожгли непонятно за что и почему.
Аутодафе – это всегда праздник. Центральная площадь, груда хвороста в два роста, все довольны, резвятся как дети, поздравляют друг дружку и благодарят отцов-инквизиторов, избавивших гард от еретика. А потом – невиданный всплеск набожности. Народ бьется в истерике. И ладно бы только бабы, так ведь и закаленные битвами ветераны оплакивают мучения Проткнутого, принявшего смерть лютую от Свистуна проклятого, но воскресшего, дабы низвергнуть своего мучителя. О, Проткнутый, надежда и оплот всего сущего, всего бывшего и задуманного!
Всенародную истерию Гель прочувствовала на собственной шкуре. Поддавшись общему настрою, она всю ночь после казни проплакала, а наутро едва заставила себя обернуться пятью крысами, выполняя задание мастера Андерса Чумы. Гель млела от этого молодого привлекательного наставника и слушалась его беспрекословно. Если б он покусился на ее непорочность, она была бы счастлива.
Но задание прежде всего. Была одна девушка, а стало пять крыс, как того хотел мастер Чума. Одна крыса чесала лапкой носик. Вторая внимательно наблюдала за приготовлением обеда на университетской кухне. Третья сполна насладились совокуплением мастера Заглота и огромногрудой ключницы Грюнельды. Четвертая едва не угодила в мышеловку, потянувшись за сыром. Авторитет же мастера Андерса сильно пошатнулся, когда пятая Гель-крыса застала его, с упоением ковыряющего пальцем в носу.
Так что в крысиных обличьях Гель весьма занимательно провела время. Раньше она никогда не раздваивалась. Что уж говорить о разбивке на пять живых частей? Гель-беркут только вернулась после небесной прогулки, намереваясь хорошенечко отдохнуть, когда в келью к ней вломился мастер Андерс и приказал готовиться к экзамену. «Но сначала прогуляйся в столовую», – сказал он. Гель так и сделала: еле из-за стола выползла, значительно потяжелев.
Задание ее поразило. Она, конечно, догадывалась, что такое возможно, что тело перевертня способно на многие чудеса, но ей ни разу еще не доводилось сдавать экзамен по практике, не изучив сначала теорию. И ладно, к авантюрам ей не привыкать. Вот только трансформация-разбивка оказалась процедурой очень болезненной. Зато потом крысятничество стало любимым развлечением девушки.
Кстати, насчет аутодафе и последующей вспышки благости.
Позже инквизиторы пояснили народу, что это Свистун поглумился над чувствами верующих. А раз многие поддались влиянию врага, надо покаяться и добровольно сдать имущество на благо Церкви. Объяснение это мало кому понравилось. Парочке серых братьев под шумок набили морды, еще двоим вспороли животы. Возмущенные случившимся святоши пригрозили крестовым походом – мол, сровняем мятежный гард с землей. После чего храбрые жители Пэрима собрали две тысячи эре серебром – чистосердечное пожертвование!
Как известно, переговоры с еретиками есть смертный грех, но отказаться от столь богоугодной суммы было бы крайне неразумно – поход так и не состоялся…
Гель сдала экзамен на отлично. Мастер Андерс был в восторге. Он рекомендовал Деканату инициировать Гель в цеховые статуты и отпустить в Мир.
Против был лишь мастер Коктулек. И к его мнению прислушались бы, но сам Ректор явился на заседание мастеров-перевертней и подтвердил диплом Гель. На миг красотке показалось, что вместо лица у старика крысиная мордочка и мордочка та улыбается, оскалив остренькие зубки.
Утром следующего дня Гель инициировали. Вечером – продали.
26. Дракон и гидра
Эрик завидовал мирянам, он завидовал инквизиторам, завидовал даже нищим и юродивым, даже народцу, всем этим псоглавцам и щукарям, водяникам и прочим. Ибо никто из них не ценил времени своего и дней чужих. Никому не нужна была точность растраченных мгновений. На годы им плевать через плечо. Они живут припеваючи, и живут долго. Так долго, как смогут. Год за три – предел не для мирян, это привилегия излишков, и только.
Это судьба лизоблюда, проклятая судьба, дрянная.
Снорри Сохач, отец Эрика, вообще не помнил месяца своего рождения. Да и насчет года был не уверен. Сохач никогда не строил планы дальше урожая. Он дважды совершал паломничество к Ясеню Проткнутого, не пытаясь даже предположить, чем займется по возвращении: пахать будет и сеять или греться на печи в объятиях ласковой жены, потому что вьюга и снег.
За три года в стенах Университета Эрик понял, что очень немногие люди задумываются о скоротечной молодости, пожаре увядания и мгновении старости. Не говоря уже об окончательном уходе из Мидгарда. Эрик прочел множество свитков, и ни в одном не отыскалось и крупицы сожаления о прожитых в праздности днях. Летописцы, которым сам Проткнутый велел придерживаться точности формулировок, умудрялись, где только можно и где нельзя, выводить красивыми вензельками нечто вроде «во времена правления короля Ольгерда Великодушного», или «в погожий день второй седмицы первых холодов», или «когда у моста возле южных ворот видали последнего бобра с тремя хвостами и перепились кузнецы в заведении Янека Пол-языка». Уж если летописцам позволено плевать на свои обязанности, что говорить о бондах, живущих лишь днем сегодняшним?!
Год за три… Свистун побери, почему?! Чем Эрик заслужил столь куций отрезок на мериле всеобщего времени? Слишком мало, слишком! Позавчера он был ребенком, вчера впервые сбрил бороду, сегодня запросто разжует подкову, а завтра седина укроет его виски. Слишком быстро, слишком!
И не надо рассказывать, что долг платежом красен, что раз Проткнутый великодушно одарил, то нужно сполна вознаградить его щедрость. Эрику вбивали эту заповедь каждый день, каждое утро и перед сном три года подряд. Отдай. Верни. Должен. Раб. Излишек. Учись во благо Университета. Служи хозяину как самому себе.
