Ханну Райаниеми - Квантовый вор
Ты в порядке? «Перхонен» обеспокоена. Что происходит?
Миели пытается повторить тот же трюк с гевулотом, что и несколько минут назад, — воздвигнуть преграду между собой и этим безумцем, но интерфейс гевулота сообщает, что она заключила контракт с другой личностью о поверхностном взаимодействии в течение следующих пятнадцати минут.
Передо мной стоит голый сумасшедший, беспомощно жалуется она кораблю.
Я думала, он сбежал.
— Если бы вы подарили мне несколько драгоценных секунд, незначительную толику вашего времени, я бы открыл вам все свои секреты. При Дворе Короля я был Графом, Достойным, совсем не таким, каким вы видите меня сейчас. У меня был роботизированный замок и миллион гоголов в распоряжении. А в Революцию я сражался в армии Герцога Тарсиса. Вы должны увидеть настоящий Марс, старый Марс, и я все это вам обеспечу за несколько подаренных секунд… — По вытянутому бледному лицу уже струятся слезы. — У меня осталось только несколько десятков секунд, проявите милосердие…
Не переставая ругаться, Миели поднимается со скамьи и идет вперед, лишь бы отделаться от нищего. Вдруг ее поражает неожиданная тишина. Она останавливается посреди площади.
Марсиане двигаются особенно осторожно. Никто никого не приветствует. Туристы — несколько Быстрых, похожих на светлячков, полиморф с изящными конечностями из зоку Ганимеда и другие — прекращают рассматривать через парящие линзы списки на монументе и поворачиваются в ее сторону.
А нищий уже дергает ее за край одежды.
— Одну минуту, даже несколько секунд за все тайны Марса…
Он уже полностью обнажен, гевулот не защищает его на агоре. Миели отталкивает его руку, применяя обычную человеческую силу, вместо того чтобы вырвать конечность из сустава. Но нищий испускает пронзительный крик и валится на землю к ее ногам, по-прежнему цепляясь за одежду и не умолкая. Теперь Миели уверена, что на них смотрят абсолютно все, хотя кажется, будто никто не обращает внимания.
— Ладно, — соглашается она и поднимает свои Часы, хрустальную модель, выбранную из-за сходства с оортианскими украшениями. — Десять минут. Я потеряю больше, чтобы избавиться от тебя.
Она мысленно обращается к Часам, и золотая стрелка немного сдвигается. Нищий вскакивает и облизывается.
— Благослови вас призрак Короля, добрая леди, — говорит он. — Незнакомец сказал, что вы великодушны.
— Незнакомец? — переспрашивает Миели, хотя уже знает, о ком идет речь.
— Незнакомец в очках с голубыми линзами, да пребудет с ним благословение, и с вами тоже. — На лице нищего появляется широкая ухмылка. — Должен вас предупредить, — деловым тоном сообщает он. — Я бы на вашем месте поторопился уйти с площади. — Вокруг Миели уже расходятся все, кроме туристов. — Кровь, вода. Уверен, вы меня поняли. — И он бросается бежать на своих тощих ногах.
Я обязательно подвергну вора мучениям, обещает Миели. Кровь и вода. Что он хотел этим сказать?
На Земле, отвечает «Перхонен», существовал тип рыб, называемых акулами. Я думаю, нищие, которые клянчат Время, просматривают доступную экзопамять, например, информацию с площадей. Здесь не принято уединение, и они увидят, что ты поделилась Временем с…
Внезапно на площади слышится топот босых ног, и Миели оказывается лицом к лицу с целой армией нищих.
Я бегу за мальчишкой сквозь толпу, заполняющую проспект. Маленький негодник неизменно остается впереди, отлично ориентируясь в чаще ног, его босые пятки мелькают со скоростью иглы фабрикатора. Я расталкиваю прохожих локтями, выкрикиваю извинения и оставляю за собой хвост сердитых серых вспышек гевулотов.
Я почти настигаю его у остановки паукебов, откуда расходится сотня улочек, ведущих в Лабиринт. Мальчишка замедляет шаг перед длинноногими машинами — разукрашенными безлошадными повозками, сложившими свои медные опоры в ожидании пассажиров, — и смотрит на них с нескрываемым восхищением.
Я медленно приближаюсь к нему, скрываясь в толпе. Его структура другая по сравнению со всем, что меня окружает, она отличается какой-то резкостью. Возможно, это из-за грязи на его лице, или из-за ветхой коричневой одежды, или темно-карих глаз, таких редких среди марсиан. Осталось всего несколько метров…
Но он просто дразнит меня. Мой бросок он встречает негромким смехом, а потом проскальзывает под длинноногими экипажами. Я слишком велик, чтобы последовать за ним, и вынужден обходить машины и толпящихся вокруг пассажиров.
Этот мальчишка — я. Я помню его по своим снам. Воспоминания задавлены под тяжестью столетий, словно бабочка под прессом, — они такие же хрупкие и рассыпаются, стоит к ним прикоснуться. В них была пустыня и солдат. И женщина в палатке. Возможно, мальчик существует только в моем сознании. Возможно, это какая-то конструкция, оставленная моим прежним я. В любом случае я должен это выяснить. Я выкрикиваю имя, но не Жана ле Фламбера, а то, давнее имя.
Я пытаюсь прикинуть время до того момента, когда Миели сумеет преодолеть незначительное препятствие и пристрелит меня или отправит в какой-нибудь новый ад. Возможно, у меня всего несколько минут, чтобы выяснить что мальчишка может мне сказать, пока не появился надсмотрщик, заглядывающий через плечо. Мальчишка мелькает в толпе и исчезает в улочке, ведущей в Лабиринт. У меня вырывается проклятье, но я не прекращаю погоню.
В Лабиринте сходятся массивные платформы и другие компоненты города, оставляя при этом место для сотен небольших непрерывно перемещающихся фрагментов. При этом образуются неожиданные возвышенности и извилистые переходы, которые, пока ты по ним идешь, могут менять направление, но настолько плавно, что понять это можно, только наблюдая за горизонтом. Никаких карт этого места не существует, есть только гиды-светлячки, за которыми следуют самые отчаянные туристы.
Я бегу вниз по крутому склону, вымощенному булыжником, и постепенно удлиняю шаги. Искусством бега на Марсе я никогда не владел в совершенстве, и как только мостовая подо мной слегка перемещается, я неудачно приземляюсь после особенно длинного прыжка и качусь еще несколько метров.
— Вы в порядке?
Надо мной с балкона через перила свешивается женщина с газетой в руке.
— Все нормально, — сквозь стон отвечаю я, в полной уверенности, что изготовленное в Соборности тело, которое выдала мне Миели, не так-то легко повредить. Но имитированная боль от удара копчика — это все равно боль. — Здесь не пробегал мальчик?
— Вы имеете в виду этого мальчика?
Сорванец стоит всего в сотне метров от меня и корчится от смеха. Я с трудом поднимаюсь и снова бегу.
Мы все глубже и глубже погружаемся в Лабиринт, мальчишка по-прежнему держится впереди, но не слишком далеко, с одинаковой легкостью пробегая по булыжным мостовым, мрамору, искусственной траве и дереву.
Мы пробегаем через небольшие китайские кварталы с их высокими буддистскими храмами, фасады которых украшены красными и золотыми драконами; через временные рынки, пропахшие синтетической рыбой; мимо группы Воскресителей в черных одеяниях, сопровождаемых только что рожденными Спокойными.
Мы пробегаем целые улицы, затуманенные гевулотом, — возможно, это район красных фонарей, — и пустые улицы, где медлительные строители-Спокойные в оранжевых панцирях — крупнее, чем слоны, — красят новые дома в пастельные тона. Здесь я почти теряю мальчишку, отвлекшись на громкий шум и странный запах огромных существ, напоминающий запах морских водорослей, но вскоре вижу, как он машет мне со спины одного из строителей, а потом проворно прыгает вниз.
На некоторое время за нами увязывается группа ребят на роликах, ошибочно приняв нашу гонку за новую уличную игру. Юноши и девушки, одетые по моде Королевства — в корсетах, расклешенных юбках и напудренных париках, — предусмотрительно уступают дорогу мчащимся мальчишкам, а те отталкиваются от стен и совершают головокружительные сальто между крышами, опираясь большими колесами на любую поверхность. Они ободряют меня криками, и на мгновение я задумываюсь, не потратить ли немного Времени, чтобы купить у них пару роликовых коньков, но воображаемая боль в спине заставляет меня продолжать путь пешком.
Я каждую секунду жду, что мое тело прекратит подчиняться, и Миели подвергнет меня какому-нибудь наказанию. Тем не менее мне хочется увидеть ее лицо.
В старом парке роботов я окончательно выбиваюсь из сил. Проклиная тот факт, что я не в состоянии соперничать с существом, обладающим обычным человеческим телом, я опускаюсь на колени, дыхание со свистом вырывается из груди, глаза жжет стекающий по лицу пот.
— Послушай, — говорю я, — давай вести себя благоразумно. Если ты часть моего сознания, я могу рассчитывать на твое благоразумие.
