Уильям Гибсон - Нулевое досье
Он не знал, на какой они улице и в каком направлении едут. От запаха лака для волос болела голова. Когда Фиона останавливалась на светофорах, он не убирал ноги с подставок, боясь, что не сумеет их снова отыскать.
Пентонвиль-роуд, на указателе, хотя не понятно, на ней они уже или подъезжают. Обычный утренний поток машин, только Милгрим впервые видел его с мотоцикла. Незастегнутая куртка громко хлопала на ветру, и он порадовался, что паспорт надежно убран в фарадеев чехол. Остаток денег был в правом нагрудном кармане, карточка со снимками Фоли – в правом носке.
Еще указатели, едва различимые сквозь мутный щиток: Кингз-Кросс-роуд, Фаррингдон-роуд. От паров лака для волос чесались глаза, но потереть их Милгрим не мог и только моргал.
Вот и мост, низкие перила, белая и красная краска. Блекфрайерс, вспомнил Милгрим. Да, вот и строгие чугунные колонны на месте старого моста, красная краска немного выцвела от времени. Они тут как-то проезжали со Слейтом на встречу с Бигендом в старинном ресторане, где подавали плотные жирные завтраки. Он тогда еще спросил Слейта про колонны. Слейту было неинтересно, зато Бигенд рассказал про железнодорожный мост, который стоял здесь раньше. Бигенд всегда говорил про Лондон так, будто описывает сложную антикварную игрушку, которую купил на аукционе.
За мостом Фиона повернула и принялась умело петлять маленькими улочками. Потом она сбросила скорость, и они проехали через бетонный, заляпанный маслом двор, полный больших уродливых мотоциклов с заклеенными изолентой обтекателями. Фиона спустила ноги на бетон и, переступая, провела мотоцикл мимо человека в оранжевом комбинезоне и бейсболке козырьком назад, с гайковертом в руках. Через широкий вход в помещение, где повсюду лежали инструменты, разобранные двигатели, пустые бумажные стаканчики, мятые пакеты из фастфуда.
Она заглушила мотор, опустила подножку и хлопнула Милгрима по рукам. Он быстро их отдернул. Внезапная тишина сбивала с толку. Он кое-как встал на негнущиеся ноги и снял шлем.
– Где мы? – Он поднял глаза к высокому закопченному потолку, обвешанному разбитыми фиберглассовыми обтекателями.
Фиона перекинула ногу через сиденье. Ботинки у нее были высокие, со множеством застежек.
– В Сатеке, – ответила она, снимая поцарапанный желтый шлем.
– Где?
– В Саутуарке. Са-тек. За рекой.
Она положила желтый шлем на тележку с инструментами и принялась разматывать эластичный шнур, которым закрепила сумку Милгрима.
– Что это за место?
– Мастерская. Быстрый ремонт с помощью молотка и какой-то матери. Без предварительной записи. Для курьеров.
Милгрим понюхал подкладку своего шлема и положил его на сиденье, с которого встал. Фиона протянула ему сумку.
Захрустели и затрещали липучки, вжикнула «молния» на ее куртке.
– Ты раньше не ездил на байке?
– На мотороллере. Один раз.
– Ты не понимаешь про центр тяжести. Тебе нужны уроки пассажирской езды.
– Виноват, – ответил Милгрим, искренне чувствуя себя виноватым.
– Пустяки.
Волосы у нее были русые. В Париже, в полутьме, он этого не разглядел. После шлема они топорщились на затылке, и Милгриму хотелось их пригладить.
В проеме входа показался мужчина в оранжевом комбинезоне.
– Сам на мостике, – объявил он.
Его акцент походил на ирландский, а вот лицо было скорее восточное: смуглое и грубое. Он вынул из-за уха сигарету и прикурил от маленькой прозрачной зажигалки. Убрал зажигалку в карман и рассеянно вытер руки о замасленный оранжевый комбинезон.
– Можете в комнате подождать, там хоть почище немного.
Два передних зуба у него были с золотой окантовкой и торчали вперед, как навес над крыльцом.
Он затянулся.
– Чай есть, Бенни? – спросила Фиона.
– Сейчас пошлю малого.
– Карбы барахлят, – сказала она, глядя на мотоцикл.
– Я ж тебе говорил, не бери кваку. – Бенни последний раз глубоко затянулся, бросил окурок на пол и раздавил. Ботинки на нем были замасленные, протертые спереди до стальных носов. – Карбы летят. Менять замаешься. Вот на джи-ти-пятьсот-пятьдесят были классные карбы.
– Глянешь, что там с ними?
Бенни ухмыльнулся:
– У меня сейчас настоящих курьеров не особо. Солидные дяди, работают за зарплату.
– Или валяются дома на кровати, плюют в потолок. – Фиона сняла куртку. Без брони, в серой водолазке, она выглядела совсем маленькой и худенькой. – Больше похоже на твою обычную публику.
– Я скажу Сааду, он глянет. – Бенни повернулся и вышел.
– Бенни ирландец? – спросил Милгрим.
– Из Дублина. Отец – тунисец.
– А ты работаешь на Губерта?
– Как и ты, – ответила она, забрасывая тяжелую куртку на плечо. – Сюда.
Милгрим пошел за ней, стараясь не наступать на замасленное тряпье и пластиковые стаканы. Некоторые из них были до половины наполнены какой-то коричневой бурдой – наверное, недопитым чаем. За красным ящиком на колесах обнаружилась обшарпанная дверь. Фиона вытащила маленькую связку ключей из кармана штанов, на вид таких же тяжелых и почти таких же бронированных, как ее куртка.
– А ты хотела? – спросил Милгрим, пока она открывала дверь.
– Чего?
– Работать на Губерта. Я не хотел. В смысле не планировал. Он сам так решил.
– Если вспомнить, то и со мной так было, – ответила Фиона через плечо.
Милгрим вслед за ней шагнул в маленькое помещение – примерно четыре на четыре метра. Кирпичные стены недавно выкрашены белой краской, бетонный пол – тоже белый, чуть более глянцевый и почти такой же чистый. Маленький квадратный стол и четыре стула – гнутые трубки матовой стали и некрашеная фанера, дорогостоящая простота. На металлическом, больничного вида пьедестале – огромная белая лампа в форме наклоненного параболического зонтика. Все вместе напоминало крохотную художественную галерею между выставками.
– Что это? – спросил Милгрим, переводя взгляд с одной голой стены на другую.
– Один из его вегасовских кубов. Не бывал в них раньше? – Фиона подошла к лампе и что-то подкрутила. Приглушенный свет стал ярче.
– Нет.
– Он не понимает азартные игры в обычном смысле, но ему нравятся лас-вегасовские казино. Как в них думается. Вынужденное выключение из времени. Ни часов, ни окон, искусственный свет. Ему приятно размышлять в такой обстановке. Как здесь. Никто не помешает. И ему приятно, что это тайна.
– Он любит тайны.
Вошел парнишка, стриженный почти под ноль, и поставил на стол два пластиковых стакана. Руки у него были в машинном масле.
– Спасибо, – сказала Фиона.
Парнишка вышел, не ответив.
Фиона взяла стакан и стала пить через отверстие в крышке.
– Рабочий чай, – сказала она.
Милгрим попробовал свой и поморщился. Сладкий, перестоявший.
– Я не его дочь, – объявила Фиона.
Милгрим заморгал:
– Не чья?
– Не Бигенда. Что бы там ни говорили. – Она отхлебнула чай.
– Мне бы и в голову не пришло.
– У моей мамы был с ним роман. Отсюда все и разговоры. Я тогда уже была, так что это просто глупости. Хотя в итоге он взял меня на работу. – Она глянула на Милгрима с выражением, которого тот не понял. – Просто чтобы сразу прояснить.
Милгрим отпил чаю, главным образом потому, что не знал, что ответить. Чай был очень горячий.
– Он научил тебя ездить на мотоцикле?
– Нет. Я уже была курьером. Поэтому и с Бенни знакома. Могу уйти от Бигенда, найду работу за час. У курьеров так: хочешь выходной – увольняешься. Но мама очень психовала, что опасно.
– А правда опасно?
– Средняя продолжительность карьеры – два года. Мама попросила Бигенда взять меня в «Синий муравей». На офисную работу. А он взял меня курьером.
– Это менее опасно?
– На самом деле нет, но я сказала маме, что да. Она не знает точно, чем я занимаюсь. Ей некогда вникать.
– Доброе утро, – произнес у них за спиной Бигенд.
На нем был синий костюм поверх черной трикотажной рубашки, без галстука.
– Они вам нравятся? – спросил он Милгрима.
– Кто?
– Наши Фесто. – Бигенд указал пальцем на потолок.
Милгрим поднял голову. Потолок тоже был белый, метра на три выше, чем в соседнем помещении. Под ним извивались непонятные формы, черная и серебристая.
– Это тот пингвин? Из Парижа?
– Такой же, как в Париже, – сказала Фиона.
– А другой кто?
– Морской дьявол. Скат, – ответил Бигенд. – Специально по нашему заказу. Обычно они из серебристого майлара.
– Для чего они вам? – спросил Милгрим, хотя уже знал, для чего.
– Видеонаблюдение. – Бигенд повернулся к Фионе. – Как прошло в Париже?
– Отлично. Только Милгрим его увидел. Но тот был серебристый. И днем. – Она пожала плечами.
– Я думал, у меня галлюцинации, – сказал Милгрим.
– Да, – сказал Бигенд. – Многие так думают. А когда мы первый раз испытывали пингвина ночью, в Крауч-Энде, то спровоцировали мини-волну сообщений об НЛО. В «Таймс» предположили, что люди на самом деле видели Венеру. Садитесь.
