Роберт Голдсборо - Серебряный шпиль
— Даже не искал.
— Жаль. Итак, какие будут планы, после того как вы имели счастье лицезреть по ящику фирму «Бэй и К°» в деле?
Вулф ответил мне просто первоклассным рыком:
— Мой план — продолжить дело, которым я был занят, пока вы мне не помешали.
— Прекрасно, — выпалил я в ответ. — Оставляю вас наедине с вашим драгоценным кроссвордом. Но прежде чем я уйду, вам следует узнать, что завтра утром вы увидите мое заявление об отставке.
— Пустая болтовня.
— Нет, сэр, не болтовня. Понимаете, у меня есть отличный друг, который однажды спас мне жизнь, и я знаю, что он сделает это вновь, если возникнет необходимость. Теперь друг попал в ужасную переделку — его обвиняют в преступлении, которого он не совершал. Никого, кроме меня, его судьба не интересует, а поскольку я здесь работаю, то не имею возможности посвятить все свое время доказательству его невиновности. У меня просто нет иного выхода. Для меня это дело чести. Поскольку мои рабочие недели у вас заканчиваются по воскресеньям, я отслужу этот день до конца. Более того, завтра утром в одиннадцать я буду в кабинете, чтобы передать вам компьютерные записи о почках орхидей, доложить о текущей переписке и обсудить состояние некоторых дел. Я покажу вам, где хранятся дискеты. Если вы предпочтете не появиться в одиннадцать, я оставлю подробную памятную записку на вашем столе.
Вулф скосил на меня глаза.
— Знаю, вы, возможно, сердитесь на меня, — продолжал я. — После стольких лет совместной работы вы имели полное право рассчитывать получить предупреждение о моем уходе за две недели или даже за месяц. Но сейчас я не могу позволить себе подобной роскоши. Мой друг пребывает в бедственном положении. Однако вместо предупреждения я готов оплатить из собственного кармана двухнедельную работу первоклассного временного секретаря. За две недели вы сможете побеседовать с лицами, которые смогут заменить меня уже на постоянной основе. По-моему, мы нашли справедливое решение, не так ли?
Он что-то нечленораздельное прорычал. Я кивнул, сделал классный поворот через плечо и покинул комнату.
Мне было по-настоящему интересно, что случится, если Вулф в понедельник утром все-таки не появится в кабинете. По мере того как стрелки моих часов приближались к указанному сроку, я все усерднее делал вид, что увлечен сортировкой документов. Но видит Бог, я был готов написать памятную записку.
В одиннадцать до меня донесся скрип лифта. Пока кабина спускалась, я продолжал работать. Вскоре я услышал шаги в коридоре, а затем в кабинете.
— Доброе утро. Арчи. Надеюсь, вы хорошо спали? — спросил Вулф, обходя свой стол и втискиваясь в кресло.
— Подобно младенцу, — ответил я, не поднимая глаз.
— Прекрасно. Как сказал Суинберн: «Спи и радуйся, что мир стоит на месте», — проговорил он и начал просматривать почту, которую я заранее разложил на его столе.
Мне, правда, оставалось лишь догадываться, чем он занимается, так как я, не поднимая головы, продолжал выстукивать на машинке заявление об отставке. Я слышал, как он вставал из-за стола, подходил к книжным полкам и возвращался на свое место. Закончив печатать, я повернулся вместе с креслом и увидел, что он склонился над открытой Библией. Еще три книги лежали слева от него.
Я вернулся к своим делам, время от времени поглядывая на Вулфа, который, изучив одну книгу, принялся перелистывать вторую, затем третью. Это продолжалось полчаса, и я исчерпал все средства, позволявшие мне казаться сильно занятым. Вдруг Вулф шумно вздохнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Это могло означать либо окончательную капитуляцию, либо важное открытие. Замерев, я внимательно следил за ним. Минут десять мы оба оставались совершенно неподвижными. Если бы кто-нибудь смог заглянуть в окно, то он принял бы нас или за покойников, или за людей, находящихся в глубоком трансе.
И наконец это произошло. Вначале лишь немного дернулась его верхняя губа, но я знал, что развязка близится. Он вцепился обеими руками в подлокотники кресла, а губы его принялись быстро двигаться вперед-назад, вперед-назад. В дверях возник Фриц, видимо, удивленный тем, что босс до сих пор не требует пива. Я сделал ему знак молчать, приложив указательный палец к губам.
Фриц вернулся в кухню, а Вулф продолжал упражнения с губами еще девятнадцать минут — время среднее и даже ближе к минимальному для таких случаев. Это я знаю точно, потому что провожу хронометраж уже много лет. Открыв глаза и посмотрев на меня, он сердито пробормотал:
— Непростительно.
— Что именно?
— Позорное отсутствие проницательности. С меня следовало бы публично содрать шкуру.
— Это можно устроить, — сказал я, но никакой реакции не добился.
Он снова сгорбился над Библией, что-то поспешно записывая на листке бумаги. Закончив, Вулф откинулся на спинку кресла и двумя звонками потребовал пива.
— Итак? — спросил я.
Складки на его щеках углубились, что означало улыбку. Он подвинул исписанный листок через стол ко мне. Я взял записку, которую, зная его почерк, прочитал без труда. Однако, прочитав, не получил никакого представления о том, что бы это могло означать. Вулф просто скопировал отрывки Библии, помеченные Мидом. Они гласили:
1-е Тимофею. 6:10
Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились и сами себя подвергли многим скорбям.
От Матфея. 26:38
Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною.
Откровение. 16:8
Четвертый ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем.
Исаия. 61:4
И застроят пустыни вековые, восстановят древние развалины и возобновят города разоренные, остававшиеся в запустении с давних родов.
2-я Царств. 13:34
И убежал Авессалом. И поднял отрок, стоявший на страже, глаза свои, и увидел: вот много народа идет по дороге, по скату горы.
К Галатам. 6:18
Благодать Господа нашего Иисуса Христа с духом вашим, братия. Аминь.
К Римлянам. 8:26
Также и Дух подкрепляет (нас) в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но сам дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными.
Дважды перечитав написанное, я посмотрел на Вулфа, который покоился в кресле, смежив веки и возложив руки на брюхо.
— О’кей, — сказал я, — вы злорадствуете, в частности потому, что я не имею ни малейшего представления, как все это понимать.
Он открыл глаза, поблагодарил кивком Фрица, который только что доставил пиво и стакан.
— Злорадствую? — переспросил он, налив пива и наблюдая, как оседает пена. — Учитывая полное отсутствие у меня сообразительности, вряд ли я имею право на злорадство по отношению к вам или к кому-то иному.
Затем он изложил мне версию, обосновав ее от корки до корки, если можно так выразиться. Она была абсолютно безукоризненной, хотя я самостоятельно ни в жизнь не допер бы до этого.
— Что теперь? — спросил я.
Осушив стакан и промокнув губы носовым платком, Вулф сказал:
— Введите эти отрывки в компьютер в точном порядке и так, чтобы они разместились на одном листке. Затем распечатайте в двенадцати экземплярах. Они понадобятся нам сегодня вечером.
— Это означает, что я должен обзвонить церковную команду и соблазнить всех явиться сюда?
— По-моему, сегодня собирается «кружок веры»? — вопросительно произнес Вулф, чуть наклонившись вперед.
— Точно. Сегодня. Сбор трубят по понедельникам в семь тридцать.
— Прекрасно. Мы окажемся пунктом, заранее не предусмотренным в их повестке дня.
Мне потребовалось тридцать секунд, чтобы осмыслить сказанное. Итак, гора двинулась к Магомету.
Глава 16
По воскресеньям размеренность жизни обычно полностью улетучивается из особняка на Тридцать пятой улице. Фриц частенько берет себе выходной, а Вулф если и посещает любимую оранжерею, то только на очень короткое время. Как правило, он торчит часами в кабинете, читая воскресные газеты или книгу, лишь время от времени совершая паломничество на кухню, чтобы приготовить себе очередное яство.
В это воскресенье, на четвертый день упадка сил, Вулф продолжал сидеть у себя, а Фриц остался дома.
— Я могу ему понадобиться. Арчи, — пояснил он.
Я предложил Фрицу исчезнуть на несколько часов, чтобы дать боссу возможность самому позаботиться о себе. Но такое было не в стиле старого доброго Фрица. И будь я проклят, если он не мечтал о том, чтобы примчаться как можно скорее к своему богу и хозяину сначала с завтраком на подносе и позже с «Таймс» в руках.
Позавтракав на кухне, я занял свое место в кабинете и принялся за чтение «Таймс» и «Газетт». В них не было никаких упоминаний об убийстве Мида. По правде говоря, газеты с начала недели практически утратили интерес к этому делу. В городе Нью-Йорк вчерашняя сенсация переходит на следующий день в разряд древней истории. Я провел некоторое время в кабинете, приводя в порядок вещи, которые в этом вовсе не нуждались. Наконец, преисполнившись невыносимого отвращения к низкопоклонству Фрица, который к половине десятого утра уже четыре раза успел сбегать на второй этаж, я отправился в Серебряный Шпиль раньше, чем собирался. Я был готов на все, лишь бы покинуть дом из бурого известняка, который, будь он таверной, мог бы с полным правом носить привлекательное название «У психа».
