Тед Уильямс - Море серебрянного света
Наконец, через несколько минут, большая фигура встала. Маленькая все еще сидела, опираясь на колонну, но, прежде, чем Дульси сумела рассмотреть подробности, пленка кончилась.
Дульси уселась прямо и уставилась на экран, ощущая во рту кислый привкус. Совершенно невозможно было сказать точно, что там произошло, и ей могло потребоваться много часов работы с ее улучшающей изображение программой прежде, чем она сумеет догадаться. В любом случае она должна сделать в своей собственной системе в подходящее время. Глупо сидеть здесь с открытыми тайнами Дреда — лучше скопировать файлы, а потом уже изучить их.
Но она ни смогла победить искушение открыть еще несколько, просто чтобы увидеть, действительно ли все то, что Дред так тщательно хранит от всех, также непонятно, как и то, что она видела. Она выбрала несколько других и решила открыть "Нуба 8".
Изображения в Нубе 8 была намного четче, хотя и они, похоже, была скачаны из камеры наблюдения, на этот раз находившейся на площадке лестницы того, что выглядело большим офисом или роскошным жилым зданием, тоже ночью. Сцена была освещена прожектором; фигура женщины, появившейся из стеклянной двери с сумочкой под одной рукой и блокнотом под другой, была видна совершенно отчетливо. Молодая, возможно возраста Дульси, темноволосая, стройная. Она остановилась на верхней ступеньке и порылась в сумочке, вынув оттуда небольшой цилиндр, похожий на какое-то химическое средство защиты, и тут со страхом посмотрела вперед. Перед ней появилась тень, быстрая, как летучая мышь; мгновением позже площадка опустела. Изображение прыгнуло и изменилось, теперь фильм снимался с другой камеры, находившейся на подземной стоянке, и женщина, которую держала неразличимая фигура в темной одежде, безусловно была та же самая, хотя и с перекошенным ужасом лицом.
Взбудораженная этим коротким фильмом ужасов — неужели это и есть тайна Дреда, ужасная и отвратительная: он собирает эти занюханные фильмы? — Дульси скорее была недовольна собой, чем страдала от того, что она видела.
Вполне логично, подумала она. Первый парень, который понравился мне за последние несколько месяцев, и такое же дерьмо, как все. Слава богу, я не дала ему…
Женщину бросили на пол. В этом файле не было звука, но Дульси и так знала, что женщина кричит от ужаса. Потом мужчина, который бросил ее на цементный пол повернулся к камере — он точно знал, что она там — и улыбнулся, как если бы посылал фотографию домой, на память.
И только тут Дульси поняла, что он делает.
С невыразимым ужасом она смотрела, как Джон Дред, он же Джон Вулгару и Джонни Дарк, тшательно связал женщине запястья, залепил рот клейкой лентой и начал орудовать очень длинным ножом. Он все делал очень тщательно и так, чтобы камера наблюдения засняла все с самого лучшего угла. В какой-то момент Дульси почувствовала, что она не может двинуть ни рукой ни ногой, не может отвернуться, как если бы и она сама связана, и вообще не может шевельнуть ничем, кроме испуганных глаз.
И только тогда, когда заиграла мягкая чувствительная мелодия фортепьяно, к которой присоединились несколько тактов струнных и хор, и Дульси сообразила, что музыку добавили после конца пленки, в ней что-то щелкнуло. Она встала на ноги, рыдая во все горло, и пару раз упала, прежде чем сумела добраться до ванны, где ее начало рвать без остановки.
ГЛАВА 38
Мальчик во Тьме
СЕТЕПЕРЕДАЧА/ЧАСТНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ: Улыбка — развлечения для взрослых
(Изображение: игровой салон "Улыбка", сцена с представлением)
ГОЛОС: Ты много работаешь, верно? Как насчет того, чтобы, не выходя из дома, поучаствовать во взрослых развлечениях высшего качества? Улыбка, сетевой клуб для джентльменов номер один, предлагает самые лучшие осязательные развлечения и полную анонимность, во всем; останови эту боль, темноту и холод, и эту боль, боль, боль…
— СТИВЕН? — Рени заметалась на каменной полке, отчаянно пытаясь найти путь вниз, к мальчику, но тропа заканчивалась через нескольких метров, соединяясь со стеной ямы, гладкой, как расплавленное стекло. — Стивен! Это я, Рени!
Он медленно откинул голову назад, его затененные глаза ловили медленный блеск звезд, висевших высоко над ними, но ничем не показал, что узнал ее. Быть может, она ошиблась? В яме было темно, несмотря на странные искривленные звезды над головой, темно как поздним вечером, а он был во многих метрах от нее.
Рени ползала взад и вперед на полке, как леопард на ветке. — Стивен, поговори со мной. Как ты себя чувствуешь?
Он перестал плакать. Когда эхо ее крика умчалось прочь, она услышала его вздох, слабый и несчастный, пронзивший ее сердце. Какой он маленький! Она даже забыла, насколько он мал, насколько незащищен от этого жестокого мира.
— Послушай. — Она попыталась говорить спокойным голосом. — Я не могу спуститься, но, может быть, ты можешь подняться ко мне. Ты можешь, Стивен? Пожалуйста?
Он опять вздохнул. И опустил голову. — Нет пути наверх.
Как будто что-то тяжело ударило Рени в грудь. Это его голос, никаких сомнений. — Черт побери, Стивен Сулавейо, не говори мне так, не попытавшись. — Она услышала гнев в своем голосе, гнев, рожденный ужасом и усталостью, и попыталась успокоиться. — Ты не представляешь себе, как долго я искала тебя, где только не была. Я не сдамся. И ты не должен сдаваться, тоже.
— Никто не ищет меня, — вяло сказал он. — Никто не приходит.
— Нет, неправда! Я пыталась! И пытаюсь. — Из-за слез в глазах вся эта и так странная сцена расплылась, стала полным абсурдом. — О Стивен, я так скучаю по тебе.
— Ты не моя мама.
Рени заледенела, потом с трудом отодвинулась назад, едва не упав в реку. Она молча вытерла слезы. Неужели у него что-то с головой? И он думает, что мама еще жива? — Нет, я не твоя мама. Я — твоя сестра, Рени. Ты помнишь меня, или нет?
После долгих мгновений молчания он ответил. — Я помню тебя. Ты не моя мама.
Сколько он помнит? Возможно он, защищаясь, выдумал себе, что мама еще жива. Не напугает ли она его настолько, что введет в ступор, если будет спорить с ним. Может ли она позволить себе рискнуть? — Нет, я не твоя мама. Мамы здесь нет, только я. И я пыталась найти тебя… очень долго. Стивен, нам надо уходить отсюда. Есть там такое место, что ты можешь взобраться наверх?
Он покачал головой. — Нет, — с горечью сказал он. — Нет такого места. Я не могу взобраться. И у меня все болит.
Тише, сказала она застучавшему сердцу. Медленнее. Ты не поможешь ему, если ввергнешь себя в панику. — Что у тебя болит, Стивен? Скажи мне.
— Все. Я хочу домой. Я хочу к маме.
— Я делаю все, что в моих силах…
— Сейчас! — пронзительно крикнул он. — Руки замелькали в воздухе — он бил себя по голове. — Сейчас!
— Стивен, нет! — крикнула она. — Успокойся, все будет хорошо. Я здесь. Теперь ты не один.
— Всегда один, — с горечью сказал он. — Только голоса. Обманы. Ложь.
— Иисус милосердный. — Рени почувствовала, что еще немного, и распухшее болящее сердце задушит ее. — О, Стивен, я никакой не обман. Это я, Рени.
Он долго молчал, крошечная фигурка, почти неотличимая от больших каменных валунов, валявшихся на дне ямы. Журчала река.
— Ты возила меня на океан, — наконец сказал он более спокойным голосом. — Там птицы. Я бросал… что-то. Они хватали это в воздухе. — В его голосе появилась нотка удивления, как если бы что-то вернулось к нему.
— Хлеб. Ты бросал кусочки хлеба. И чайки, она сражались за них — помнишь? Ты еще так смеялся. — Маргит (* курортный город в Южной Африке), вспомнила она. Сколько ему было? Шесть? Семь? — Ты помнишь, как один человек играл, а его собака танцевала?
— Да, прикольно. — Он сказал это так, как если бы ничего не чувствовал. — Прикольная маленькая собачка. Одетая в платье. Ты еще так смеялась.
— Ты тоже смеялся. О, Стивен, а что еще ты помнишь? Твой комнату? Нашу квартиру? Папу? — Она увидела, как он закостенел и молча выругала себя.
— Кричит. Всегда кричит. Большой. Громкий.
— Стивен, он не такой…
— Кричит! Злой!
По звездам наверху прошла рябь, их накрыла тень, на мгновение погрузившая большую пещеру во мрак, и сердце Рени опять застучало. Она не могла дышать, пока не увидела маленькую съежившуюся фигуру Стивена.
— Да, иногда он кричит, — осторожно сказала она. — Но он любит тебя, Стивен.
— Нет.
— Любит. И я. Ты знаешь это, верно? Насколько я тебя люблю? — Ее голос треснул. Как ужасно — быть так близко и все-таки так далеко. Она хотела схватить его, обнять, целовать его лицо, прижать к себе близко-близко, почувствовать каждый изгиб его волос, дышать запахом маленького мальчика. Неужели настоящая мать чувствует что-то большее?
