Джордж Эффинджер - Огонь на солнце
Подождав несколько дней, Шакнахай решил повторить визит к Реда Абу Адилю. Он догадывался, что не кто иной, как Фридлендер Бей велел лейтенанту Хайяру поручить это дело нам, хотя Папочка по-прежнему притворялся, будто вовсе не заинтересован в расследовании. Наше начинание было бы куда успешнее, если бы мы знали конкретно, что нам надо раскрыть.
Кроме того, я думал и о других проблемах. Однажды утром, когда я оделся и Кмузу принес мне завтрак, я сел и задумался о том, что же мне предстоит сделать сегодня.
— Кмузу, — сказал я, — попробуй разбудить мою мать и узнай, не хочет ли она поговорить со мной. Я хочу кое о чем ее спросить перед отъездом в участок.
— Конечно, яа Сиди. — Он посмотрел на меня с опаской, словно я привел еще одну беспутную женщину. — Вы хотите видеть ее немедленно?
— Как только она приведет себя в порядок, если, конечно, сможет это сделать. — Я поймал неодобрительный взгляд Кмузу и умолк.
До возвращения Кмузу я успел сделать еще несколько глотков кофе.
— Умм Марид будет рада увидеться с вами, — сказал он.
Я был удивлен:
— Она же никогда не встает до полудня.
— Когда я постучал к ней, она уже была на ногах и одета.
Может, она решила начать новую жизнь, но я так и не дослушал Кмузу. Я схватил куртку, дипломат.
— Забегу к ней на минуту, — бросил я. Так лучше: узнаю сам.
Кмузу, не сказав ни слова, последовал за мной в другое крыло, где была предоставлена квартира Эйнджел Монро.
— У меня личное дело, — напомнил я Кмузу, когда мы подошли к ее двери. — Подожди в коридоре. — Я постучал в дверь и вошел.
Она полулежала на диване, одетая весьма странно: бесформенное черное платье с длинными рукавами, какие носят самые консервативные мусульманки. Большой шарф скрывал ее волосы, но край паранджи, спадающей на лицо, приподнят и переброшен через плечо. Мама курила кальян. В нем был крепкий табак, но это не исключало возможности, что недавно там не побывал гашиш или не появится снова.
— Доброе утро, мама, — сказал я.
Похоже, мое вежливое приветствие застало ее врасплох.
— Светлое утро, о шейх, — ответила она, наморщив лоб.
Она смотрела на меня из дальнего утла комнаты, словно ждала объяснения причины моего визига.
— Тебе здесь удобно? — спросил я.
— Вполне. — Она затянулась, и кальян забулькал. — А ты преуспел. И как тебе привалила такая роскошь? Выполняешь личные поручения Папочки? — Она криво ухмыльнулась.
— Вовсе не то, что ты думаешь, мама. Я помощник Фридлендер Бея по административной части. Он принимает деловые решения, а я выполняю их. Вот так.
— И одним из его деловых решений было сделать тебя копом?
— Именно так.
Она пожала плечами:
— Что ж, пускай. Значит, ты решил поселить меня здесь? Забеспокоился о здоровье своей старой мамочки?
— Это была Папочкина идея. Она засмеялась:
— Ты никогда не был внимательным сыном, о шейх!
— Тебя тоже трудно назвать заботливой матерью. Вот я и подумал, почему это ты нагрянула сюда так внезапно.
Мать снова затянулась.
— В Алжире скучно. Я прожила там почти всю свою жизнь. После того как ты навестил меня, я поняла, что надо уезжать. Я снова захотела приехать сюда, в город.
— И повидаться со мной, мамочка? Она опять пожала плечами:
— Конечно.
— И с Абу Адилем? Ты у него впервые или уже навещала в его дворце?
У полицейских это называется «выстрел в темноте». Иногда попадаешь, иногда нет.
— Я больше не имею ничего общего с этим сукиным сыном! — почти прорычала она.
Шакнахай мог бы гордиться мной. Свои чувства и выражение лица я держал под контролем.
— Что сделал тебе Абу Адиль?
— Паршивый ублюдок. Не обращай внимания» тебя это не касается. — Несколько секунд она не отрываясь смотрела на свою трубку.
— Ладно, — сказал я. — Я уважаю твои чувства, мама. Я могу тебе чем-нибудь помочь?
— Все просто великолепно. Иди и разыгрывай свою роль защитника невинных. Рассказывай сказки какой-нибудь бедной девушке из рабочей семьи и вспоминай почаще обо мне.
Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь резкое в ответ, но вовремя опомнился.
— Когда проголодаешься или испытаешь другую нужду, обратись к Юсефу или Кмузу. Пусть дни твои будут радостны!
— Да сопутствует тебе удача, о шейх! — Всякий раз, когда она меня так называла, в ее голосе звучала злая ирония.
Я кивнул и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Кмузу стоял в коридоре там, где я оставил его. Он был таким верным, что временами хотелось почесать его за ухом.
— Неплохо бы вам поздороваться с хозяином дома до ухода на работу! — сказал он.
— Не учи меня хорошим манерам, Кмузу. — Он опять начинал раздражать меня. — Ты хочешь сказать, что я забываю свои обязанности?
— Вовсе нет, яа Сиди. Вы меня неправильно поняли.
— Ладно. — Не мог же я в самом деле спорить с рабом.
Фридлендер Бей находился в своем рабочем кабинете. Он сидел за огромным столом и растирал виски. На нем было бледно-желтое шелковое облачение, поверх него — белая накрахмаленная рубашка с застегнутым воротником и без галстука. На рубашку был надет дорогой твидовый пиджак в елочку. Только старый и уважаемый шейх мог позволить себе подобный костюм. Я подумал, что шейх просто великолепен.
— Хабиб! Лабиб! — позвал он.
Хабиб и Лабиб — имена Говорящих Камней. Существует лишь один способ различить — назвать одним из этих имен. Вероятно, кто-нибудь из них моргнет в ответ, а если нет, то невелика разница. Тем более не уверен, что они вообще станут отзываться на имя.
Оба Говорящих Камня находились в кабинете, стоя по обе стороны стула с высокой прямой спинкой. Я был удивлен, увидев сидящего там юного сына Умм Саад. Руки Говорящих Камней лежали на плечах Саада, спина его сгибалась под огромной тяжестью. Его допрашивали. Я прошел такое же испытание. Смею вас уверить, ощущение не из приятных.
Папочка улыбнулся, когда я вошел. Он не поздоровался со мной, поглядев на Саада.
— Где жили вы с матерью перед тем, как приехать в город? — спросил он у Саада.
— В разных местах, — был ответ. Голос Саада дрожал от страха.
Папочка снова потер лоб. Взгляд его был устремлен вниз, на стол, и лишь легкое движение пальцев подсказало Говорящим Камням, что делать дальше. Два великана еще крепче схватили мальчика за плечи. Лицо Саада побледнело, рот распахнулся.
— Перед тем как приехать в город, — ровным голосом повторил Фридлендер Бей, — где вы жили?
— Чаще всего в Париже, о шейх. — Голос Саада был жалобным и напряженным.
Услышав слово «Париж», Папочка вздрогнул.
— Твоей матери нравится жить среди французов?
— Наверное…
Фридлендер Бей искусно разыгрывал роль скучающего человека. Он взял серебряный ножичек для разрезания бумаги, меланхолично повертел его в руках.
— Хорошо вам жилось в Париже?
— Да, наверное.
Хабиб и Лабиб взялись под самые ключицы и таким образом выудили из Саада некоторые подробности.
— У нас была большая квартира по рю деПарадиз, о шейх. Моя мама любит хорошую кухню и званые вечера. Нам хорошо жилось в Париже. Я даже удивился, узнав, что мы едем сюда.
— А трудился ли ты, чтобы заработать денег на французскую еду и французскую одежду для своей матери?
— Нет, о шейх.
Папочка прищурился. — А как ты думаешь, откуда брались деньги на все эти удовольствия?
Саад колебался. Я услышал, как он застонал. Камни взялись за него еще круче.
— Она говорила, что деньги давал ее отец! — закричал он.
— Ее отец? — переспросил Фридлендер Бей, роняя ножичек и не спуская глаз с Саада.
— Она говорила, деньги давали ей вы, о шейх. Папочка сделал изумленное лицо и всплеснул руками. Камни отступили назад, оставив мальчика в покое. Саад согнулся, закрыв глаза. Лоб его блестел от пота.
— Разреши мне поведать тебе вот что, о проницательный отрок, — сказал Папочка, — знай: я не лгу. Я вовсе не отец твоей матери и даже не твой дедушка. Между нами нет кровного родства. Это — все. А теперь можешь идти.
Саад попытался встать, но снова упал на стул. В глазах его светились гнев и решимость, — он глядел на Фридлендер Бея, словно желая запомнить каждую черточку его лица. Палочка только что обвинил Умм Саад в обмане, и я был уверен, что мальчик продумывал какой-нибудь акт возмездия. Наконец ему удалось встать, и Он, ПОкачиваясь, направился к двери. Я преградил ему путь.
— Прими, — сказал я, вытряхнув из своей коробочки две таблетки соннеина. — Сразу почувствуешь себя лучше.
Он взял таблетки, посмотрел на меня с ненавистью и швырнул их на пол. Затем повернулся и вышел из кабинета. Я нагнулся и поднял соннеин. Перефразируя местную пословицу: белая таблетка про черный день.
После формальных приветствий Папочка пригласил меня устраиваться поудобнее. Пришлось сесть на тот самый стул, с которого встал Саад. Должен признаться, меня передернуло.
