Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл
— Прекратите, — повторил Чистотец, чувствуя, как голову ему затопляет жаркая боль. — Сейчас же прекратите.
— Сейчас же? Это ты мне сказал «сейчас же», засранец?
Почуяв свежатину, подростки расступились. Белый выплюнул сгусток крови. А Чистотец вдруг узнал в нем парнишку из вокзального туалета. Контактную линзу с Мадонной тот уже где-то потерял.
— Оставьте его в покое, — велел Чистотец.
Потом боль исчезла, зато стали складываться слова песенки… почему-то ему подумалось, что ей его научили тетя Вивиан и дядя Уолдо.
— Назад, — приказал Чистотец, и один из парней повиновался.
— Ты мне действуешь на нервы, детка, — предупредил взрослый. — А к сэру Слику никто не докапывается. Никто не достает Доктора Двустволку, Главу Росомах. У меня член длиннее, у меня пушка больше, у меня собака злее.
— Во-первых, — сказал Чистотец… и к изумлению подростков распустил штаны.
— Вот это да, мужики! Глазам не верю!
— Матерь божья!
— Во-вторых, смешное у тебя ружьишко.
Сэр Слик поднял «моссберг», но обнаружил, что в руках у него теперь не обрез, а клюшка для игры в гольф, причем дешевенькая.
— Будь я!..
— El Diablo![37]
Слик отшвырнул клюшку.
— А в-третьих…
Чистотец щелкнул пальцами, и, поднявшись, страшный пес сделал несколько шагов и сел у его ног.
Под запаршивевшей черно-полосатой шкурой, которая выглядела так, словно кто-то замешал с грязью тесто из пива с костяной мукой, у бойцовой собаки перекатывались мускулы. Грудь у нее была широкая, как у мандрила, но бояться следовало головы: сдавленный череп с маленькими, торчащими как два бритвенных лезвия ушами, покрытые шрамами брылы в слюнявой пене. Но за тупой жестокостью в тусклых как болотные провалы глазах Чистотец разглядел страдание и страх, которые напомнили ему прячущегося ребенка, мальчика в шкафу, ждущего, чтобы злой дядя прошел мимо. Он протянул руку, и мутант вывалил распухший влажный язык со слабой, но отчетливой железистой вонью крови.
— Ладно. Значит, тебя на испуг не возьмешь.
— Сомневаюсь, что меня хоть на что-то возьмешь. — Чистотец похлопал зверя по голове.
— Кто не боится, становится трупом, — сплюнул Слик.
— Ты уже умирал? — все еще улыбаясь, отозвался Чистотец.
— Que hacemos![38]— крикнул кто-то из банды росомах.
— Ну, брат! — присвистнул Слик, тряхнув щетинящимся стеклом париком, пытаясь вернуть себе утраченный престиж. — Признаю, член у тебя что надо. И крутые фокусы с гипнозом умеешь показывать. Но относительно пушки ты лажанулся, сынок. Пушка у каждого из нас есть!
Подняв свои стволы повыше, росомахи подтвердили его аргумент.
— А теперь опусти белого придурка. Или, может, сам по-быстрому перережешь ему горло? Потому что я собираюсь кастрировать этого гомика. А твое хозяйство отрежу и замариную, а банку с ним приверну себе на капот. Что на это скажешь?
— Таких больших банок не делают, — пожал плечами Чистотец. — А теперь бросайте пушки в мусорный бак и отпустите мальчишку.
— ДА КТО ТЫ ТАКОЙ, ЗАСРАНЕЦ! — завопил Слик.
— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов, — ответил Чистотец.
И один за другим чернокожие побросали стволы в бак и отпустили белого. Полуголый, порезанный и окровавленный парнишка побрел куда-то за развороченные машины.
Вот теперь Слик по-настоящему испугался. Ничего подобного не случалось, даже когда он баловался черной магией.
— А сейчас, — сказал Чистотец, — споем песенку. Ее нетрудно запомнить. Но очень тяжело забыть.
В голове у него звучали веселые голоса тети Вивиан и дяди Уолдо, словно учили маленького ребенка считалке.
— Пока только вы, мальчики. Готовы?
Прыг-скок, прыг-скок… бегут зайцы наутек…
Глаза «росомах» остекленели.
— А теперь все вместе! — крикнул Чистотец. — Прыг-скок, прыг-скок… бегут зайцы наутек…
Один за другим «росомахи» присоединялись к хору, пока не сложилась песня.
— А теперь добавим пару движений, — велел Чистотец. — Попрыгаем и похлопаем.
Так и пошло: пение с притопыванием.
Оставшись один, Слик был уже за гранью страха.
— А ты давай разувайся, — приказал Чистотец.
— Т-тебе н-нужны м-мои с-сапоги?
— Просто подумал, что без них ты будешь быстрее бегать.
— Пожалуйста! — проскулил Слик, со лба у него лился пот. Подсвеченный гульфик нелепо задрожал, посыпались искры.
— Кажется, ты обмочил контакты, — улыбнулся Чистотец. — Спорта ради дам тебе фору.
В ответ главарь банды забормотал что-то себе под нос тоненьким обалделым шепотом. Он сорвал прикинутую шубу, сапоги и закоротивший гульфик. Парик он швырнул в мусорный банк, и лампочки в нем со звоном разбились. Тоненько взвизгнув, глава росомах бросился прочь через свалку. Чистотец подождал.
— Что ты собираешься делать? — спросил жалобный голос. — Спустишь собаку?
Это был белый парнишка. Он с трудом натягивал порванную одежду и, хотя уже стер с лица кровь, из нижней, хирургически утолщенной губы сочилась новая.
— Нет, — отозвался Чистотец. — То, что, как думает Слик, гонится за ним, пострашнее нашего пса… и гораздо быстрее.
— Как ты, черт побери, это делаешь?
— Не знаю, — признался Чистотец. — Кажется, мной руководит Господь.
Он попытался представить себе лица дяди Уолдо и тети Вивиан.
— Вот дерьмо, — сказал парнишка. — Мне, наверное… надо тебя поблагодарить. Как… тебя… зовут?
— Можешь звать меня мистер Чистотец. Мне понадобятся деньги и ночлег. Они говорили, ты богатый. Это правда?
— Д-да. — Парнишка кивнул. — Но при себе у меня ничего нет. И ни в один отель тебя с собакой не пустят. Хочешь, поедем ко мне домой?
— Не знаю, — с сомнением пробормотал Чистотец.
— Можешь взять с собой собаку.
Глава 8
Жизнь, которую ты спас
Мальчишка, похоже, знал дорогу через лабиринт, что было неплохо. Бледное солнце садилось, и на свет выбирались все более опасные личности: нацисты, медсестры, монашки, бойскауты.
— Как тебя зовут?
— Уилтон Брэнд, — ответил мальчишка. — Мой отец Кинг Брэнд. Ну, тот самый Кинглэнд Брэнд. Бывший председатель совета директоров корпорации «Американские сталелитейные».
Это имя ничего Чистотцу не говорило.
— Тебе не следует ошиваться в таких местах, — сказал он, когда они проходили мимо клетки, набитой азиатскими девочками.
— А то я сам не знаю! — язвительно усмехнулся мальчишка. — Это все из-за «Пандоры». Сначала я был на седьмом небе. Все меня хотели, я сам чувствовал себя человеком. Потом начался кошмар.
Чистотец оглядывался по сторонам… Калеки без рук или ног бултыхаются в кукурузной похлебке; извиваются затянутые сетками, как салями, толстяки; отчаявшиеся старухи привязаны к колесам. Мастифф глухо зарычал.
— Оставишь пса себе? — спросил Уилтон.
— Не могу же я его просто бросить. И тебя тоже.
— И как собираешься его назвать?
— Уорхолл, наверное. Ты… Тебе, похоже, немного лучше?
— Да. — Голос Уилтона звучал удивленно. — Когда закинешься, ощущаешь ненадолго покой, но не такой…
— А вдруг ты сумеешь соскочить с наркотика, — сказал Чистотец. — Разве тебе нельзя помочь?
— Ты что, с луны свалился?
— У меня проблемы с памятью.
— Хреново. Считается, что наркотики как раз и помогают. Вот откуда взялись заболевание Нанга и синдром возрастающей зависимости от упрощения. «Эфрам-Зев» вечно изобретает болезни. Поэтому «Витесса» и подмяла его под себя: применила стратегию «дизайнерского вируса» из киберпространства к фармацевтике.
— Но почему люди на это клюют? — спросил Чистотец, оглядываясь на женщину с перевязанной головой, которая вела маленькую девочку в нарядном платьице.
— Скоро поймешь, — пообещал Уилтон.
Свалка осталась позади, перед ними открылась длинная мокрая улица с провалами канализационных люков. Миновав несколько кварталов, они увидели бетонный бункер, возле которого мальчишка оставил машину, хотя выражение «машина» не воздавало ей должное. Транспортное средство марки «кочевник» следовало бы назвать гибридом бронетранспортера и полноприводного японского дома на колесах.
— Найди себе чего-нибудь поесть, — кивнул в сторону камбуза Уилтон. — Я наскоро душ приму.
Чистотец опустился на пластмассовый стул, отлитый по форме голой девушки. Внутри бронетранспортера пахло алкоголем, потом и затхлой пиццей. На полу валялись грязные трусы, тюбики крема и различные вибраторы. На Чистотца опять накатила депрессия. Этот неблагополучный подросток напомнил ему мальчика в ванной из его видения (или это было воспоминание?). Вина, страх? Он не испытывал ничего, хотя бы отдаленно похожего на сексуальную тягу, что само по себе принесло огромное облегчение, учитывая чего он только что навидался. Но было что-то еще, что-то, парящее между надеждой и грустью.
