Карина Вран - Свето-Тень
— Ни в коей мере. Ты не забыла, что я твой лечащий врач? И на этих правах я просто обязан следить за твоим аппетитом и режимом питания. Следить я намереваюсь из-за соседнего прибора.
Какое-то время мы в тишине наслаждались творениями повара. И как с такими вкусностями следить за фигурой?..
— Уфф! — я сыто потянулась. — Теперь я чувствую себя человеком.
— А до этого ты чувствовала себя земноводным?
Я хихикнула, оценив шутку.
— Ирина, — осторожно начал Альдобраст. Опять замышляется какая-то гадость! — Боюсь показаться навязчивым, но мне хотелось бы провести маленький эксперимент…
— С членовредительством?
— Без! Но так сложились обстоятельства, что помочь мне можешь только ты…
— Боюсь, те переоцениваешь мое могущество.
— Подожди, не торопись с выводами, — медик примирительно поднял обе руки. — Меня заинтересовал твой язык.
— Не ты первый. Хочешь пару уроков? А что, я могу, зря что ли пять лет в университете угробила?
— Все много проще. Я покопался в лизатереле, ты с ним должна быть знакома, — он отсоединил от ремня подозрительно знакомую коробочку. Еще бы, помню, помню. Свой первый инфаркт люди редко забывают. — Все, что от тебя требуется — немножечко подумать словами, а не образами, и на своем родном языке. Лизатерель сообщается напрямую с мозгом, он сам скопирует твой словарный запас.
— Уговорил, — легко согласилась я. Чего не сделаешь для человека, спасшего тебе жизнь и, самое главное, накормившего завтраком?
Холодные усики прижались к вискам, и я вдохновенно начала декламировать (про себя, разумеется): «Мой дядя самых честных правил[13]»… «Немножечко» затягивалось, и я успела вспомнить половину школьной программы, пару отрывков «Слова о полку Игореве», и под конец перешла на любимые стихи Блока и Цветаевой. Дочитывала с чувством:
Окошечки касс.
Костяшечки страсти игорной.
Прав кто-то за нас,
Сказавши: любовь — живодерня![14] —
— Достаточно, — услышала я наконец.
— Альдобраст, ты обманщик юных девушек! Верь тебе после этого…
— Прости, лапочка, я слегка переборщил…
Вкупе с экспрессивной лирикой нахлынул новый приступ ностальгии. Альдобраст нетерпеливо мялся на пороге, чувствующий себя обязанным и только поэтому еще не сбежавший.
— Иди уже, маньяк-экспериментатор, — решила я отпустить медика. — Пока искры из-под копытца не посыпались. Не забудь сообщить результаты.
Он обрадовался как ребенок, сверкнул глазами и выскочил из каюты, откуда-то издалека до меня донеслось:
— Спасибо…
Чудненько, лимит добрых дел на сегодня можно считать исчерпанным. Я откинулась на спину и позволила теплым ностальгическим волнам увлечь меня. Так уж сложилось, что часть моей души повенчана с городом на Неве, с невысокими красивыми домами, наводящими на мысли о покое и монументальности, с цветущими каштанами, торжественной красотой Марсового поля и романтичными фонтанами Петергофа… Альбраст может выучить русский язык, но ему никогда не гулять по весеннему Питеру…
— Ирина, ты все еще изволишь обижаться?
Я чуть не зарычала — какая наглость, врываться в мои самые нежные грезы столь бесцеремонным образом!
— Нет, Ана, ждала, пока ты спросишь. У тебя срочное дело или просто поболтать решила?
— С тобой поболтаешь… Никакого чувства юмора, одна банальная эрудиция, а на ней далеко не уедешь.
— Не хами.
— Я и говорю: никакого чувства юмора! Ты не будешь возражать, если я воспользуюсь изысканиями Альдобраста? Кстати, когда вы успели стать друзьями?
— Просто он меня кормит и не тычет в лицо мелкими недостатками. А что до его изысканий, как ты изволила выразиться, спрашивай у него, авторские права, патент, лицензия, все принадлежит ему. И не приставай ко мне по пустякам, — тоном, ярко выражающим смертную скуку, заявила я.
— Фи! — фыркнула моя механическая подруга. Я уже привыкла к ее запрограммированной эмоциональности, но порою она повергала меня в состояние благоговейного ужаса.
Полчаса спустя Ана уже вовсю цитировала Гете, Вергилия и Пастернака, немало меня смущая — сама-то я с трудом припоминала редкие строки их произведений…
— Вообще-то я думала, что Альдобраст хочет выучить язык, а не творчество мертвых поэтов.
— Он перестарался. Лизатерель скопировал все объемные текстовые массивы, имевшиеся в твоей долговременной памяти.
— Подонок, — я беззлобно обругала медика. — Не будь он моим другом, обязательно придушила бы. А так… жалко.
— Дорогая, не надо убивать Альдобраста, он нам пригодится. Но мне пора бежать, к тебе гости…
Она замолкла, даже не сказав, кого ко мне нелегкая соизволила принести на этот раз…
— Так ты полетишь со мной на Глацинию?
Нечто инородное туманило мой взор, похоже, то были слезы. Я не умею красиво плакать, особенно на людях, потому терпела, стиснув зубы и сжимая за спиной кулаки.
— Не думаю, что кто-либо из нас может рассчитывать на отпуск. Впереди война.
— Спасибо, Ира, я знаю. Не сомневаюсь, ты не полезла бы к криогам из праздного любопытства. Сведения собраны, расчеты на Консуле будут произведены, и Империя начнет боевые действия. Благодаря тебе она, скорее всего, победит. Но я спрашиваю тебя еще раз: ты полетишь со мной на Глацинию?
Койт умный мужчина. Умеет считать до двух. Но что погубит его, так это категоричность. Абсурдно не оставлять выхода девушке, которую любишь.
— Давай подождем с выводами. Войны не заканчиваются за несколько дней. У нас еще будет время все обсудить.
В жизни не бывает хэппи-эндов. Бывают только финалы, притянутые за уши авторами и режиссерами. Койт ни слова не сказал мне в ответ, просто поцеловал в щеку и вышел — у меня возникло чувство, будто он не из каюты моей уходил, а из жизни. Навсегда.
— Один корабль?! Ана, ты можешь мне объяснить? Как могли оставить для защиты Терры всего один корабль?!
Увиденное не укладывалось в голове. По сути, Землю оставили на произвол судьбы, единственный звездолет, якобы призванный ее охранять, ничего не мог противопоставить полноценному удару сил Оплота Кри. Уму непостижимо, как такое могло случиться, оставить для обороны планеты одиночный корабль, это ведь было равносильно попытке укрыться от ядерного удара в картонной коробке!
— Не кричи на меня, откуда мне знать, — похоже, я исхитрилась достать кибернетическую приятельницу.
— Молчу-молчу, прокрути еще разочек повтор, — заискивающе попросила я.
— В четвертый раз?! Зачем? — похоже, до белого каления Ане осталось совсем чуть-чуть…
— Что-то в нем не сходится, и я не могу понять, что именно. Пожалуйста!
Не знаю, решил ли компьютерный разум по имени Ана, что я окончательно свихнулась на почве безделья, или же списал мои прихоти на сложности выздоровления, но задокументированный рестарт гибели Земли я заполучила. И принялась дотошно отсматривать, раз за разом, до одурения, восстановленную версию разрушения Терры, пытаясь найти нестыковку с записями корабля, посланного на охрану колыбели человечества…
Со стороны все это наверняка отдавало противоестественным мазохизмом, как ни крути, мне крах родной планеты видеть много трагичнее, чем всем вместе взятым жителям Империи.
На стене, превращенной в два головизора усилиями чуда науки и техники — подружки моей Аны, параллельно разворачивались два варианта одной нехитрой истории. В ней просуществовавшая миллиарды лет старушка распылялась на запчасти-астероиды. В утиль.
Прошло не меньше часа прежде, чем я поняла, за что цеплялся взгляд. Правда, к тому моменту я уже мало что соображала, и пришлось уверенности ради просмотреть повтор еще дважды. Запись корабля-защитника не стыковалась сама с собой, а не с последующим воссозданием событий.
И я воспряла духом.
— Ана, мне нужны все записи контактов с криогами: сражения, переговоры, что угодно. Любые отрывки.
— Ладно, — меланхолично отозвалась стенка. — Надоест, сообщи.
На шестом часу лицезрения батальных сцен я начала осознавать резонность заявления Аны. Надоело — это очень мягко выражаясь.
— Похоже, больше ничего нет. Странно, я полагала, что записей больше…
— Ана, дорогая моя, ты не можешь полагать, ты же мегамозг!
— В том-то и дело… Ты нашла то, что искала?
— Ничего похожего.
— Тогда погоди. Повиси немного.
И я повисла. Экраны погасли, оставив меня в полумраке размышлять, что и компьютер может уйти в себя. Вскоре левый головизор ожил, отобразив картину звездного неба.
— Я выяснила причину расхождения, — в голосе Аны слышалась озабоченность. — Из архивов удалено около двадцати записей общей продолжительностью более двух часов.
