Грязное мамбо, или Потрошители - Гарсия Эрик

Мы уже были в Африке. Закончилось наше первое настоящее сражение. При шестерых раненых и двух убитых с нашей стороны мы устроили истинную бойню в стане неприятеля — такие огромные потери в живой силе мне доводилось видеть только в документальных фильмах.

Мыс Джейком лично несем ответственность по крайней мере за восемьдесят двух уничтоженных противников. Я знаю точно: при каждом удачном попадании Джейк испускал кошачий вопль и отмечал убитых на стене танка, ставя галочку несмываемым маркером, который он купил в Италии специально для этой цели. Команда из нас сложилась отменная: я вел танк, Джейк стрелял, вот так мы и оставили свой след в пустыне.

К утру бой закончился. Ликуя, мы вскоре упились за победу. Тиг не являлся поклонником неумеренных возлияний, но понимал, что солдаты сбрасывают напряжение разными способами, поэтому с легким сердцем позволил нам надраться до изумления, а сам сидел в уголке и посасывал бутылку с минералкой.

Гарольд, которому до смерти оставалось сорок два дня, естественно, этого не знал и был в тот день оживлен, как никогда. Командир экипажа, он гнал свой танк на полной скорости впереди головного отряда, не отрываясь от перископа и увлекая за собой остальных. Гарольд первым заметил странные точки на горизонте, и к тому времени, когда наши танки поднялись на гребень песчаной дюны, парень из Бронкса и его команда истребили два неприятельских батальона парой управляемых ракет и уже неслись к следующей сотне достоверно установленных потерь живой силы противника.

Мы веселились. Поднимали тосты. Распевали песни о нашем мужестве и мужской силе. Мы были викингами и грабили и пьянствовали.

Тиг вышел из палатки отлить. Я отправился следом.

— Охренительная победа! — помню, сказал я. И пока мочился, песок под ногами расступался, словно ускользая, — либо от ветра, либо от запаха виски.

— Хороший был день, — хлопнул меня по спине Тиг.

— Да мы же их в порошок стерли! У них минимум двести пятьдесят восемь убитыми!

— Забудь о цифрах. Утром проснулся, вечером лег, значит, день задался.

В последние месяцы я целиком проникся философией Тига.

Потом разговор свернул на родные города и тому подобные семьи, и когда я сказал Тигу, откуда родом, глаза сержанта сощурились в узкие щелочки. Я сразу понял — название ему знакомо. Это было более чем странно, поскольку даже жители соседних городков за три-четыре поселка от нашего никогда о нем не слышали.

— И Кашекиана знаешь? — спросил Тиг.

— Как же, Грег, Тилли, знаю, конечно.

И тогда сержант рассказал мне, как этот гнойный пидор погиб на самом деле.

Грег Кашекиан пришел в армию примерно таким же, как закончил старшую школу, — выдающимся козлом с большим самомнением, но теперь у него появились оружие и форма, а вместе с ними и новый способ козырнуть своими габаритами и силой. Как и я, он поступил в морскую пехоту и так же, одним из лучших, прошел тест на контузию. Большие черепа с маленькими мозгами в нашем городке встречались чаще, чем в среднем по стране; не иначе в воде у нас что-то этакое.

Тиг сказал, что с первого дня Грег очаровал остальных парней своего взвода убогим остроумием и буграми мышц. Все вдруг стали его записными приятелями, всегда готовыми послушать истории о матчах, в которых он победил, и девицах, которых трахнул, и Тигу пришлось потратить немало времени и сил, чтобы вернуть подчиненных на грешную землю к неотложным боевым задачам, выбив из головы мысли о футболе и бабах. Тигу с первого взгляда не понравился мой бывший сосед, хотя долг обязывал сержанта относиться к Кашекиану как к любому новобранцу.

Наш перс-американо выказал себя с наилучшей стороны еще и в роли танкиста-стрелка, способного определить цель на невероятном расстоянии. Курс боевой подготовки Грег Кашекиан закончил с самыми высокими оценками, которые когда-либо ставили рядовому на этой базе, и званием капрала в кармане — обещали присвоить сразу по окончании первого срока в Африке.

Если я правильно помню, мамаша Кашекиан получила сертификат о посмертном присвоении звания капрала своему сыну вместе с его пеплом.

— В Африке тогда было потише, — рассказывал мне Тиг тем вечером. — Они еще не применили биологическое оружие, а мы не забросали их зажигательными бомбами. В Найроби обстановка оставалась стабильной: ни одного настоящего боя — все больше маневры, иногда легкая разведка. Танки ползали по пустыне, но оружие было на предохранителях; за две недели мы не причинили противнику ни малейшего урона. Восемнадцать дней без единой стычки, неприятеля и в глаза не видно, и парни перевозбудились. Какой-то друг приятеля одного из сержантов-снабженцев втихаря провез порножурналы; Кашекиан вообразил себя Санта-Клаусом, скупил всю партию и раздарил друзьям.

Посреди ночи мы объявили учебную тревогу. Взвод повскакивал с коек и прыгнул в танки, чтобы в темпе ползти по песку на разведбазу, которая у нас была в двадцати километрах к югу от лагеря. Я сел в полугусеничный вездеход и сопровождал группу, наблюдая за ходом учений и делая записи для командира части, отдавшего приказ о ночной учебной тревоге.

На полпути я услышал этот звук. Поднял голову и увидел белый шлейф инверсионного следа, взрезавший воздух, как пирог, — из ближайшего танка высоко вылетело кресло управления. Я видел, как оно зависло в воздухе на долю секунды и сорвалось вниз, словно подстреленный на лету воробей, с размаху шмякнувшись на твердый песок — чертов парашют не раскрылся.

Я — газ в пол, выкрутил руль, через пять секунд подлетел к бесформенной металлической глыбе на песке, а в голове крутилось: танки, катапульты под сиденьями, механические неисправности, недели муторного дознания и объяснений в ходе неминуемого следствия, быть мне в бумажках по самые яйца… Но, подъехав, я увидел, что этот Богом проклятый урод Кашекиан, изломанный и окровавленный, сидит в искореженном кресле управления, штаны на щиколотках, трусы на коленях, в одной руке намертво зажат журнальчик типа «Мокрые киски», в другой — собственный хрен. Может, он и помер, но морда у сукина сына была счастливая.

Мораль: легендарные волосы на ладонях, ребята, могут оказаться самой пустяковой из ваших проблем.

Неофициальное расследование пришло к выводу, что Грег Кашекиан, университетский король, отец незаконнорожденного сына и американский патриот, использовал свои руки не по назначению и излишне резкий рывок при мастурбации со свистом послал его в небо навстречу судьбе. Официальное расследование, напротив, причиной несчастного случая назвало случайный отказ оборудования и проинформировало все заинтересованные стороны, что военные специалисты уже занимаются этой проблемой. Сообщение родственникам и знакомым, что их надежный, как скала, защитник оказался таким говном, дало бы пишу нежелательным толкам, поэтому дело уладилось и затихло быстро и хорошо.

Не могу сказать, что меня опечалила смерть Грега Кашекиана, но я не радуюсь его гибели или тому, как он умер. Поступать так означало бы не уважать всех служащих в вооруженных силах, и, несмотря на личную неприязнь к отдельному представителю ВС, я не стану стричь кувшинноголовых [16] под одну гребенку, лишь бы позлорадствовать по поводу перса, получившего повышение (правда, не такое, как надеялся).

По возвращении из Африки я сходил к нему на могилу и, увидев на надгробии поставленные кем-то банку вазелина и журнал «Мокрые киски», остро пожалел, что это сделал не я.

Кстати, о чтении: сегодня утром мне удалось тиснуть несколько книг из библиотеки, которые могут оказаться небесполезными в поисках второго обитателя гостиницы. «Отлов и выживание» Джеймса Маккуарри, которую я цапнул со стеллажа, отлично соответствовала теме: в названии сочетались две концепции, в настоящее время подчинившие мою жизнь. К сожалению, это произведение начала двадцатого века скорее тянуло на поваренную книгу белки, чем имело отношение к моей ситуации. В самом крайнем случае сойдет на закуску, если я когда-нибудь решусь развести огонь.