Майкл Гаррисон - Нова Свинг
– Вик Серотонин, – сказала она, – постигнет реальность мира, но слишком поздно, и поймет, что все мы в этом мире лишь гости.
Толстяк Антуан передернул плечами.
– Не надо нам про него думать.
Так он сигнализировал, что неплохо бы продолжить прерванный появлением Вика разговор. Тот же самый разговор, что и в любую другую ночь после гибели Джо Леони: о том, как они вскоре покинут Саудади и пустятся в новое странствие по гало, но на сей раз вместе. Как справедливо указывала Ирэн, это вполне естественный исход событий, ведь нужда в таком путешествии, по определению, впервые и свела их вместе.
– Я пыль стольких планет отряхнула с волос своих, почему бы и не этой? – восклицала Ирэн. – Джо бы этого хотел. О, я знаю, что он бы желал для меня такой судьбы! – Глаза ее лучились беспечным сиянием. – О Антуан, разве так не было бы лучше?
Антуана не слишком порадовал поворот беседы. Каждый раз, когда так получалось, он напоминал Ирэн, что в порту достаточно попутчиков лучше и богаче его, хотя, без сомнения, и сам Антуан в дни славы своей не уступал им. В ответ она всегда заявляла:
– Не надо принижать собственных достижений, Антуан!
Если он будет на себя наговаривать, предупреждала Ирэн, она его бросит. Она говорила, что ей очень повезло встретиться с таким достойным человеком, как Антуан, в жуткую ночь смерти Джо. Ирэн была известна непреклонным убеждением, что в жизни необходимо следовать велению сердца и не принижать собственных заслуг. Их ждет блестящее будущее, сказала Ирэн, и жаль, что люди вроде Вика сроду не отыщут пути туда.
* * *Не подозревая о столь резких высказываниях в свой адрес, Вик Серотонин шел через Манитаун в сторону Корниша. Получасовая прогулка привела его в тень позади заброшенного причала, и он остановился, глядя на песок. Ни прилив, ни отлив: море сияло, будто там, совсем рядом с горизонтом, что-то происходило. У периметра Зоны Явления прибой приобрел фиолетовую окраску, а пенные волны загадочно пахли окислителями и гелем после бритья. Это место было похоже на опустевший танцзал.
Вик знавал такие места. Он выработал специфический нюх на места, застрявшие на полпути между городом и Зоной Явления. Но тут ничего не почувствовал, только решил, что никого этим путем не поведет. Вику маршрут не понравился. И как путь отхода тоже не приглянулся. Он закурил. Он стал смотреть и слушать. За его спиной, исторгая облачка пара в прохладный воздух, шумно дышали рикши на парковке кафе «Прибой», формой как надтреснутая ракушка. В бар подтягивались клиенты, посмеиваясь и отмахиваясь от запутавшейся в волосах рекламы. Каждый раз, как открывалась дверь, наружу вылетали звуки музыки. Вик такой музыки не любил, но все равно зашел.
Покинув заведение часом позже, он не узнал ничего нового. Имитация декора Сандры Шэн. Зал со стоячими местами. Переполненные пепельницы, заваленные использованными салфетками столики, полупустые подносы да бутылки из-под пива «Жираф». С кухни тянуло готовкой. Под красной неоновой вывеской «ЖИВАЯ МУЗЫКА ВСЮ НОЧЬ» непритязательная парочка музыкантов без устали бибопила ремиксы сентиментальных хитов прошлого года. В туалет было не протолкнуться: оттуда все время кто-то выходил. Вик прислонился к барной стойке, послушал джаз и покачал головой, потом резко развернулся на пятках и протолкался к двери. Если тут что-то и творится, то он не понял, что именно.
Он взял рикшу назад в город и попросил девушку притормозить рядом с детективным агентством в верхнем городе, на перекрестке Юнимент и По, где работал Лэнс Эшманн. Миновала полночь. Влажный ветер носил по опустевшим мостовым обрывки бумаги. На втором этаже горело одно из окошек. По ту сторону жалюзи двигались силуэты. Несложно было вообразить, как Эшманн там пьет ром и методично расхаживает по кабинету, втискивая Вика в схему некоего злодеяния, о котором сам Вик ни слухом ни духом. Что забыла Полиция Зоны в кафе «Прибой»? Может, подельники Поли де Раада из ЗВК там проворачивают свои операции с артефактами. Но зачем тогда притягивать к этому делу за уши Вика Серотонина? Поли тронуть боятся, субчики?
– Эй, дядя, – напомнила ему рикша, – ты лошадку нанял, чтоб скакала?
– Так скачи, – сказал Вик.
– Ты же знаешь, если долго стою, блевать начинаю. Людям это не нравится.
– Извини, – сказал Вик.
– Жизнь слишком короткая для извинений, милок.
Вик слез с рикши на краю поросшей бурьяном парковки в нескольких кварталах от своего дома в Саут-Энде, затем направился домой в обход. Хвоста не засек, но, войдя в подъезд, понял, что обманывать возможных преследователей было незачем. Для него оставили пакет. Вскрыв его, Вик обнаружил маленький блокнот в кожаном переплете. На обложке была нарисована рука с букетом цветов. Хотя цветки все росли из одного стебля и были одной формы, расцветка их различалась. Он подумал было, что это Эдит Бонавентура нашла дневник отца и передала Вику. Но почерк не принадлежал Эмилю, а первая фраза гласила: «В смятении ли я, когда вспоминаю или пытаюсь вспомнить пору, предшествующую детству?» Серотонин раздраженно воззрился на эти слова, затем поднялся наверх к себе в квартиру, но света включать не стал, а подошел к окну в темноте и выглянул на улицу. В десяти—двадцати ярдах на другой стороне улицы кто-то стоял и смотрел на него. Это была женщина из бара Лив Хюлы. Лицо ее отбеливал свет газоразрядных ламп и обрамлял воротник меховой куртки. Когда Вик распахнул окно и позвал, ее уже и след простыл.
* * *Несколькими часами позже на другом конце города человек, похожий на Эйнштейна, вошел в бунгало своей покойной жены на берегу моря.
Входная дверь, просоленная брызгами, иногда заклинивала, даже если на нее приналечь. По линолеуму в коридорах скрипел песок. Не включая свет, Эшманн остановился и позволил глазам привыкнуть к слабым отблескам, которые море отбрасывало здесь на любую поверхность. Он осторожно прошел на кухню, вытер окно и посмотрел на океан.
– Ты как там? – сказал голос мертвой жены. – Видишь вон тот корабль?
Кухня пустого дома: пустые чашки, пустые полки, слой пыли и песка повсюду, тонкий и грязный. Эшманн набрал теплой воды из-под крана в пригоршню и омыл ею лицо. Затем спустился в прихожую и снял с вешалки плащ.
Пока он одевался, голос мертвой жены спросил:
– Ты видишь тот же корабль, что и я? Вон те огни справа от Пойнта?
При жизни она то и дело задавала ему такие вопросы, стоял ли он рядом или лежал в постели с другой через полгорода от нее. Она почему-то никогда не доверяла своим глазам.
– Вижу корабль, вижу, – заверил он ее. – Это просто корабль. А теперь иди спать.
Умиротворенный неожиданно всплывшим с недоступного дотоле уровня памяти фрагментом разговора, он сел, расстегнул ворот рубашки и связался с ассистенткой, которой сказал:
– Надеюсь, у тебя для меня хорошие новости. Потому что со вчерашнего дня дела идут наперекосяк.
Он знал, что утверждение это двусмысленно. Ну и пусть, – подумал он.
После налета на клуб «Семирамида» они поругались в машине.
– Я не хотел перестрелки, – сообщил он ей тогда. – Придется теперь извиняться перед Поли.
– Поли – жестокий подонок.
– И все же. Перестрелка – не мой способ решать проблемы. Ничего не нашли и пропалили им стену, разве ж это работа? Детей перепугали! Проблема с де Раадом та, что он не меняется. Он никогда не поумнеет достаточно, чтобы измениться к лучшему для себя, и не поглупеет достаточно, чтобы измениться к лучшему для нас. Такой уж он, Поли.
Он коснулся ее руки.
– И не гони так, – попросил он. – Не хочу терять эту отличную машину. Не хочу никому причинять вреда.
Она уставилась перед собой и чуть прибавила скорость. В Манитауне сновали рикши и пешеходы; «кадиллак» то выныривал из раннего вечернего потока движения, то застревал в нем. Остановка, вперед, остановка, вперед; Эшманну стало не по себе.
– Это не дети были, – сказала ассистентка.
– Я понимаю твои чувства; ты рассержена.
Налет на клуб «Семирамида» не принес ничего нового. Он ничего и не ожидал, – в конце концов, кто бы стал прятать запрещенный артефакт в задней комнате клуба? Даже Поли де Раад не станет. Сам не понимая почему, Эшманн с тех пор то и дело возвращался к кафе «Прибой», повторяя про себя: Там все начинается. Если у тебя нет объяснений, присмотрись к этому месту внимательнее. Вечером он проследил своих големов бибопа до точки, где они в буквальном смысле сдали в сторону и исчезли – в тесном переулке центра Саудади. Чистый трюк, словно шулерский. Один из десяти чуть подзадержался, видимо собираясь поискать себе ночлег.
– Это что-то да означает, – говорил Эшманн ассистентке. – Десять процентов не такие слабаки. Они чего-то хотят. Артефакты ли это вообще в привычной нам трактовке?
Она отвечала, что все эти наблюдения-де только подтвердили уже известное. Эшманн пожал плечами.
