Уильям Гибсон - Нейромант. Сборник
— Так называют сверхпроводниковые квантовые детекторы возмущений[02]. Во время войны их использовали для поиска подводных лодок и выкачивания информации из вражеских киберсистем.
— Вот оно что. Флотские штучки? Еще с войны? И такой вот «кальмар» сможет прочесть твой чип? — Она остановилась, и я почувствовал на себе взгляд ее глаз, укрытых за линзами-зеркалами.
— Даже примитивные модели могут измерить силу магнитного поля с точностью в одну миллиардную геомагнитной — это как отыскать шепчущего на ревущем стадионе.
— Ну, копы уже могут это делать — при помощи параболических микрофонов и лазеров.
— Да, но при этом ваши данные все равно останутся в безопасности. — Во мне проснулась гордость профессионала. — Ни одно правительство не разрешит своим копам пользоваться «кальмарами» — даже секретной службе. Слишком много возможностей для междепартаментских склок: всем им охота устроить новый уотергейт.
— Флотские штучки… — Она задумалась, в тени сверкнула ее улыбка. — Флотские штучки… Тут, внизу, есть у меня дружок, который служил во флоте. Его зовут Джонс. Я думаю, тебе стоит с ним познакомиться. Он, правда, сидит на игле. Так что придется ему что-нибудь принести.
— Он наркоман?
— Он дельфин.
Он был больше, чем просто дельфин, — любой нормальный дельфин вряд ли бы отнесся к нему как к своему собрату. Я смотрел, как лениво он кружится в своей оцинкованной цистерне. Вода перехлестывала через край, заливая мои ботинки. Киборг. Пережиток последней войны.
Он высунулся из воды, и взгляду предстало закованное в бронированные пластины тело. Это было открытой издевкой над его сущностью: изящество, отпущенное ему природой, почти полностью потерялось под грубым и допотопным панцирем. В уродливых выпуклостях по обеим сторонам черепа были установлены сенсорные датчики. Множество серебристых шрамов мерцало на открытых участках его светло-серой кожи.
Молли свистнула. Джонс взмахнул хвостом, и через край цистерны выплеснулся еще один фонтан.
— Что это за место? — спросил я, всматриваясь в едва различимые в темноте звенья ржавой цепи и какие-то укрытые брезентом предметы. Над цистерной нависала громоздкая деревянная рама, увитая рядами пыльных рождественских фонариков.
— «Фанлэнд», «Страна развлечений». Зоопарк и карнавальные шествия. «Не хотите ли поговорить с Китом-Воином?» И все такое прочее. Как будто Джонс похож на кита…
Джонс высунулся опять и остановил на мне свой древний печальный взгляд.
— А как он разговаривает? — Мне вдруг очень захотелось бросить все и уйти.
— Тут своя хитрость. Скажи «привет», Джонс.
И все лампочки сразу же загорелись. Замигали разноцветные огоньки — красный, белый, голубой.
КБГКБГКБГ
КБГКБГКБГ
КБГКБГКБГ
КБГКБГКБГ
КБГКБГКБГ
— Видишь, он неплохо разбирается в символах, но набор кодов у него несколько ограниченный. У себя на флоте он был подключен к аудиовизуальному дисплею. — Она вытащила из кармана узкий плоский пакетик. — Джонс, есть отличное говнецо. Хочешь попробовать? — Он остановился в воде и стал медленно погружаться на дно. Я почувствовал странное беспокойство, вдруг вспомнив, что он не рыба и может запросто утонуть. — Джонс, нам нужен ключ к банку данных Джонни. Как бы его поскорее заполучить? Огоньки дрогнули и погасли.
— Давай, Джонс!
БББББББББ
БББББББББ
БББББББББ
БББББББББ
БББББББББ
Белое магниевое сияние омыло ее лицо, свет лег ровным слоем, тени, тянувшиеся от скул, исчезли. Снова тьма.
— Отличнейшее! Никаких примесей. Ну же, Джонс.
Г
ГГГГГГГГГ
Г
Г
Г
Г
Голубой мертвенный свет. Распятие. Пауза.
К КККК
К К
ККККККК
К К
КККК К
Кроваво-красная свастика щупальцами отразилась в серебристых линзах Молли.
— Выдай ему обещанное, — сказал я. — Мы нашли что хотели.
Эх, Ральфи, Ральфи. Мордашка… Ну никакого воображения.
Джонс взгромоздил добрую половину своей бронированной туши на край цистерны, и я подумал, что металл не выдержит и поддастся. Молли с размаху всадила иглу, угодив точно между двумя пластинами. Раздался шипящий звук. Вновь вспыхнули лампочки, по раме, судорожно пульсируя, побежали световые узоры.
Мы оставили Джонса лениво покачиваться в темной воде. Быть может, ему снились сны о войне на Тихом океане, о киберминах, которые он подрывал, осторожно проникая в их внутренности с помощью своего «кальмара». Сегодня «кальмар» пригодился и мне, чтобы вытащить из чипа, похороненного в моей голове, жалкий пароль Ральфи.
— Хорошо, пускай они дали маху, когда списали Джонса со флота со всей его оснасткой… Но как кибердельфин мог сесть на иглу?
— Война, — сказала она. — Они все там были такие. Что ты хочешь — это же флот. Иначе попробуй заставь их работать на себя.
— Не думаю, что эту вашу затею можно осуществить, — сказал нам пират, пытаясь заломить цену. — Пробить канал на спутник связи, который нигде не зарегистрирован…
— Еще одно слово, и у тебя больше не будет проблем. — Молли уперла локти в исцарапанный пластик стола и нацелила на него указательный палец.
— Тогда, быть может, вы заплатите за свои микроволны где-нибудь в другом месте?
Да, парень классный, хоть и косит под Сони Мао. Родом из Ночного Города, не иначе.
Ее рука метнулась вперед и, скользнув по его куртке, целиком отсекла лацкан, даже не помяв ткань.
— Так что, по рукам или как?
— Да, — он уставился на срезанный лацкан, делая вид, что рассматривает его только из вежливого интереса, — по рукам.
Пока я настраивал два купленных заранее рекордера, Молли вытащила из кармана на рукаве куртки сложенный бумажный листок, на котором я записал пароль. Развернула его и молча прочла, медленно шевеля губами.
— И это все? — Она пожала плечами.
— Начинай, — сказал я, нажимая клавиши «ЗАПИСЬ» на обеих деках одновременно.
— Белый Христиан, — прочитала она вслух, — и его «Арийский рэгги-бэнд».
Верный Ральфи. Фанат до самой могилы.
Переход к состоянию «идиот-всезнайка» всегда не такой внезапный, каким его ждешь. Радиостанция пирата представляла собой кубическое помещение, выдержанное в пастельных тонах и скрывающееся под вывеской захудалого туристического агентства; похвастаться оно могло лишь столом, тремя стульями и выцветшим постером с рекламой швейцарской орбитальной клиники. Две стеклянные птички на проволочных лапках монотонно тянули воду из пеностироловой чашки, которая стояла перед ними на полке рядом с плечом Молли. Пока я входил в режим, движения их постепенно ускорились, и через какое-то время венчики на их головах, искрящиеся в свете ламп, слились в сплошные разноцветные дуги. Индикатор пластмассовых настенных часов, на котором отсчитывались секунды, превратился в бессмысленную пульсирующую сетку, а сама Молли и этот парень с рожей под Сони Мао словно погрузились в туман, лишь изредка я видел, как в тумане мелькают их руки, выписывая призрачные фигуры, напоминающие движения насекомых. А потом и они исчезли, растворившись в сером холоде статики, в котором не было ничего, лишь кто-то нудно бормотал на искусственном языке одну-единственную бесконечную поэму.
Без малого три часа просидел я, выпевая краденую программу покойника Ральфи.
Проспект тянется на сорок километров — сорок километров неровно состыкованных фуллеровских куполов, накрывающих то, что некогда было оживленной пригородной магистралью. Когда в ясную погоду здесь выключают освещение, солнечные лучи, пробиваясь сквозь многослойные акриловые перекрытия, превращаются в серую дымку. Это очень напоминает тюремные наброски Джованни Пиранези. На юге три последних километра проспекта проходят через Ночной Город. Ночной Город не платит налогов ни в государственную, ни в городскую казну. Неоновые светильники здесь давно мертвы, а геодезики почернели от копоти костров, на которых десятилетиями готовят пищу. И разве кто-нибудь разглядит среди густой полуденной темноты Ночного Города несколько дюжин сумасшедших детей, прячущихся между балками перекрытий?
Два часа мы карабкались вверх по бетонным ступеням и металлическим решетчатым трапам мимо ветхих мостков и покрытых пылью подъемников. Начали мы свое восхождение с площадки, похожей на заброшенную ремонтную платформу, сплошь заставленную треугольными сегментами купола. И на всех предметах вокруг мы видели все те же привычные, однообразные граффити, нанесенные при помощи аэрозольных баллончиков с краской: названия банд, чьи-то инициалы, и даты, даты, даты — вплоть до самого начала века. Надписи преследовали нас по пятам, но чем выше мы забирались, тем их становилось меньше, пока наконец не осталась одна-единственная, повторяющаяся с настойчивым постоянством: *НИТЕХИ*. Большими заглавными буквами с подтеками черной краски.
