Прототипы (СИ) - "chromewitch"

Дело дрянь, но все же это так знакомо, что Полли не может не улыбнуться.

Улыбка гаснет, как только Белла тянется к пистолету в наплечной кобуре, и Полли торопливо захлопывает дверь за собой.

7. Провал и пикап

Флай надо беречь лицо, она хорошо это помнит. Даже сейчас, даже когда синтетическая кожа на пальцах ободрана до пластиковых суставов, даже когда все тело саднит и ноет, — Флай все еще помнит, что надо беречь лицо.

Особенно тогда, когда оно вот-вот встретится с бетонной стеной.

Раннер оказался идиотом, сущим придурком. С «грузом», ага, с «грузом»... Только вот этот чертов груз тяжелее нее раза в четыре!

Флай вжимает голову в плечи, на панике пытается освободить руки и скинуть лишнего человека, но безрезультатно — она встречает стену сначала крыльями, и спицы скрипят, пленка вздувается парашютом. Потом — все-таки головой. Макушкой и затылком, потому что Флай все еще старается не повредить лицо. Хорошо, что спицы все-таки затормозили столкновение секундой раньше.

Шею и плечи прошивает болью, и в какой-то момент ноги Флай оказываются выше ее же головы. Она падает вниз по стене и едва успевает сгруппироваться, спасибо урокам по технике безопасности.

Падать на раннера — удовольствие ниже среднего, ниже даже нуля. Лучше бы был чертов асфальт, он хотя бы ровный! Флай бьется ребрами о массивное металлическое колено. Бьется коленом в твердый полимерный шлем, и тот идет трещиной. Рука попадает раннеру куда-то под солнечное сплетение, и он громко хрипит, пытаясь скинуть ее с себя. Последним штрихом к картине полного провала — Флай рассекает щеку о накладку на его локте.

И это, по все тем же заученным, вбитым в голову правилам, вдруг становится невыносимой потерей.

Ее лицо!..

Собственная реакция злит неимоверно, но старые привычки не забыть за один день в бегах. В голове молниеносно всплывает строчка из контракта и штраф, который она обязана выплатить, если появится на публике с поврежденным лицом.

Мир вокруг как будто останавливается, пока Флай и раннер поднимаются на ноги, хотя на деле это просто усталость, дьявольская усталость ложится Флай на плечи. Раннер стаскивает с себя шлем — светло-рыжие волосы сбриты почти под ноль, и на черепе хорошо видно кровь. Взгляд мутный и осоловелый, парня заметно шатает, кровь ползет с затылка на шею — из-за падения, и со лба на глаза — уже из-за колена Флай, угодившего по его шлему.

Место для падения отвратительное, как будто самого падения было недостаточно. Улицу напротив чрезвычайно твердого бетонного дома уже перегораживают полицейские машины, направо тупик, налево проулок, в котором затормозил чей-то грузовик.

Утренний воздух встает пеленой ярко-желтого солнечного света и пыли, и Флай не может отвести глаз, не может повернуться в сторону, не хочет смотреть на полицию, стремительно приближающуюся к ним, не хочет видеть дула пистолетов, направленные в ее сторону.

Успеет ли она вмазать раннеру за то, что тот своей дурацкой выходкой сломал им даже самый призрачный план побега? На крыше было и то безопаснее, черт бы его побрал! Может, они смогли бы сбежать так же, как добрались туда — поодиночке!

Первый призыв сдаться раздается через громкоговоритель — и Флай вздрагивает, но...

Свет слишком яркий. Как софит, направленный прямо в лицо. Как вспышка сверхновой. Свет почти ощутимо обжигает лицо, и Флай отворачивается, зажмурив один, правый глаз — как раз справа, там, где полиция, горит что-то ослепительное. За первой вспышкой почти сразу следует вторая, и Флай срывается с места инстинктивно, едва понимая, что вспышки мешают полиции, а не ей. В единственную более-менее свободную сторону — к грузовику.

— НЕНАВИЖУ ВАС ОБОИХ! — надрывается микрофон дрона, одного из тех, через которые недавно кричали невидимые друзья «знакомого» раннера.

Дрон маленький, ярко-розовый и злой как собака. И его владелец явно обращается не к полиции. С крыши соседнего здания летит третья световая граната, за ней четвертая. На краю мелькает и исчезает ярко-розовая фигура.

Ноги Флай болят. Ноги Флай почти отваливаются. Но экзоскелет толкает и толкает их вперед. Она запрыгивает на кабину грузовика, а затем — на кузов, переходит в низкий полет и...

И понимает, что облажалась.

Крылья проносят ее мимо выезда на улицу, прямиком в очередной тупик. И это сейчас, когда возвращаться смерти подобно! Флай складывает крылья и падает, избегая нового удара о стену.

Раннера, который все еще следует за ней, тупик не смущает, впрочем. Он все еще тут, хотя явно забыл о своих прошлых окриках и подбадриваниях. Он останавливается рядом, раскрывает рот — и на подбородок ему проливается кровь. Сделав такой звук, будто пытается выхаркать собственные внутренности, раннер передумывает говорить, оглядывается и внимательно смотрит на черный вход черт знает какого здания. Потом поднимает ладонь в жесте «ща все будет», ставит громоздкие руки перед собой в защитной стойке и, взяв короткий разгон, врезается в дверь.

Пластик с треском ломается, и раннер пролетает дальше, прямо в небольшой, хорошо освещенный зал, где несколько человек сидят на диванчиках, листая буклеты. Флай пролезает за ним в дыру и, в приступе внезапного любопытства, трогает ручку двери.

Дверь открывается без какого-либо усилия.

Раннер в очередной раз пытается что-то сказать, на этот раз посетителям — чего? какого-то частного врачебного кабинета? — и проливает новую порцию крови. Флай хватает его за плечо и тащит за собой, пока он не перепугал местных до смерти. Раз был черный вход, то должен найтись и главный?

Они вываливаются на улицу — так внезапно мирную, без полиции и световых гранат, — и выдыхают в унисон. Останавливаться все еще нельзя, но все-таки резкий контраст заставляет голову кружиться. На табличке у главного входа написано «Психологическая консультация и Арт-Терапия», Флай склоняется под ней, упирая руки в колени, и случайный прохожий бросает взгляды то на нее, то на табличку, едва не сворачивая шею на ходу.

Раннер, все еще неспособный на членораздельную речь, машет перед ней наладонником и куда-то кивает.

Они не бегут больше. Они не могут. Раннер дребезжит и грохочет, как консервная банка, полная гвоздей. Сил хватает только на торопливый шаг, и этого не может изменить даже то, что люди с улицы начинают узнавать Флай, начинают снимать ее на наладонники, начинают звонить в полицию, которой приехать сюда — дело буквально десяти минут, не так уж далеко они остались.

С новым вздохом и новым тяжелым шагом раннер указывает вперед, на вставший у тротуара пикап без номеров. Флай даже не хочет ничего спрашивать, она хочет просто перестать двигаться, так что заползает в кузов вместе с раннером, и через секунду машина трогается с места. Раннер жестами показывает на рулон брезента в кузове.

Пока Флай разворачивает рулон, ненавидя каждую секунду этой вялой, но все еще деятельности, раннер перегибается через край кузова прямо на ходу и долго блюет.

— Кажется, было сотрясение, — поясняет он, отвалившись от края.

Ох, здорово. Он все-таки не откусил себе язык при падении, как Флай уже успела подумать.

Они лежат, спрятавшись под брезентом, пока пикап набирает скорость, петляет между домов и трясется в потоке машин. Пять минут пролетают как секунда, и мозг Флай выключен, ни единой мысли — только хрипло дыщащий рядом раннер и темно-зеленый брезент над головой.

Но это затишье не может быть долгим, конечно. Пикап останавливается, и кто-то резко срывает брезент — по глазам снова бьет яркий солнечный свет.

— Чего разлеглись, как сардины? — злобно шипит девчонка в ярком раннерском костюме. — Рома, клей мне, быстро!

Флай находит тюбик с клеем быстрее него — как раз закатился ей под руку — пока девчонка нетерпеливо притоптывает и продолжает шипеть, цокать языком и недовольно, со свистом выдыхать сквозь сжатые зубы, как будто пара секунд тишины и покоя убьют ее на месте. Она выдавливает толстый слой клея на металлическую плашку с номером авто, которая обнаруживается в этом же кузове, но уже под ногами раннера — Ромы — и наскоро присобачивает номера на законное место. Закончив, она заползает в кузов между Ромой и Флай, и стучит по кабине.