Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл
— Н-не п-пей к-кофе! — брызжа слюной, пролопотал Торгол. — Т-там с-снотворное! С-скорее!
Притащив Чистотца на кухню, он толкнул склизкую дверь черного хода, которая вела в проулок. Чистотец переступил порог и был таков еще до того, как ему пришло в голову задать хоть какие-нибудь вопросы.
— Торгол, — моргнул, входя мгновение спустя в кухню, доктор Шекангуан в чистых штанах. — Тебе и в самом деле не следовало его отпускать. Мы только что договорились о замечательной цене за его органы.
— И-извините, н-но…
— Будет, Торгол, будет, — прошипел доктор, доставая шприц. — Так вот, мы пообещали мистеру Брэнду печень. А мы всегда выполняем обещания.
Глава 5
Сын и тень
Арета Найтингейл сидела у себя в палатке, потягивая кофе и лелея комплекс вины, унять которую не смог даже психостимулирующий парик «гейша». «Жучок», который они спрятали в одежде Чистотца, работал, и Широкая Частота уже доложил, что светловолосый гость сатьяграхов благополучно добрался до Питтсбурга. Да, «Забвение-6» остановило мозговой смерч, но кто знает, какой ущерб оно само причинило? Сейчас трансвестит пыталась представить себе состояние Чистотца и как он отнесется к письму, в котором от него требуют связаться с Джулианом Динглером… Да и не выбросил ли он его вообще?
Она заметила, что деревья, которые еще вчера когтили небо черными алчными силуэтами, сегодня приготовились распустить почки. За ночь дали стрелки с набухшими бутонами нарциссы, которые посадил Гроди. Настроение в Форте Торо становилось все более праздничным. Кем бы или чем бы ни был Чистотец, он не принес вреда сатьяграхам. Во всяком случае, пока. Но странный скиталец определенно разбередил странные мысли.
Раскрыв свою сексуальную ориентацию и сменив имя с Дензеля Фиска на Арета Найтингейл, трансвестит отрезал себе дорогу назад — и уж тем более когда вступил в ряды сатьяграхов. С тех пор и до появления Чистотца Арете удавалось блокировать мысли о прошлом. Она знала, что ее жена Эрата не желает ее больше видеть. Но сын Минсон — другое дело. Особенно если бы мальчик, который уже стал мужчиной, узнал правду.
Минсон Фиск, игравший некогда на валторне в «Струнном квартете Джуллиарда» на концертах в Библиотеке Конгресса, бросил Нью-Йорк и карьеру профессионального музыканта, чтобы стать социальным работником во флоридском городке Форт-Лодердейл, где не только раскрылся полностью (занялся не чем иным, как боксом), но и оказался настолько хорош, что стал гей-символом и прославился на всю страну, когда нокаутировал преподобного Стабби Кенвика, одну из звезд «Христианского шоу-бизнеса», во время благотворительного поединка в «Театре перфоманса имени Джеки Глисона»[33] в Майами. Очнувшись, Стабби обнаружил, что лишился нескольких миллионов клеток мозга, двадцати двух очков в рейтинге и самоуважения. А Минсон Фиск, передав свой выигрыш в фонд исцеления СПИДа, в одночасье стал звездой. С тех пор он подписал контракт с Обвалом О'Флагерти, который устраивал так называемые эффектные поединки «Бои не на жизнь, а на смерть» с Ксерксом «Труподелом» Макколлумом из нового Царства Солнца в Лос-Вегасе, мегаполисе, вобравшем в себя остатки Лос-Анджелеса и Лас-Вегаса после гигантского землетрясения, известного как Йети.
В нынешнем, пост-чистотцовом настроении Арета вынужденно признавала, что гордится. Сын делает то, чего сама она не сумела и, наверное, никогда не сможет: он верен себе и вдохновляет других. Но набраться смелости выйти на ринг с Ксерксом Макколлумом, угольно-черным костоломом с боен Канзас-Сити, самым высокооплачиваемым борцом мира! У него же на счету сорок пять встреч, сорок пять нокаутов и три смерти жертв!
Арета боялся и радовался за сына, как никогда не боялся и не радовался за себя. Чего бы он ни отдал, чтобы посмотреть бой живьем! Но это безумная мысль. У него слишком много работы здесь, на нем лежит слишком большая ответственность. Слишком многие зависят от его руководства. Но что бы это было за мгновение! Конечно, Минсона вырубят в первые же пять секунд. Вероятно, он заработает неизлечимое повреждение мозга или даже умрет. А может, и нет. Может, и нет! Так или иначе — долг отца быть там. Разве не так? Даже если отец — трансвестит.
Такие мысли точно лесной пожар бушевали в голове у Ареты. Секретная операция. Улизнуть из Форта Торо, добраться в Невадафорнию и увидеть бой! За такое сатьяграхи, вероятно, его выгонят. Скорее всего он никогда не встретится с Парусией Хид. Он может попасть в лапы «Витессы» или федералов (что в общем-то одно и то же). Но это стоит того, чтобы снова увидеть сына (и, скажем, прошвырнуться чуточку по магазинам).
Арета отправилась на поиски Ищейки, но ДатаКуб в информационном центре был пуст. А что, если…
В систему она в вошла с терминала Ищейки, введя мастер-код «плацебо-домино». Этого пароля не знал даже карлик.
В последнем заведенном им файле оказалось письмо Джулиану Динглеру, которое Ищейка набросал для Чистотца, но отправленная самому Динглеру записка почему-то отсутствовала. Странно. Надо будет поговорить с Ищейкой. А пока Арета вошла в матрицу и вызвала ЭНТОМОЛОГА.
Из кибернетической тьмы сложилось лицо за сеткой.
— Доброе утро, друг мой, — засочился мягкий голос. — Ещщщще порыбачччим?
Арета поежилась.
— Тебе известно, что случилось с сообщением, которое Ищейка послал вчера в Питтсбург? С закодированным сообщением в «Витессу»?
— Впервые о таккком ссслышшшу, — ответил мягкий голос.
Ищейка говорил, что ЭНТОМОЛОГ едва ли не самое мощное их оружие. Если кто-то взломал его, запустил в него вирус или, упаси господи, подчинил себе, сам Форт Торо в опасности. Вернув ЭНТОМОЛОГа в кибертьму, Арета решила при первой же возможности поговорить с карликом наедине.
Глава 6
Шепчущая клетка
Происшествие в клинике доктора Сколько-Даша напрочь отбило Чистотцу аппетит. Следующие несколько часов он бродил среди терминалов вакцинации и адвокатских контор, стараясь держаться подальше от зон карантина. Случилось что-то ужасное… возможно, много чего ужасного. Название «Витесса» казалось знакомым, но что такое «аль-Вакия»? И что за заплатки на людях вокруг? Присмотревшись внимательнее, он увидел на них почти живой отсвет, который исходил от сверхтонких микроплат, плавающих в каком-то похожем на глицерин растворе. В каждой чудилось что-то индивидуальное, и тем не менее все они были соединены между собой невидимыми потоками данных, точно кусочки гигантской головоломки.
Некоторое время он смотрел на реку Аллегейни, гладя шарик из слоновой кости в кармане. Он подумал, не бросить ли его в воду, но не смог себя заставить. А потому швырнул шелковистую пшеницу волос, которую унес ветер. Он попытался сосредоточиться на плане. Как ему достать денег? Кого или что ему тут нужно искать? Проблема заключалась в том, что каждые несколько минут он слышал голоса. Иногда в голове у него словно бы ангелы пели гимны, а иногда звучали неизвестные языки, наводившие на мысль об индейцах и бизонах… о ветре в высокой траве. А потом вдруг голоса стрекотали как обезумевшие насекомые, шуршали как тараканы в алюминиевой фольге. Он улавливал обрывки фраз: «…система подуровней…», «цепная реакция…», «призрак в машине…»
«Может, у меня шизофрения? — подумалось ему. — И мне просто пора принимать лекарство».
Если так, то в этом он был не одинок: прохожие вокруг разговаривали сами с собой. Таких было гораздо больше, чем, на его взгляд, следовало бы. И это тоже казалось загадкой. Пропускные пункты, эйдолоны, роботизованные безопасники, упоминания джихада и катастрофы в Лос-Анджелесе, «Зри-связь» и БИСПИД, похожий на название болезни… И сколько больных и калек кругом! Такое впечатление, что он проспал несколько десятилетий. Как будто все, кто мог себе это позволить, сидели на психотропных препаратах. Эпидемия душевных болезней охватила Америку и, вероятно, весь мир. Но беда в том, что это не объясняло его собственных абсурдных способностей. «В минуты ясности я могу проецировать и контролировать действительность…»
Он поднял взгляд на рекламное табло «Христианского инвестиционного фонда». Эйдолон Иисуса говорил: «Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня». Изречение напомнило ему про карту. «Или, может, это меня проецируют и контролируют, совсем как эйдолон? И как Селезень Дули и компашка на вокзале, я тоже в чем-то ущербный?»
Чистотец как раз обдумывал эту версию, когда на глаза ему попался еще один старомодный щит:
Ошибись со святым, до чертиков напугаешься.
Вонючка ЮлаЩит висел не очень высоко, поэтому Чистотец подошел посмотреть, нельзя ли его потрогать, но стоило ему приблизиться, изречение исчезло. Раньше от этих изречений у него путались мысли и кружилась голова. На сей раз перед глазами поплыли зернистые картинки, сворачивающиеся, как старые фотографии в огне. Мужчина возле радиостанции. Женщины на коленях вокруг колонны. Потом мальчик в ванной — и какая-то католическая церковь. Ему смутно вспомнились тетя Вивиан и дядя Уолдо. Но только силуэты, а не лица. От них исходило ощущение тепла и надежды, а еще печали. Он почувствовал, как буквы на спине оживают жаром, и едва не упал на асфальт. В дальнем конце улицы стояла не призрачная, а вполне реальная церковь. Церковь Святого Алоизия[34].
