Майкл Гаррисон - Нова Свинг
– Там ничего нет.
– Правда? Значит, не тот блокнот.
– Ты это знала наперед, – обвинил ее Вик.
Она улыбнулась, соглашаясь.
– Но даже исписанные блокноты – не обязательно нужные тебе, – заметила она. – Эмиль много чего писал в те годы. Ты не хочешь выпить?
Серотонин уронил блокнот на пол и зевнул.
– Мне надо идти, – сказал он.
Эдит все равно принесла ему выпить и постояла перед Виком, пока тот пил.
– Эй, что это? – спросил он.
– Все хорошее пойло, – ответила она, – ты уже высосал.
Серотонин утер губы. Окинул взглядом комнату, заставленную предметами из девичьей жизни; ему не удалось сопоставить ту Эдит, которую Вик знал, с Эдит, которой они принадлежали. Он отставил стакан и притянул ее к себе, усадив на колени.
– Ему нужны деньги? – спросил он.
Эдит отвернулась и выдавила улыбку. Прижала голову Вика к своей шее и заставила его поцеловать ее в затылок.
– Нам всегда нужны деньги, – ответила она. – Мм. Так хорошо.
Когда Серотонин ушел, она еще долго лежала на диване и думала о нем. Вик Серотонин напоминал ей всех мужчин, встреченных на пути через гало. Все, кого она там встречала, тщились уйти в грезы, которым полагалось бы развеяться уже в шестнадцать лет.
Если честно, то Эдит и себя бы к ним должна причислить. На Пумаль-Верде, скажем, она под завязку накачалась «ненасытным доктором» и ей одиннадцать часов подряд мерещилось, что она стала огромной белой птицей, медленно рассекающей вакуум взмахами крыл.[19] Ее приятель тогда сказал:
– Эдит, эта птица – твоя жизнь, и разумнее будет отправиться за нею.
Он не слишком-то ладил с собственной жизнью и, как все, завербовался в ЗВК, где его сделали пилотом какого-то боевого корабля, перекроив для этих целей у армейского портняжки так, что теперь у него из нёба к панели управления тянулись провода. Рвотный рефлекс выкройка обычно подавляла, но время от времени приятелю Эдит казалось, что провода эти – волокнистая масса, которой он подавился. Паникуя или теряя концентрацию, он слышал голос своей матери, терпеливый и негромкий; голос приказывал ему, как поступать. Трудно было не подчиниться. Мама говорила, что не надо бояться. Не надо сердиться. Она говорила: «Сконцентрируйся и сделай все правильно. Тогда никто не пострадает». Насколько могла судить Эдит, от ее приятеля в этом состоянии мало что осталось.
Ближе к рассвету она поднялась проведать старика.
Он еще не спал, глядя в одну точку прямо перед собой, словно видел там нечто недоступное остальным, но наверняка осознал присутствие Эдит, потому что взял ее за руку и произнес:
– Самое жуткое, что оттуда тащили, – это «дочери». Принесешь оттуда дочь – жди неприятностей. Дочь пытается тебя изменить. Оно не живое, даже не технологичное; никто не знал, что это и для чего это.
Эдит сдавила его руку.
– Ты мне уже говорил, – сказала она.
Он фыркнул.
– Это я их стал так называть. Что бы оттуда ни приволокли, только бы не дочь.
– Ты мне уже сто раз говорил.
Он снова фыркнул, она опять сжала его руку, и спустя некоторое время Эмиль забылся сном.
Она осталась с ним. То и дело оглядывала комнату: теплые кремовые обои с рисунком, неяркое освещение, старая кровать со взбитыми подушками, наволочки сшиты из разных кусков ткани, как ей нравилось или казалось, что понравится старику. Мы в местах похуже жили, – подумала она. С ракетного поля полыхнула вспышка, другая, озаряя волевой профиль Эдит и отбрасывая ее тень на стену.
4
В клубе «Семирамида»
Лив Хюла открывала бар поздним утром. Как бы ни выматывалась она предыдущей ночью, а спать дольше двух или трех часов не могла, после чего внезапно просыпалась от снов, в которых ее засасывало куда-то вниз, и растерянно прислушивалась к окружающим звукам, но ничего не слышала, кроме обычных шумов Стрэйнт-стрит: скрипа экипажа и побежки рикши вниз по склону в центр Саудади на неровной мостовой, женской песни. Иногда ей снились другие миры, и от этих снов она неизменно просыпалась с мыслью: «Где это было? Я там была счастливее». В эти минуты отчетливые, хотя и фрагментарные, видения ее прошлого накладывались, не совмещаясь ни друг с другом, ни с тем, что происходило здесь и сейчас; Лив, окинув взглядом пустые белые стены комнаты, резко вставала и сбрасывала на пол оставленную с ночи одежду.
Внизу ей было легче. Спуститься, передвинуть столики, перемыть бокалы, подышать застоявшимся воздухом, плеснуть себе в лицо холодной воды из мойки за барной стойкой. Отпирая дверь, она запускала внутрь дневной свет, и теневые операторы после непродолжительной суеты, словно рыбы на рифах, возвращались к себе по углам. А Лив Хюла – за барную стойку. Она всегда стояла в одном и том же месте. Полируя цинковую пластину локтями, перемещала туда-сюда ящики кассы. Ноги ее продавили скрипучую половицу. Ей не хотелось думать о том, сколько лет она простояла здесь, за стойкой в «Белой кошке, черном коте».
Проверить запасы, заказать продукты, посмотреть, как тянется народ в портняжные лавки, понаблюдать, как медленно скользит по залу свет, и дождаться первого клиента вскоре после полудня. Она рада была его увидеть. Обычно первым приходил Толстяк Антуан, но с ночи смерти Джо Леони он тут не появлялся. А если не Антуан, так Вик Серотонин, туроператор; в этот час дня он редко выглядел лучше самой Лив.
Сегодня их опередили.
* * *Когда пришел Вик Серотонин, оказалось, что вид у него до крайности сосредоточенный – руки в карманах, то и дело пожимает плечами, задумчивые глаза устремлены в никуда, – словно он напряженно размышляет о смысле жизни и даже не осознаёт, в каком районе города оказался. Облокотясь на барную стойку, он сказал:
– Рому.
– Привет, Вик, – сказала Лив Хюла. – Рада тебя видеть.
После паузы она повторила, мастерски подделываясь под голос Серотонина:
– И я рад тебя видеть, Лив.
– Я это пропустил, – сказал Вик Серотонин.
– Когда будешь расплачиваться, я тебе это припомню, – ласково ответила Лив. – «Блэк Харт» со льдом? Гм, а как я догадалась?
Она позволила Вику осушить бокал, стоя чуть поодаль за барной стойкой и глядя на него – отчасти удивленно, отчасти удовлетворенно, – затем сказала:
– Твоя клиентка вернулась, Вик.
Вик огляделся и заметил клиентку, которая все это время просидела у окна на табуретке, глядя через запотевшее стекло на улицу. Она склонила голову так, что свет равномерно озарял лицо и, ничего в особенности не подчеркивая, придавал коже молочно-прозрачный оттенок. Перед клиенткой стояла чашка горячего шоколада. Нетронутая. В тот миг как Вик ее увидел, ему в глаза бросились пляшущие вокруг клиентки изображения – слишком подвижные, чтобы различить с уверенностью. Ему показалось, что он бежит вдоль зеленой замшелой ограды под дождем и видит заброшенную улицу под каким-то неправильным углом.
Обычно Вик предпочитал избегать любых проблем. Клиентки приходили к нему, он оглядывал их с головы до ног и тут же отсеивал тех, кто склонен был бы убить его время.
– Я вас больше не хочу здесь видеть, – сообщил Вик.
Он тихо поднялся, неслышно подошел к ней, склонился над табуреткой, приложил губы к шее и повторил:
– Я вас больше не хочу здесь видеть.
Его немного удивила собственная настойчивость. Клиентка мгновение смотрела на него, словно пытаясь понять фразу на иностранном языке. Затем тоже встала и стала рыться в сумочке, откуда в конечном счете выудила визитку. И сказала:
– Я здесь живу. Я хочу, чтобы вы мне помогли. Если передумаете, рада буду вас там видеть.
– С этим проблемка, – сказал Вик.
– Простите?
Вик произнес:
– Я себя знаю. А вы себя – нет.
Остановившись на пороге, он проследил, как клиентка удаляется по Стрэйнт. Сегодня на ней была черная юбка-тюльпан до щиколоток. Поверх наброшена маленькая серебристая шубка с чуть подбитыми плечиками, а на голове – шляпка того же цвета, формой напоминавшая коробочку для пилюль. Остановив рикшу, клиентка поднялась в экипаж.
– Она хочет, чтоб ты ей помог, Вик, – пояснила за его спиной Лив Хюла из-за барной стойки. Вик заказал еще выпить.
На визитке значился адрес где-то в Хот-Уоллс: этот район в памяти Вика отложился скоплением высоких старомодных таунхаусов на стремной стороне корпоративного анклава. Он почти обезлюдел двадцать лет назад, когда нынешнее поколение управленцев переселилось в построенные специально для них жилые комплексы района Доко-Джин. Он пожалел, что вообще перекинулся с клиенткой хоть словом, ибо это наладило между ними какую-то связь.
– Почему бы туристке селиться в Хот-Уоллс? – спросил он у Лив Хюлы.
– А меня бы скорее заинтересовало, откуда она про тебя знает, Вик.
– И это тоже.
Лив увидела, как Вик разорвал визитку на клочки и бросил на барную стойку. Чуть позже он вернулся, собрал клочки и аккуратно засунул в карман.
