Грязное мамбо, или Потрошители - Гарсия Эрик

Я возненавидел этого сукина сына сержанта, говорившего нам такие вещи.

Через два года я ненавидел его еще сильнее, поскольку он оказался прав.

Кстати, о жене и супружеском ложе, которое нам не суждено было разделить вновь.

Письма от Бет приходили все реже. Я говорил себе — это потому, что нас переводят из лагеря в лагерь, итальянская почта известна своей непунктуальностью, а сам я не забрасываю Бет посланиями. Но меня терзали подозрения и мучали сомнения.

Я не питал иллюзий, женившись на шлюхе. Я знал, что она встречается с незнакомыми мужчинами, которые платят ей за право делать неудобосказуемые вещи с ее телом, а для Бет это как рабочий день в офисе, сродни заполнению бухгалтерских ведомостей. Иногда от этой мысли меня мутило — к горлу подступала тошнота до настоящих рвотных спазмов, но большей частью я убеждал себя, что это всего лишь пошире раскинуть ноги — правую сюда, левую туда, — а остальное тело при этом немеет. Бет нужны деньги, а моего армейского денежного довольствия не хватало, чтобы содержать ее, как она привыкла, и позволять всякие роскошества вроде питания каждый день.

Но чем дольше я сидел в кресле управления, скрючившись вертикальным эмбрионом, не имея возможности поерзать, повернуться или почесать задницу, тем все более занимательные сюжеты рисовало воображение: Бет сбежала с очередным клиентом, или бросила свое ремесло и уехала в Арктику, или бесплатно дает «зеленым беретам».

Через неделю я получил короткое письмо — обычные новости о ее родителях, о Сан-Диего, о том, как она посетила уличную ярмарку и купила слоновье ухо, и вспоминала те несколько дней перед свадьбой, когда я обжег язык горячим маслом от жареного пончика — вылитое слоновье ухо, только с сахарной пудрой, и она хохотала, жаль, меня рядом не было и я не видел, но она очень надеется, что я скоро приеду.

От листка, как всегда, пахло духами, но в этот раз запах показался мне странным. Он вообще не походил на что-то, чем Бет милостиво соглашалась пользоваться. Был грубее, чем ее обычный цикламен по десять долларов флакончик. Мужской одеколон. Откуда на письме одеколон? Неужели другой мужчина, не клиент, стоял за ее спиной, пока она писала, лаская ее груди, впиваясь поцелуями в шею, запуская ей пальцы между ног, вырывая страстные стоны у Бет, выводившей лживые слова своему мужу, воюющему за тридевять земель?

Так проходили мои ночи.

Утра, напротив, не оставляли времени для мучительных фантазий, заполненные нервным напряжением, которое испытываешь, сидя в танке и глядя на экран радара. Возможно, со стороны это кажется сказочными условиями для любителя грезить наяву, но ровный писк может в любой момент сорваться на истерические ноты, и если ты не выстрелишь по цели, тебе наступит хана в этом самом кресле.

Хана, конечно, в учебном смысле, но в Африке, как нам внушали, придется либо стрелять, либо быть подстреленным. Убийца или жертва, тут уж насколько повезет. Еще одна наскоро состряпанная военными ложь, как я позже узнал. В Африке можно было стрелять или сидеть и смотреть, как неприятель просирает победу, потому что руки у него растут из ж…, но в пластиковых мешках домой отправились только те, кто старательно гневил провидение.

На третий день маневров мы получили короткий, но доходчивый урок. Первые два дня шли занятия, нудные лекции, на которых мы сидели в гражданской одежде, делали записи и старались запомнить наиболее интересные оговорки наших инструкторов. Бумажные самолетики роем носились по классу. Один парень устроил перестрелку жеваной бумагой через трубочку с Биллом Брекстоном, который неумело отплевывался. Все было как в средней школе, но не стоило и ожидать чего-то другого: нам в голову пытались вбить все, от гидродинамики до баллистики, и я бы сильно удивился, если бы в памяти задержалось больше двух-трех битов информации.

Но на третий день нас подпустили к танкам, разделив на тройки, и мы кинулись к ним бегом, словно дети, отпущенные на перемену. На первом практическом занятии нам строго запретили к чему-либо прикасаться.

Мы должны были только посмотреть на оборудование боевой машины, а не выяснять принцип его работы. Это, как нам сказали, придет со временем.

Я влез внутрь через задний люк, согласно приказу, прополз мимо всяческих приборов и на брюхе добрался до сиденья водителя. Три ночи никуда не годного сна по крайней мере познакомили меня с устройством кресла управления, так что я хотя бы смог по-человечески сесть и приготовиться, прежде чем все произошло.

Раздался грохот, крик, и в воздухе поплыл отчетливый запах дыма. А когда все кончилось, двадцатилетний рядовой, с которым я даже не успел познакомиться, был мертв.

Это оказался тот самый стрелок из трубочки. Задним числом приходит в голову, что вместо того чтобы слушать и запоминать, каких кнопок не трогать, он как раз отправлял очередной жеваный комок салфетки в волосатую руку Билла Брекстона. Не знаю, какого хрена он дернул ту рукоятку и с какой стати ему вообще понадобилось что-то в танке трогать, но, даже узнай я причину, парня уже не вернуть. Ничто не возвратит вас к жизни, если вы дергаете рукоятку катапультирования кресла, не открыв сначала люк над головой.

Пентхаус по-прежнему пуст. Я только что там был, разнюхивал обстановку. Прошло два дня с тех пор, как я снял с гвоздя улику. Два дня я гадаю, кто эта женщина, как она выглядит. Вопросы возникают сами собой — например, скрывается она или кого-то выслеживает и что за фифа носит колготки в заброшенной гостинице?

На полу пентхауса по-прежнему нет пыли, но я все же думаю найти след обуви на половицах и по его размеру определить, оставлен ли он таинственной незнакомкой. Которая незаметно возвращалась. Ненадолго.

Одним из немногих нехирургических инструментов, выданных нам в Кредитном союзе, был детектор движения, полезнейшая штука тысячи и одного применения. С его помощью я делаю все — от ловли животных до кражи газет. Хотя я редко им пользовался, пока не пришлось спасать собственную жизнь — Фрэнк считал, что излишнее упование на технические возможности расслабляет, — но сейчас был просто счастлив устроить практическую проверку и посмотреть, не вспугнем ли мы бродячую тварь.

Внешне детектор движения — это квадрат со стороной полдюйма и по существу невидимым световым лучом, исходящим из одной грани. Я говорю «по существу невидимым», потому что его можно обнаружить несколькими способами, например, выпустив в воздух струю дыма. Мой приятель в Кредитном союзе погиб из-за того, что клиент заметил луч детектора движения благодаря своей поганой привычке курить сигары; этот неплатежеспособный гад тут же нацепил маску и отключил свой датчик, а когда специалист по возврату биокредитов наполнил дом эфиром и, ничего не подозревая, вошел, ему на затылок опустилась электрогитара «Фендер» 1959 года, изготовленная в ту эпоху, когда никто еще не слышал о легкомысленном рок-н-ролле.

Но вряд ли незваная гостья из пентхауса курит, а коли и так, это ей не поможет: я буду держать прибор низко, на уровне колен, и если она не лепрекон [13] или не танцует без перерыва лимбо, [14] дистанционный датчик в моем заднем левом кармане должен скоро подать сигнал.

А покамест я сплю с пистолетами в обеих руках.

Мэри-Эллен, моя вторая жена, терпеть не могла пистолеты, как, впрочем, и любое другое оружие, и хотя ее папаша был пехотным полковником и имел награды, нам запрещалось говорить обо всем военном за коктейлями, обедом и десертом. Если мы с ее отцом хотели обсудить «науку ненавидеть» — так называла военное дело моя любящая женушка, — нам приходилось выходить на крыльцо в холодный зимний воздух — наш брак не дожил до летнего тепла — и согреваться трубкой с дешевым табаком.

Когда мы познакомились, я третий год работал в отделе по возврату биокредитов и все еще переживал из-за развода четырехлетней давности. Я укладывал в койку всех женщин, с которыми знакомился, бороздя их племя, как дельфин волны, из чувства мести, чтобы сделать шлюху из каждой, но так и не нашел мою Бет. С Мэри-Эллен я познакомился однажды после работы. Знай она, где я был часом раньше, — не только не вышла бы за меня замуж, но выбежала бы из кафе, визжа, как шимпанзе.