Мария Вересень - Особо одаренная особа
Я в панике заметалась, как глупая птица, угодившая лапой в силок, но тут Феофилакт Транквиллинович, подойдя к нам, сначала поблагодарил за предложение, а потом сказал, что оно совершенно не подходит.
— Но мы можем попытаться сделать свернутую сферу проницаемой, — тут же влез Велий, а я стала с улыбочкой дергать его за рубаху. Маг аккуратно наступил мне на ногу, подмигнув.
— Охота тебе париться в этом архиве, особенно после этой дезинсекции? — увещевал он меня позже. — Никто ж не говорит, что ты должна это сделать. Пытайся себе на свежем воздухе, развивай талант, маши руками.
— А «хвосты»? — поинтересовалась я, не очень веря, что на свете бывает такое счастье.
— Ну, — маг взъерошил волосы, — а вдруг у тебя получится, тогда «хвосты» простят.
— Понятно, — вздохнула я, — значит, бросать зубрить еще рано.
— Да ладно тебе. — Велий привлек меня к себе.
Надо сказать, что он последнее время вообще сильно исправился, распушил хвост, начал говорить комплименты, дарить подарки и заваливать комнату охапками цветов. Если бы еще на этаже так олифой не воняло, то было бы просто здорово.
— Пойдем сегодня в Веж? — спросила его я. — Говорят, цирк приехал.
— Нет, — поморщился Велий.
— А-а, значит, не хочешь меня за стены Школы выпускать?
— Да при чем здесь это? — неискренне завозмущался Велий.
— Вот и оставил бы гнить в архиве, а то поманил девушку сладким пряником, обнадежил…
— Ой, да пойдем мы смотреть этот цирк. Вот прямо сейчас встанем и пойдем. — Он дернул меня за руку со скамейки и решительным шагом направился к воротам. Очень умный ход, на мне был только рабочий халатик, но я назло не стала упираться и визжать, что у меня затрапезный вид, а прибавила шагу, ожидая, что он выдумает.
Но маг только скалился и тащил меня за руку, пока мои нервы не сдали и в воротах я не уперлась, обиженно вереща:
— Ладно, ладно, убедил, не пойду я в таком виде!
— Тогда переодевайся, — потребовал Велий, я даже собственным ушам не поверила:
— И ты будешь ждать? И не сбежишь?!
Он закатил глаза, всем видом показывая, что не желает разговаривать с такой дурой. Я со всех ног припустила в свою комнату, переоделась, причесалась и выплыла к нему этакой милой горожанкой, правда всю дорогу ожидая, что, науськанный Велием, кто-нибудь из рабочих опрокинет на меня краску или известь. Но все обошлось. Он предложил мне руку, и мы чинно и важно отправились в город.
На заставе я с грустью отметила, что мои портретики порядком повыцвели, и попеняла вежицкой страже, в ответ на что они, вытянувшись во фрунт, обещали исправиться.
— Ты действительно хочешь в этот цирк?
— А что?
— Да нет, просто я не очень люблю эти балаганы.
— А мне нравится, — возразила я. — С ними часто менестрели путешествуют, сказители, причем неплохие. Опять же пряники, карусели, всякие завлекалочки.
Велий покорно вздохнул и поинтересовался:
— А как у тебя с голосами? Маги всякие не досаждают?
— Досаждает один, — призналась я, — Велием кличут.
— Ах вот как. — Он насупился, но быстро просветлел — вспомнил, что мы не в Школе. — Ладно, вернемся домой, там обижу.
Я хмыкнула, и мы отправились получать удовольствие от прогулки. А на разные голоса в голове я давно перестала обращать внимание, привыкла.
Засыпала я уже за полночь, вволю насмеявшись, накружившись, полная впечатлений. Засыпала порядком, хоть и ставшим привычным, но ненормальным, как и вся моя жизнь. Потому что маги после поездки в Княжев никак не желали от меня отстать. Это раньше я могла упасть на кровать и уснуть, теперь же мне для начала приходилось погружаться в дрему и в этой дреме казалось мне, будто парю я где-то высоко-высоко, будто я на Индрике и осматриваю свое немаленькое хозяйство, а в хозяйстве все маги, да алхимики, да прочие бездари, которым в жизни заняться нечем. И махнуть бы на них рукой, но я точно знаю, что пока их не угомоню, не утешу, не пристрожу — спать они мне не дадут. И за что мне такое?
— Так, это сюда, это туда, — бубнил мой братишка Магни, расставляя черные свечи вокруг распятой на колышках курицы, квочка упиралась изо всех сил, но будущий некромант действовал с отцовской основательностью, некуда было жертве деться. Она только ворочала глазами, с ужасом глядя, как истязатель рисует прутиком в пыли жуткие знаки. Ворованная отцовская книга была для братца велика, да и заклятие с нее было не до конца снято, поэтому она часто, хоть и без толку, стрелялась синими молниями. Братец покряхтывал, но терпел. Упрямый.
Всплеснув руками, я собралась было надрать ему уши, но братец уже прочитал первые слова заклятия и теперь думал, куда ткнуть курицу ножом.
— Пожалей меня, добрый человек! — по-быстрому влезая в птицу, закричала я. — Не оставь моих детушек сиротками, а я тебе за это службу сослужу.
— Какую ты мне службу сослужишь? — растерялся Магни.
Я, нехорошо захехекав, уже другим, жутким голоском пообещала:
— А я тебя сегодня не скушаю. — И, выворотив единым махом все колышки, взвилась над братцем и снесла ему на голову яичко. Магни взвыл и бросился в дом, нечленораздельно вопя и зовя мамку. А я летела следом, хлопая крыльями и визжа:
— Помогите, люди добрые, малец голову разбил, мозги текут! — потом оставила тело несчастной курицы, выглянула из мусорного ведра.
— Вот, господин фон Птиц, уникальная предрасположенность у молодого человека.
Фон Птиц недоверчиво оглядывал моего Вонифатия с ног до головы:
— Так вы и есть сын золотаря, что сбежал недавно из Академии?
Вонифатий обреченно кивнул.
— Ну-с, покажите нам что-нибудь.
— Вам не понравится, — попробовал было отказаться молодой маг, но мой мусорный человек уже радостно вылезал из ведра:
— Да ладно тебе, Воня. — Я плотоядно облизнулась на фон Птица. — Кто мне лекциями спать не давал?
— Эй, уйми свою дылду! — закричал Мефодий, но уже знающий мои повадки Вонифатий достал из кармашка жалейку и замер в ожидании моей коронной фразы.
— Ну что, станцуем?
Порезвившись еще немного там и сям, я наконец совсем уже собралась заснуть по-настоящему, так нет же, Велий отвлек скрипом пера.
— Так, если коэффициент расширения взять равным хотя бы пяти… — Он задумался над многоэтажной формулой, глядя в потолок. Я тихонько подула ему в нос, и на него неодолимо навалилась дрема, с которой он, однако, мужественно боролся и вздрогнул, когда подушка на кровати, жалобно потянувшись к нему уголками, прошелестела:
— Велий, Велий, согрей меня, обними…
Он вскрикнул, вскакивая и опрокидывая стул.
— Вот, господин маг, — осуждающе склонила голову на столе голая мышка, — дозанимались? Уже голые мышки мерещатся.
Он недоверчиво тряхнул головой и оглядел притихшую пустую комнату. Пусто и тихо. Только вода в стеклянном кувшине подернулась рябью, обернувшись жеманной обнаженной девицей.
— Ах, как я стесняюсь, как я стесняюсь, — вертелась кокетка, — подайте мне полотенце! — И фыркнула в него водой.
— Кто здесь? — утер лицо маг, хлопая глазами.
— Нету здесь никого, — отозвалось отражение в зеркале, в ночном колпаке и дурацкой длинной рубахе, — достал уже всех со своими формулами! Спать пора! — и ушлепал вглубь, бормоча: — Если коэффициент взять равным пяти, то масса приложения будет равна…
Судя по очумелому виду на следующий день, уснуть ему так и не удалось.
— Ты чего такой? — спросила я, когда мы привычно уселись за общий стол. — Чего ты на меня так смотришь?
— Ничего, — буркнул он, а потом все-таки хлопнул себя по колену и спросил: — Признавайся, ты ко мне приходила сегодня ночью?
— Приходила? — сразу навострило уши полстола.
Я поперхнулась супом и, кажется, даже покраснела:
— Когда это?
А шишимора обыденно пустила в ход половник:
— Не оговаривай девушку!
— Вот это хват! — радостно подхватил гуляй. — Я тоже, бывалочи, когда молодой был… — Он препротивно захихикал. — Но чтобы путать, где какая!
— Да я не в этом смысле, — покраснел маг.
— Вот и помалкивай, — толкнула я его. В молчании мы доели и вышли из-за стола. Велий клял себя за то, что сморозил глупость, а я хмурила лобик, делая вид, что расстроена его поведением.
— Ну что, попробуем что-нибудь свернуть? — спросил Велий, когда мы вышли на рабочую площадку.
— Например, шею одному магу.
— Ой-ой-ой! — заухмылялся Велий. — Я уверен, что это ты делала, хотя и не знаю как.
— Что делала? Я еще что-то делала?!
Велий открыл рот, но так и не смог сформулировать свою мысль. Сказать, что голые девушки и мышки мерещатся да подушки в любви признаются? А вдруг это не я? Стыда не оберешься. А кроме меня кто? Да никто! Спас его Феофилакт Транквиллинович. Посмотрев на нашу парочку, он кашлянул и поманил за собой в кабинет.