Андрей Буторин - Север
Но тяни – не тяни, а посмотреть все-таки надо. Разумеется, после того, как будет почищена посуда. И… что еще?.. Может, выстругать про запас пару стрел? Нанас уже достал нож, но тут же со злостью сунул его назад в ножны. Да что же это такое?! Боится какой-то щелкающей коробки и дурацкой одежды, словно та высунет сейчас из мешка зубастую морду и откусит ему нос! Он невольно поднял руку, накрыл нос ладонью и, начиная злиться всерьез, сплюнул. Нос у него, конечно, красивый – в меру прямой, в меру широкий, – но он его сам сейчас оторвет, если немедленно не отправится к мешку!
И он все же отправился, заметив краем глаза, как с внимательным любопытством поглядывает на него Сейд.
– Гляди, гляди, – пробурчал Нанас. – Сейчас мы его, легохонько!..
Сначала он собирался отвязать и снять мешок с нарт, но затем подумал, что это будет глупо; красный мешок небесного духа был отнюдь не «легохоньким», да и смотреть на его содержимое было все равно где.
Пришлось, правда, повозиться с незнакомыми, странными застежками – кожаными ремешками с дырками и металлическими креплениями на мешке. После этого удалось отбросить с верха мешка накрывающий его кусок шкуры. Нет, все же не шкуры. Это было что-то другое, будто плотно-плотно сплетенное из тонких красных нитей. Вспомнился старый мамин наряд, который та изредка надевала, когда он был еще ребенком; мама называла его платьем и говорила, что оно сшито из ткани. Так вот, этот мешок был сделан из похожей «ткани», только более грубой и прочной. Нанас мысленно шикнул на себя: «Какая разница, шкура или не шкура! Лезь давай внутрь!»
И он полез, для чего пришлось развязать уже почти обычную веревку, стягивающую горловину мешка. Развязал – и отпрянул с диким воплем: на него из мешка и впрямь огромными круглыми глазами смотрела жуткая морда!.. Имелась ли у нее зубастая пасть, Нанас разглядеть не успел, и он вовсе не собирался это уточнять. Неинтересно ему было, ну вот ни на столечко!
Он вдруг увидел, что рядом стоит Сейд и скалит свою плоскую морду. Словно улыбается с издевкой.
– Ага! – взмахнул Нанас руками. – Смейся, смейся! Загляни-ка туда сам, я посмотрю, как ты обхохочешься.
Сейд послушался и, запрыгнув в кережу, сунул голову в мешок. Долго там к чему-то принюхивался, но вылез обратно совершенно спокойным.
«И что? – спрашивал его взгляд. – Когда начинать смеяться?»
Нанас сквозь капюшон почесал голову, буркнул что-то, чего и сам не понял, и, оттеснив пса, осторожно, стараясь не коснуться содержимого, стал завязывать мешок. Кое-как затянув на горловине веревку, он даже не стал тратить время на застежки, в тайной надежде, что содержимое выпадет по дороге, а он сделает вид, что этого не заметил. По правде говоря, он бы с огромным удовольствием выбросил весь мешок прямо сейчас, и лишь мысль, что небесный дух за ним наблюдает и будет очень недоволен подобной выходкой, не позволила это сделать.
Хоть Нанас и собирался проехать после той остановки побольше, но обстоятельства решили по-другому.
Обстоятельства!
Ему с детства не нравилось это слово, потому что его часто любила повторять мама, когда ему грозили неприятности. «Я бы разрешила тебе пойти купаться, – говорила она маленькому Нанасу, – но не позволяют обстоятельства». Или: «Будешь ты сегодня наказан или нет, покажут обстоятельства». Тогда, в детстве, эти обстоятельства представлялись ему хитрыми и вредными невидимыми человечками, которых видела и слышала только его мама. Наверное, потому, что раньше, еще до того, как на людей разгневались духи, она была учительницей. Он не очень понимал, что это значит, но по рассказам мамы выходило, что она вроде как была главной над многими детьми, и те во всем ее слушались. Может, там были и эти самые обстоятельства? Правда, потом они уже перестали слушаться маму, но все же показывались ей и порою с ней разговаривали.
Но мамы не стало, и теперь обстоятельства распоясались совершенно.
Нанас и так уже замечал, что сосны и ели в лесу вдоль дороги стали низкорослыми и кривыми. Но когда дорога, огибая очередную сопку по ее пологому склону, круто повернув, направилась вниз, ему пришлось останавливать нарты. Весь обратный бок горы покрывала густая поросль ельника, и елки тут были не просто кривыми, а изгибались так, что переплетались друг с другом в подобие огромной зеленой сети. Она, протянувшись по склону, пересекала дорогу и продолжалась далеко вниз, до небольшого, едва различимого за колючей порослыо озера. Причем, дорогу она пересекала вообще удивительно: ели с той и другой ее стороны пря- мо-таки легли навстречу друг другу, вытянув неимоверно длинные зеленые лапы. И эти кривые ветви сплетались и по самому низу дороги, и чуть выше над ней, образовав совершенно непреодолимый заслон.
Сначала выбравшийся из кережи Нанас достал нож и принялся кромсать эту колючую ограду, но вскоре понял, что не справится с ней не только до ночи, а, пожалуй, и за весь следующий день.
Оставалось одно – ехать в объезд. Но огибать по лесу сопку – это тоже потратить полдня, если не больше; неизвестно еще, нет ли подобного и на дальнем ее склоне. Спускаться к озеру и объезжать его и вовсе глупо – даже отсюда расстояние казалось огромным. И тоже через лес…
Как бы to ни было, делать это вечером не стоило. « Раз уж так получилось, раз обстоятельства решили пошутить, – сказал он себе, – смеяться будем с утра, на отдохнувшую, свежую голову».
Упомянув про обстоятельства, Нанас опять вспомнил маму. А ведь она, скорее всего, тоже знала правду… Знала, что мир не кончается за горами. Может быть, знала и о заклятии духов – радиации. И все-таки молчала, даже ни разу не намекнув ему об этом. Вероятно, опять из-за обстоятельств. Только теперь это были не какие-то придуманные невидимые человечки, а самые что ни на есть настоящие – нойд и старейшины. Понятно, что мама боялась не столько за себя, как за него, Нанаса. Она понимала, что запретные знания не доведут его до добра. Удивительно уже то, что мама рассказывала ему иногда о прежней жизни. Ну, не то чтобы специально и подробно рассказывала, но порой упоминала.
Нанас почувствовал, что начинает злиться. Обстоятельства! Везде и всюду! Лишние знания – обстоятельства; замыслы нойда – обстоятельства; повеления духов – обстоятельства; метель со снегом – тоже обстоятельства. И даже эти ненормальные елки – обстоятельства! А он, сам он – получается, совсем никто? Как опавший осенний листок – куда ветер дунет, туда и полетит. Может быть, взять, да и тоже стать обстоятельством?
Он не заметил, как снова вынул нож. Накрывшие дорогу переплетенные ели казались ему сейчас живым существом, наглым, дерзким, злобно-ехидным. Да неужели какие-то дрова могут быть сильнее его, человека?!
Нанас вдруг замер.
Он даже перестал дышать. Какая-то из только что пронесшихся в голове мыслей царапнула острыми коготками край сознания, пытаясь забраться туда полностью. Пока у нее это не получалось, и Нанас решил ей помочь; он чувствовал, что мысль эта очень разумная и полезная. Итак, о чем же он думал? Обстоятельства, нойд, метель, опавший листок, ветер, елки, дрова, человек… Стоп! Дрова… Ну конечно же дрова! Он даже запрыгал от радости, чем вызвал у понурого, наверняка опять голодного Сейда искреннее
возмущение. Пес даже обиженно гавкнул. Дескать, конечно, плясать и прыгать куда веселей, чем идти на охоту, ставить силки… Однако Нанас так радостно улыбнулся другу, что тот все-таки заинтересовался. «А ну-ка, – потребовал его взгляд, – поделись! Может, и я спляшу – вдруг сразу есть расхочется?»
– Костер, – сказал Нанас.
Пес недоуменно склонил набок голову, и Нанас, разведя в стороны руки, пояснил:
– Большой костер. Пых! Ты видел, как горит ельник?
Сейд вскинул голову и восторженно уставился на хозяина. «Я знал, – светилось в его морошковых глазах, – я всегда знал, что ты не такой глупый, каким порой кажешься!» Он даже по-щеня- чьи взвизгнул и подпрыгнул, с явным намерением лизнуть Нанаса в лицо. Тот со смехом увернулся:
– Ага! Все-таки запрыгал! То-то же.
Да, мысль была очень хорошей. Но для ее осуществления нужны были все-таки и обычные дрова – желательно сухие ветки, чтобы огонь хорошо занялся. А там уже и свежая хвоя загорится, никуда не денется. Правда, Нанас слегка опасался, что этот «большой костер» не ограничится одной дорогой и разгорится дальше, по обе стороны от нее. Но, если подумать, сейчас все же не жаркое лето, и весь лес не сгорит, когда-нибудь пламя да остановится.. Хотя такое уродство и лесом-то называть не хотелось.
Сейд вдруг перестал радоваться и опять загрустил. Нанас его сразу понял.
– Голодный? – подмигнул он псу. – Думаешь, с этим костром теперь и охота накрылась?
Сейд поднял голову и глянул на него: дескать, а разве нет?..
– А ты подумай хорошенько, что мы еще можем получить из этой задумки?
