Евгений Максимов - Тот, кому нельзя доверять
— А кто же фотограф? — спросил я.
Он поглядел на меня сквозь бутылку, словно она была из волшебного стекла, и позволяла увидеть нечто невидимое невооруженным взглядом. Я последовал его примеру, но это ничего не дало: бутылка была из темного стекла и полностью скрывала всё, что находилось за ней.
— Ты, — ответил он наконец.
— Но я же всего лишь фотография, — я просто не поверил своим ушам.
— Ну и что? — удивился он, — Тебе никто не мешает быть одновременно и фотографом и фотографией. Есть же снимки, изображающие того, кто их сделал?
— Есть… Если зеркало фотографировать.
— Вот-вот, — он сделал глоток и неуверенно помотал головой, — Не совсем правильно, если говорить о тебе лично. Это для других ты являешься симбиозом фотографа и его снимка. А для тебя всё немного по-другому. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— И как же это всё для меня? — я даже подался немного вперёд, ожидая услышать страшную тайну.
— А вот так, — в его голосе зазвучали торжественные нотки, — в действительности фотография это не сам ты, а всё то, что в тебе есть.
— Ага… — я даже захлебнулся пивом, услышав такое, — А как?..
— А вот так!
Я повернулся к окну и стал смотреть на звёзды, переваривая поступившую информацию. Значит всё, что есть во мне, это ещё не я. Есть некий кусочек, которого во мне нет, но именно он делает меня самим собой. Мимо прошла девушка, повиливая бёдрами в такт шагам. Я тут же сфотографировал её замечательную задницу, но тут же попытался выбросить эту фотографию — она просто не для меня. Сегодня она разделит постель с тем, кто сидит передо мной…
— А ведь то, чего во мне не хватает, что я был собой — это и есть фотограф, — сказал я таким тоном, словно меня вели на виселицу.
— Вот именно, — печально сказал мне мой собеседник, — вот именно. А поскольку твой фотограф останется с тобой навсегда, ты никогда не сможешь обрести абсолютную свободу. Ты можешь выбросить все свои снимки, но не фотографа, которого в тебе и нет. Но он видит, что все его снимки остаются невостребованными и это вселяет в него обиду, он перестаёт верить этому миру, тебе, тому, что изображено на его фотографиях. Он просто не может поверить во всю эту чепуху. Но поскольку он делает тебя тобой, часть его недоверия передаётся и тебе. И чем больше цветных картинок остаётся за тобой, тем меньше доверяешь тому, что у тебя осталось. А когда не останется ничего, будет одно недоверие.
— А тебе можно доверять?
— Ага, верь мне. Сейчас мы пойдем к подругам, а то они нас уже, наверное, заждались.
Я с горечью кивнул и поднес бутылку ко рту, но пиво уже успело закончиться.
Может, я уже успел выкинуть фотографию с пивом? А может, это сделал фотограф, обидевшейся за то, что я избавился от других, гораздо лучших снимков. Впрочем, пора заканчивать с выпивкой, а то подруги на меня могут обидеться. Хотя какое мне до них дело? Давно пора выбросить все фотографии с ними на помойку, так же, как я когда-то выкинул ужасно не красивые картинки, изображающие мою жизнь. Именно с этого и началась история недоверия. Именно тогда фотограф осознал, что все его фотографии есть пародия, попытка сделать смерть жизнью. Попытка достойная профессионала своего дела, но мне она не принесла ничего хорошего. Ведь все фотографии пришлось выбросить…
Я поднялся и, слегка, пошатываясь, пошел туда, куда меня вели. Меня создали литераторы, которых создало моё воображение. Я и сам создан воображением тех, кто читает мои книги. Не больше чем пыльная фотография, среди множества других, готовящихся закончить свои дни в огне.
ivКто бы мог подумать, что она даст мне, а не ему? Фотограф в своем желании выслужиться сделал своеобразный кадр, который был тем менее достоверен, чем более реальным казался. Избавиться от него не получалось даже сейчас, когда я ехал по ночному городу в маленьком уютном такси. Никогда не думал, что буду получать удовольствие от езды на машине, но так или иначе у меня это получается. Ещё один безобразный снимок, который придется рано или поздно выбросить. Не доверяю я машинам, которые везут меня туда, куда я хочу. Это совершенно не нормально.
Но машина уверенно везла меня по улицам, лихо вписываясь в повороты. Вот мы завернули в маленький переулок. Никогда бы не подумал, что принцессы живут в такой глуши. Не видно ни одного фонаря. Только за спиной мелькают отблески от фар разных машин, изредка проезжающих по проспекту. Даже такси сильно сбавило скорость и ехало теперь на ощупь, поминутно останавливаясь и оглядываясь по сторонам, проверяя своё местоположение. Тут можно в лучшем случае расшибить себе лоб о столб, на котором должен равнодушно покачиваться фонарь, а в худшем — заехать в такие трущобы, что до утра и не выберешься. Придется петлять по узким улочкам, оканчивающимся тупиками. И никто не придет на помощь, можно будет полагаться только на свою сообразительность.
Но она жила где-то здесь. Даже машина уже почувствовала её близость и ехала, надеясь не столько на зрение, сколько на шестое чувство — любовь. Машина никогда её не видела, но уже испытывала желание. Я ощутил неприятный укол и на её фотографию тут же лёг маленький штрих — ревность. Это было настолько забавно, что я даже расхохотался, из-за чего машина начала нервничать и ехать ещё более неуверенно, чем прежде. Это не страшно — назад она не поедет, из-за страха лишиться денег. Я ей прилично заплатил за то, чтобы она привезла меня в этот район. Пусть везёт.
Наконец мы остановились возле огромного дома, который закрывал половину звездного неба. В некоторых окнах робко ютился свет, но он был не в силах разогнать мрак, царящий вокруг. Если бы я знал, где её окно, то, наверное, стоял бы сейчас здесь и, глядя на него, пытался понять о чём же она думает. Но этого снимка мой фотограф сделать не успел — я был свободен идти прямо к ней, попасть в тот кадр, которому нашлось место на плёнке.
Я вышел из такси и из всей силы хлопнул дверцей. Машина обиженно взвыла и уехала, поняв, что здесь ей больше нечего ловить. Я с довольной ухмылкой посмотрел ей вслед и выкинул её из памяти. Нельзя доверять машинам, которые делают то, что у них просят.
Звонка возле её двери не обнаружилось. Либо он искусно прятался, либо я снял дверь под таким углом, что увидеть его не представлялось возможным. Это было обидно — пришлось стучать в дверь. Интересно, она сама живет? Этот вопрос действительно немаловажен. Почему же я только сейчас о нём задумался? Ведь если мне сейчас откроет её мама, то, как я объясню свой приход? И это ещё хорошо, если мама… А если старший брат, или друг, а может быть даже муж, или любовник. Ведь я, как не посмотри на фотку, ничего не знаю, кроме того, что у неё классная задница. Именно в таком ракурсе я увидел её впервые, именно такой она мне и запомнилась.
Минут через десять дверь открылась и, к моему счастью, там стояла именно она, а не кто-либо другой. На ней был лишь полупрозрачный пеньюар.
Я почувствовал, как моё лицо расплывается в глупой ухмылке, в которой скрывалась моя неловкость от столь позднего вторжения, радость от того, что я её вижу и отсутствие у меня каких-либо слов, чтобы всё это выразить, сделать понятным для неё. Она ничего не стала спрашивать и, слегка улыбнувшись, отступила от двери давая мне пройти в квартиру.
Дверь за мной сразу же закрылась и все пути к отступлению оказались отрезанными. Впрочем, я был только рад этому. Мне только этого и хотелось. Я быстро скинул верхнюю одежду и обувь и прошёл за ней в комнату, которая поразила меня с первого взгляда. Я и сам всегда хотел бы жить в подобном месте. Здесь не было ничего, кроме раскладушки, стоящей по центру комнаты и телефона, который робко притаился прямо под ней, высунув наружу только длинный провод, тянущийся через всю комнату к розетке. Больше в комнате не было ничего, даже освещалась она маленькой лампочкой, висящей на вешалке в коридоре — возле моей курточки.
Я оглядывал свою знакомую сзади, наслаждаясь безупречностью формы — всё было точь-в-точь, как на фотографии. Она оглянулась и виновато поглядела на меня, похоже она смущалась неким аскетизмом своего жилища. Я хотел сказать, чтобы она не беспокоилась, что меня всё это вполне устраивает, но ни слова застряли в горле и не хотели слушаться моих команд. Тогда я просто успокаивающе улыбнулся и притянул её к себе. Она послушно прижалась к моему телу и, сквозь тонкую ткань, я отчетливо ощутил её прелестную форму. Ощущения были настолько чистыми, что их можно было смело снимать на плёнку — фотограф уже наверняка эти занялся.
Оттеснив лишние мысли подальше, я стал нежно поглаживать её по спине. Она подняла своё лицо ко мне и мы поцеловались. Мы потихоньку смещались к её раскладушке, хотя ни я, ни она не прилагали к этому каких-либо усилий. Нежные руки опустились к моей промежности и я ощутил, как она уверенно расстегнула мои джинсы, которые тут же упали вниз. В тот же момент мы с весёлым визгом упали на раскладушку и, только собрались переходить к активным действиям, как у неё под кроватью заверещал телефон. Она вздрогнула и непонимающе посмотрела на телефон. Я слегка отстранился, позволяя ей самой выбирать, что нужнее. Она уверенно протянула руку к телефону и резко сняла трубку.
