Уильям Гибсон - Периферийные устройства
Крови, кажется, больше не было, только кувыркающееся тело в черной футболке и полосатых пижамных штанах. С каждым сантиметром оно съеживалось, так что к тридцать седьмому этажу, где Флинн впервые увидела серую штуковину, остались лишь две плещущие на ветру тряпки, одна черная, другая полосатая.
Перед двадцатым этажом Флинн вспомнила голоса и остановила спуск. Повисела немного на стабилизаторах, охваченная горечью и отвращением.
– Всего лишь игра, – сказала она себе в душной темноте трейлера. Щеки были липкие от слез.
Потом, чувствуя себя несчастной и опустошенной, двинулась вверх. Глядя на скользящую перед камерой черную бронзу, не давая себе труда осмотреть город. В жопу. Ну их всех в жопу.
Окнá на пятьдесят шестом уже не было, балкон сложился и закрыл его. А вот папарацци вернулись, прозрачные капельки их камер смотрели в сторону бывшего окна. Флинн не стала их разгонять.
– Вот почему у нас никогда не бывает ничего хорошего, – услышала она собственный голос в трейлере.
16. Лего
– Пятнадцать минут, – говорил Лев, взбивая омлет на огромной, больше квадроциклов, висящих на кран-балках за кормой дедушкиного «мерседеса», французской плите. – Из которых десять уйдет на чтение их клиентского соглашения. Это здесь, в Патни.
Недертон сидел на том же стуле, что в прошлый раз. Окна в сад были темны.
– Ты шутишь, – сказал он.
– Антон это сделал.
У обоих старших братьев Льва рожи были бандитские, но у Антона – больше.
– С чем я его и поздравляю.
– У него не было выбора, – сказал Лев. – Отец принял оперативные меры.
– Никогда не думал, что у Антона проблемы с алкоголем, – заметил Недертон таким тоном, будто привык объективно судить на такие темы.
Он наблюдал за двумя детальками лего, красной и желтой, между блюдом с апельсинами и перцемолкой от Филиппа Старка[2]. Сейчас оба кубика начали округляться в шарики.
– Уже нет. – Лев перенес присыпанный луком омлет на две белые тарелки и положил на каждую по половинке согретого тушеного помидора. – Там был не только алкоголизм. Еще неуравновешенность характера на фоне психологической расторможенности.
– Но я же вроде видел, как он выпивает? Здесь, недавно?
Недертон был уверен, что видел, несмотря на то что всегда старался сбежать при появлении любого из братьев. Детальки лего, теперь уже идеально сферические, медленно покатились к нему по старой дубовой столешнице.
– Разумеется, – ответил Лев, чистой стальной лопаткой поправляя омлеты на тарелках. – Мы же не в Средневековье живем. Но всегда в меру. Не до опьянения. За этим следят ламинаты. Они совершенно иначе метаболизируют спирт. Плюс модуль когнитивной терапии. В итоге у него все хорошо.
Лев подошел к столу, держа по тарелке в каждой руке:
– Уилф, «медичи» Тлен говорит, что твои дела нехороши. Очень нехороши.
Он поставил одну тарелку перед Недертоном, другую напротив и сел за стол.
– А Доминика разве не придет к столу? – спросил Недертон, рефлекторно пытаясь сменить тему.
Детальки лего, по-прежнему сферические, бок о бок лежали перед его тарелкой.
– Отец четко дал понять, что лишит Антона наследства, если тот откажется от лечения, – продолжал Лев, не обращая внимания на вопрос.
– Гордон хочет войти, – сказал Недертон. Он только сейчас заметил тилацина за темной стеклянной дверью.
– Тиенна, – поправил Лев, глянув на зверя. – Ей нельзя в кухню, пока мы едим.
Недертон украдкой столкнул красное лего на пол. Оно дзынькнуло обо что-то и покатилось.
– Гиена? – спросил он.
– «Медичи» Тлен не нравится твоя печень.
– Омлет выглядит очень аппетитно.
– Ламинаты, – ровным голосом произнес Лев, глядя Недертону в глаза. Толстая черная оправа еще подчеркивала его серьезность. – И модуль когнитивной терапии. В противном случае, боюсь, твой нынешний визит будет последним.
Чертова Доминика. Это все из-за нее. Наверняка из-за нее. Лев никогда таким не был. Желтое лего вновь приняло прямоугольную форму и теперь лежало неподвижно. Прикидывалось паинькой.
Лев поднял глаза, повел ими в сторону.
– Извини меня, я должен ответить, – это адресовалось Уилфу. – Да?
Он указал на омлет – ешь, мол. Потом коротко что-то спросил по-русски.
Недертон развернул прохладную плотную салфетку, достал вилку и нож. Он будет есть омлет с тушеным помидором в точности как здоровый, спокойный, ответственный человек. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось омлета и тушеных помидоров.
Лев нахмурился и снова заговорил по-русски. В конце фразы прозвучало: «Аэлита». Он действительно ее упомянул или это какое-то похожее русское слово? Затем вопрос, тоже по-русски, и да, последним точно было ее имя.
– Да, – сказал Лев. – Очень.
Ногтем указательного пальца он почесал левое крыло носа – Недертон знал за ним такой жест сосредоточенности. Еще вопрос по-русски. Недертон обреченно отправил в рот кусок омлета. Никакого вкуса. Тилацина за дверью уже не было. Они всегда так исчезали: только что здесь – и вот уже нет.
– Странно, – сказал Лев.
– Кто звонил?
– Моя секретарша и один из наших охранных модулей.
– А что случилось?
Пожалуйста, взмолился Недертон к равнодушному мирозданию, пусть для Льва это окажется важно. Пусть он отвлечется от исправительной клиники в Патни.
– Секретарша Аэлиты Уэст только что отменила ленч. Завтра на Стрэнде. Я забронировал столик в индийском ресторане. Она хотела больше узнать про своего полтера. Твой подарок.
Недертон заставил себя съесть еще крошку омлета.
– Лонпол слушал разговор моей секретарши с Аэлитиной. Мы под колпаком.
– Полицейские? Серьезно? А как она поняла?
– Да где ей, глупой девочке, – сказал Лев. (Недертона всегда раздражало, когда люди говорят о своих программах как о живых людях.) – Понял модуль.
Недертону подумалось, что жизнь клептархических семейств опутана бесчисленными нудными сложностями, однако он оставил эту мысль при себе.
– Охранный модуль интерпретировал слежку как относящуюся к очень недавнему событию.
– Откуда он знает?
– Цель слежки неизбежно проявится в каких-то ее особенностях. Наш модуль умнее полицейского. По характеристикам прослушки можно предположить, что именно расследует Лонпол.
Недертон так радовался внезапному избавлению, что почти не слушал Льва, и только сейчас сообразил: если не поддержать разговор, тема Патни может всплыть снова.
– Так что же он расследует?
– Серьезное преступление, считает наш модуль. Возможно, похищение. Или даже убийство.
– Аэлиты?
Мысль показалась Недертону совершенно абсурдной.
– Ничего пока не ясно. Мы изучаем вопрос. У нее был прием накануне вечером. Пока ты мертвецки спал.
– Ты следил за ней?
– Охранный модуль после звонка ее секретарши провел ретроспективный анализ.
– И что за прием?
– Культурное мероприятие. Околоправительственное. Кстати, изначально задумывалось по поводу твоего проекта. Отметить успех. Когда Даэдра устроила там мясорубку, Аэлита не стала отменять прием, а как-то переиграла повод. Как именно – неизвестно. Секретность там на уровне.
– И где был прием?
– В резиденции Аэлиты. Жилой комплекс «Парадиз». – Зрачки у Льва двигались: он что-то читал. – Ей там принадлежат этажи с пятьдесят пятого по пятьдесят седьмой. Даэдра присутствовала.
– Вот как? У тебя там кто-то был?
– Нет, но наши модули чуть умнее Аэлитиных. Ешь.
Лев аккуратно нагрузил на вилку омлет с помидором и почти донес их до рта, но внезапно замер и нахмурился:
– Да? – Он опустил вилку. – Не то чтобы такая возможность полностью исключалась, хотя бы на уровне слухов. Я скоро приду.
– Секретарша? – спросил Недертон.
– Тлен. Говорит, кто-то еще контактирует с нашим срезом. И это как-то связано с твоим полтером.
– Кто контактирует?
– Понятия не имею. Скоро все узнаем. – И Лев принялся за омлет.
Недертон последовал его примеру и – то ли какое-то долговременное действие «медичи» так сказалось, то ли временное избавление от Патни и печеночной ламинации – почувствовал, что омлет и помидор обрели вкус.
Красное лего, круглое, медленно выкатилось из-за блюда с апельсинами и, тихонько щелкнув, уже в виде кирпичика воссоединилось с желтым собратом. Недертон гадал, какую форму оно приняло, чтобы вскарабкаться по ножке стола.
17. Тополя
Зря она вернулась в «Джиммис». Флинн поняла это, как только с порога окунулась в темноту, танцы, запах пива, легальной травки и самосада. Бык, высунувшись из зеркала, глазел на девчушку лет, наверное, четырнадцати. Диоды мигали под музон, который Флинн слышала первый раз и надеялась больше не услышать. Она чувствовала себя последним старьем в кафешке – старше допотопной мебели и стен. По-прежнему в доморощенной форме охранника. И она не нашла Мейкона с того края стоянки, где тусовались черные ребята и где он толкал леваки. Флинн думала спросить, что будет, если телик засветился у безбашей. А может, просто надеялась с кем-нибудь поговорить. Сэндвич, приготовленный на после смены, ей не зашел, и вообще чувство было такое, что она уже никогда в жизни не сможет есть.
