Генри Каттнер - Робот-зазнайка
– Очень хорошо. Пусть ваш робот загипнотизирует меня так, чтобы я поверил, будто он – это вы или кто-нибудь третий. Пусть предстанет передо мной в любом облике, по своему выбору.
Гэллегер сказал: «Попытаюсь» – и покинул свидетельское место. Он подошел к столу, где лежал робот в смирительной рубашке, и мысленно прочел молитву.
– Джо!
– Да?
– Ты слышал?
– Да.
– Загипнотизируешь судью Хэнсена?
– Уйди, – ответил Джо. – Я занят – любуюсь собой.
Гэллегер покрылся испариной.
– Послушай. Я ведь немного прошу. Все, что от тебя требуется…
Джо закатил глаза и томно сказал:
– Мне тебя не слышно. Я пространствлю.
Через десять минут судья Хэнсен напомнил:
– Итак, мистер Гэллегер…
– Ваша честь! Мне нужно время. Я уверен, что заставлю этого пустоголового Нарцисса подтвердить мою правоту, дайте только срок.
– Здесь идет справедливый и беспристрастный суд, – заметил судья. – В любое время, как только вам удастся доказать, что вещественное доказательство номер один умеет гипнотизировать, я возобновлю слушание дела. А пока что контракт остается в силе. Вы работаете на «Сонатон», а не на «Вокс-вью». Судебное заседание объявляю закрытым.
Он удалился. С противоположного конца зала Тоны бросали на противников ехидные взгляды. Потом они тоже ушли в сопровождении Силвер 0'Киф, которая наконец-то смекнула, кого выгоднее держаться. Гэллегер посмотрел на Пэтси Брок и беспомощно пожал плечами.
– Что делать, – сказал он.
Девушка криво усмехнулась.
– Вы старались. Не знаю, усердно ли, но… Ладно. Кто знает, может быть, все равно вы бы ничего не придумали.
Шатаясь, подошел Брок; на ходу он утирал пот со лба.
– Я погиб. Сегодня в Нью-Йорке открылись еще шесть контрабандных театров. С ума сойти.
– – Хочешь, я выйду замуж за Тона? – сардонически осведомилась Пэтси.
– Нет, черт возьми! Разве что ты обещаешь отравить его сразу же после венчания. Эти гады со мной не справятся. Что-нибудь придумаю.
– Если Гэллегер не может, то ты и подавно, – возразила девушка. – Ну, так что теперь?
– Вернусь-ка я в лабораторию, – сказал ученый. – In vino veritas[3]. Все началось, когда я был пьян, и, возможно, если я как следует напьюсь опять, все выяснится. Если нет, продайте мой труп не торгуясь.
– Ладно, – согласилась Пэтси и увела отца. Гэллегер вздохнул, распорядился отправкой Джо в той же карете и погрузился в безнадежное теоретизирование.
Часом позже Гэллегер валялся на тахте в лаборатории, с увлечением манипулировал механическим баром и бросал свирепые взгляды на робота, который скрипуче распевал перед зеркалом. Запой грозил стать основательным. Гэллегер не был уверен, под силу ли такая пьянка простому смертному, но решил держаться, пока не найдет ответа или не свалится без чувств.
Подсознание знало ответ. Прежде всего, на кой черт он сделал Джо? Уж наверняка не для того, чтобы потакать нарциссову комплексу! Где-то в алкогольных дебрях скрывалась другая причина, здравая и логичная.
Фактор х. Если знать этот фактор, можно найти управу на Джо. Тогда робот стал бы послушен; х – это главный выключатель. В настоящее время робот, если можно так выразиться, не объезжен и потому своенравен. Если поручить ему дело, для которого он предназначен, может наступить психологическое равновесие; х – катализатор, х низведет Джо до уровня вменяемости.
Отлично. Гэллегер хлебнул крепчайшего рому. Ух! Суета сует; всяческая суета. Как найти фактор х? Дедукцией? Индукцией? Осмосом? Купанием в шампанском?.. Гэллегер пытался собраться с мыслями, но те стремительно разбегались. Что же было в тот вечер, неделю назад?
Он пил пиво. Брок пришел. Брок ушел. Гэллегер стал делать робота… Ага. Опьянение от пива отличается от опьянения, вызванного более крепкими напитками. Может быть, он пьет не то, что нужно? Вполне вероятно. Гэллегер встал, принял тиамин, чтобы протрезветь, извлек из кухонного холодильника несколько десятков жестянок с импортным пивом и сложил их столбиками в подоконном холодильнике возле тахты. Он воткнул в одну банку консервный нож, и пиво брызнуло в потолок.
Фактор х. Робот-то знает, чему равен х. Но Джо ни за что не скажет. Вон он стоит, нелепо прозрачный, разглядывает вертящиеся колесики в своем чреве.
– Джо!
– Не мешай. Я погружен в размышления о прекрасном.
– Ты не прекрасен.
– Нет, прекрасен. Разве тебя не восхищает мой тарзил?
– А что это такое?
– Ах, я и забыл, – с сожалением ответил Джо. – Твои чувства его не воспринимают, не так ли? Если на то пошло, я встроил тарзил сам, уже после того, как ты меня сделал. Он необычайно красив.
– Угу.
Пустых банок из-под пива скапливалось все больше. В мире осталась только одна фирма – какая-то европейская, – которая по-прежнему продавала пиво в жестянках, а не в вездесущих пластиколбах. Гэллегер предпочитал жестянки: они придают пиву особый вкус. Но вернемся к Джо. Джо знает, для чего создан. Или нет? Сам Гэллегер не знает, но его подсознание…
Стоп! А как насчет подсознания у Джо?
Есть ли у робота подсознание? Ведь если у него есть мозг…
Гэллегер грустно раздумывал о том, что нельзя подействовать на Джо «наркотиком правды». Черт! Как растормозить подсознание робота?
Гипнозом.
Но Джо невозможно загипнотизировать. Он слишком ловок.
Разве что…
Самогипноз?
Гэллегер поспешно долил себя пивом. К нему возвращалась ясность мышления. Предвидит ли Джо будущее? Нет. Его удивительные предчувствия основаны на неумолимой логике и на законах вероятности. Более того, у Джо есть ахиллесова пята – самовлюбленность.
Возможно, – не наверняка, но возможно – выход есть.
Гэллегер сказал:
– Мне ты вовсе не кажешься красавцем, Джо.
– Какое мне дело до тебя. Я действительно красив, и я это вижу. С меня достаточно.
– М-да. Возможно, у меня меньше чувств. Я недооцениваю твоих возможностей. Но все же теперь я вижу тебя в новом свете. Я пьян. Просыпается мое подсознание. Я сужу о тебе и сознанием, и подсознанием. Понятно?
– Тебе повезло, – одобрил робот.
Гэллегер закрыл глаза.
– Ты видишь себя полнее, чем я тебя вижу. Но все-таки не полностью, верно?
– Почему? Я вижу себя таким, каков я на самом деле.
– С полным пониманием и всесторонней оценкой?
– Ну да, – насторожился Джо. – Конечно. А разве нет?
– Сознательно и подсознательно? У твоего подсознания, знаешь ли, могут оказаться другие чувства. Или те же, но более развитые. Я знаю, что, когда я пьян, или под гипнозом, или когда подсознание как-нибудь еще берет во мне верх, мое восприятие мира количественно и качественно отличается от обычного.
– Вот как. – Робот задумчиво поглядел в зеркало. – Вот как.
– Жаль, что тебе не дано напиться.
Голос Джо заскрипел сильнее, чем когда-либо.
– Подсознание… Никогда не оценивал своей красоты с этой точки зрения. Возможно, я что-то теряю.
– Что толку об этом думать, – сказал Гэллегер, – ведь ты же не можешь растормозить подсознание.
– Могу, – заявил робот. – Я могу сам себя загипнотизировать.
Гэллегер боялся дохнуть.
– Да? А подействует ли гипноз?
– Конечно. Займусь-ка этим сейчас же. Мне могут открыться неслыханные достоинства, о которых я раньше и не подозревал. К вящей славе… Ну, поехали.
Джо выпятил глаза на шарнирах, установил их один против другого и углубился в самосозерцание. Надолго воцарилась тишина.
Но вот Гэллегер окликнул:
– Джо!
Молчание.
– Джо!
Опять молчание. Где-то залаяли собаки.
– Говори так, чтобы я мог тебя слышать.
– Есть, – откликнулся робот; голос его скрипел, как обычно, но доносился словно из другого мира.
– Ты под гипнозом?
– Да.
– Ты красив?
– Красив, как мне и не мечталось.
Гэллегер не стал спорить.
– Властвует ли в тебе подсознание?
– Да.
– Зачем я тебя создал?
Никакого ответа. Гэллегер облизал пересохшие губы и сделал еще одну попытку:
– Джо! Ты должен ответить. В тебе преобладает подсознание, – помнишь, ты ведь сам сказал? Так вот, зачем я тебя создал?
Никакого ответа.
– Припомни. Вернись к тому часу, когда я начал тебя создавать. Что тогда происходило?
– Ты пил пиво, – тихо заговорил Джо. – Плохо работал консервный нож. Ты сказал, что сам смастеришь консервный нож, побольше и получше. Это я и есть.
Гэллегер чуть не свалился с тахты.
– Что?
Робот подошел к нему, взял банку с пивом и вскрыл с неимоверной ловкостью. Пиво не пролилось. Джо был идеальным консервным ножом.
– Вот что получается, когда играешь с наукой в жмурки, – вполголоса подытожил Гэллегер. – Сделать сложнейшего в мире робота только для того, чтобы… – Он не договорил.
