Саймон Логан - i-o
Валяясь на матрасе и рассматривая мощные индустриальные своды цеха, избежавшие наших жалких оформительских потуг, я торжествовала в душе. Еще одно последнее усилие. Еще одна звезда в коллекцию.
Мне так хотелось трахаться, что зубы сводило.
Я восседала на троне, который девочки соорудили для меня. Как-то ночью мы откопали на свалке взаправдашний электрический стул и долго не могли налюбоваться на его обугленное дерево, пропитанное соком жареных преступников, на его покрытые ржавчиной металлические электроды. Затем мы оттащили его к себе во дворец, потому что какой же это дворец без трона? Единственная проблема состояла в том, что у нас было слишком много принцесс и каждой не терпелось пристроить на него свою точеную попку.
Мы обили жуткие боковины стула листами алюминия с голографическим звездным узором, посыпали сучковатое дерево порошком из смеси блесток и Пи-Си-Пи, задрапировали сиденье восточными тканями. Затем соорудили помост для трона и систему шкивов, чтобы поднимать трон на помост.
Конечно, девочки были не в меньшем восторге, чем я, но, поскольку дело затягивалось, они начинали скучать, сгорая от желания испытать, наконец, удовольствие, которое они доставили бы не сами себе. И я их понимаю. Заставьте мясников работать малярами — они тут же завоют от тоски по куску кровавого мяса и по топору в руке. Разумеется, я затеяла это все для того, чтобы немного их отвлечь.
План выстраивался в моей голове, бомба с часовым механизмом тикала у меня в голове в быстром танцевальном ритме, тревога и паранойя накатывали и отступали огромными океанскими волнами. Куда торопиться, скажу я им. Зачем нам ебля ради ебли? Наслаждение будет неполным, если его не посмаковать. А чтобы смаковать, надо сперва тщательно разжевывать, глотать мелкими кусочками, верно?
Вы уж мне поверьте, я знаю. Я это видела. А мы тем временем хорошенько подготовимся.
Я смотрела, как они надрываются, перетаскивая с места на место мешки, наполненные баночками из-под бриолина, использованными иглами для инъекций амфетаминов, тюбиками губной помады и трехдюймовыми гвоздями для пневматических молотков, как их твердые и округлые мышцы перекатываются под кожей, словно маленькие зверьки. Они были такими шикарными посреди всей этой грязи и ржавчины. Словно ангелы, возникающие из клубов цементной пыли, работающие не покладая рук, потому что мне хотелось создать для нашего нового божества поистине величественный храм.
«Кто будет восседать на этом троне?» — гадали они.
Напряг крепчал на глазах, но я все предусмотрела. Сестры обижались на меня за то, что я постоянно гасила их восторги по поводу нового идола, говоря им, чтоб они не пускали попусту слюни, потому что ждать уже не долго, и они слушались меня во всем, даже если и недолюбливали меня из-за того, что я стала так близка с Мариной.
К концу строительства трона они стали уже такими капризными, что последний штрих я добавила сама: это была доска, прибитая перпендикулярно к изголовью так, чтобы образовывать крест. Я уложила на сиденье золотые и пурпурные подушки, а затем задрапировала отверстие между ножками куском серебристой материи.
Марина наблюдала за моими действиями из дальнего угла цеха. Видно было, что она относится ко всему этому с подозрением. Она видела, как я беседую с сестрами и как они повинуются мне — точно так же, как и ей, — просто потому, что им нравится повиноваться. Она по-прежнему спала со мной и позволяла ласкать себя, но, похоже, начинала жалеть, что поделилась со мной своею тайной. Мы были вместе и порознь: мои мысли были разделены между Мариной и той звездой, которую она обещала мне. Чтобы звезда проебла мне мозги насквозь. Проебла мозги нам обеим. Нам всем.
— Это будет президент? — интересовались девочки. — Нет, Элвис Пресли, живой и здоровый, который все это время скрывался в Юте и копил сперму, чтобы на нас на всех хватило!
— Нет, не угадали, — отвечала я им, разлегшимся у основания трона, на который я взгромоздилась прямо с ногами. Железное кольцо, к которому когда-то крепилась шапочка-электрод, висело у меня над головой, словно нимб.
— Тогда это тело Че Гевары! Нет, мумия Ленина!
Их обида обернулась обожанием за одну ночь, в течение которой я рассказывала им сказки, дразнила их Мариниными обещаниями.
— Нет, нет, — говорила я. — Гораздо круче!
— Тогда, может, Антихрист в дорогом костюме и галстуке, словно прямо из романа Брета Истона Эллиса.
— Нет, нет, — повторяла я. — Круче! Гораздо круче! Когда мне было одиннадцать лет, родители повели меня в церковь. Это случилось за несколько месяцев до пожара, в котором они оба погибли. Пока родители болтали с другими прихожанами, я бродила по церковному двору. Я заметила, как дочь одного из друзей моего отца зашла в тень за зданием церкви. Я пошла за ней и застала се перед массивным распятием Христа, первого революционера современного мира и явного Бога. По крайней мере, она мне так сказала. Первый революционер.
«Но это же Иисус Христос», — сказала я ей. «Разумеется. А знаешь, что бы я сделала, если бы встретила его или Бога Отца?» «Нет». «Если бы я встретила Бога во плоти, — сказала она, — я бы первым делом попыталась отсосать у него».
— Тогда это Чарли Мэнсон?
— Рэй Крок, создатель сети Макдоналдс?
— Председатель совета директоров «Найк», «Дисней» или «Уолмарт»? Призрак Маршала Маклюэна? Денис Родман? Какой у него цвет кожи? По какому каналу будет идти передача? Это будет аналоговый бог или цифровой?
— А может, это будет она? — сказала Анна, и возбуждение девочек троекратно возросло.
— Нет, — сказала я им. — Нет!
И все это время Марина скрывалась в темном дальнем углу, так что о том, что она здесь, можно было догадаться только по поднимавшимся оттуда через неравные промежутки времени клубам дыма.
— Если бог — это число, то сколько в нем знаков?
— А если ты все же встретишь его, прождав столько лет, что ты сделаешь?
— Я? Я у него отсосу!
Марина открыла мне страшную тайну, и тайна эта означала конец всему: я об этом догадалась даже прежде, чем это сообразила сама Марина. Она выпустила на свободу Антихриста, Зверя Последних Времен, и Зверь желал, чтобы его жестко выебли.
Я сказала девочкам, чтобы они приготовились, что ждать осталось совсем немного, и они кинулись подшивать, штопать и клепать спои шикарные наряды. Я заметила, что Марина лежит на своем матрасике вдалеке от нас, но беды в этом особой не было — она еще успеет вернуться в стадо. Она просто устала. Она слишком долго командовала, и теперь ей нужен отдых.
Она открыла свою тайну, открыла имя единственного истинного Бога, и все еще не могла прийти в себя после этого.
Я наблюдала, как она дышит во сне, считая мгновения между вдохом и выдохом. Как-то ночью я взяла ее на руки и положила на ее трон, потому что сама она до сих пор отказывалась туда садиться. Когда она проснулась и увидела, что я лежу, свернувшись, у ее ног, она в полусне слезла с трона и вернулась на свой матрасик.
Впрочем, какая разница.
Я положила ее к себе на колени и прошептала в ухо: «Все будет хорошо, успокойся», — потому что рано или поздно любому ребенку приходится утешать своих родителей. Разумеется, если они до этого не погибнут при пожаре.
— Я не понимаю, зачем все это, — отозвалась она.
— Тсс! — прошептала я и поцеловала ее волосы. — Все скоро кончится.
И не прошло и двух ночей, как оно почти и кончилось: девочки, мертвые, валялись вокруг, Марина восседала на троне, прибитая к нему гвоздями, распятая на кресте, разинув окровавленный рот, готовый принять в себя член Иисуса.
— Пора, — сказала я, и девочки тотчас начали собираться вокруг меня.
Марина вышла на охоту: она единственная продолжала время от времени это делать, хотя с тех пор, как она недавно подцепила сифилис и на верхней губе у нее виднелась отвратительная красная короста, особенным успехом она не пользовалась. Но она должна была скоро вернуться, и тогда мы могли начинать.
Я стояла на помосте для трона, и девочки собрались вокруг меня, словно верные ученицы, сверкающие блестками, демонстрирующие в разрезах кто грудь, кто бедро, кто зад. Разводы губной помады, пятна теней под глазами, словно синяки, скулы, увеличенные пластическими хирургами-любителями из нашей тусовки. В сумочках у них лежали косметички и rape alarms.
В воздухе витал запах их похоти — густой, мускусный и безрассудный.
Одна за другой они подходили ко мне, брали у меня огромные, размером с почтовую марку, промокашки с кислотой, и клали их себе на язык, словно облатку причастия. Затем они так же по одной отходили от трона.
Когда в очереди осталось только три девицы, нетвердой походкой в цех вошла Марина. Ее одежда была мокрой от лившего снаружи дождя.
