Михаил Успенский - Дорогой товарищ король
- Оно и так, - неожиданно легко согласился Виктор Панкратович, тем более что и потребности особой не было: здешнее спиртное, казалось, не оставляло ни малейших последствий в голове и желудке.
Короля споро снарядили в нежнейшие шелковые одежды, и он впервые подумал о галстуке с отвращением...
Местная обслуга, должно быть, хорошенько запомнила, какие блюда повелитель поглощал с удовольствием, а какие с негодованием отвергал, поэтому прыгающей икры птицы Шарах не было и в помине. Подавали крепкий синий бульон с плававшими в нем аппетитными мясными ягодами, седло летучей мыши под серебристым соусом и пирожные, в которых что-то жужжало. «Устрица тоже вот пищит», - вспомнил Виктор Панкратович. В продолжение всего завтрака старый канцлер стоял за правым плечом, давал рекомендации, делал весьма тактичные замечания и подбадривал королевский аппетит. Даже озвученные пирожные были отменно хороши, их начинка продолжала жужжать и в желудке, чем немало, по словам канцлера, способствовала пищеварению. Запито все это было кисленьким компотом из корешков.
Устройству здешних отхожих мест король также изрядно подивился: таким оно было простым, остроумным и гигиеничным, но описывать его здесь не стоит, потому что какой-нибудь хитрый японец может прочитать, запатентовать и внедрить, а мы с вами, как всегда, останемся на бобах.
«Ишь ты, и бумаги не надо!» - восхитился Виктор Панкратович еще раз, покидая заведение.
На выходе его почтительно дожидался канцлер, не замедливший сказать такую ксиву:
Хорошо тому живется,
Кто на двор сходил с утра:
Он не злится, не дерется
И кричит: «Ура! Ура!»
Ксива неожиданно привела короля в игривое настроение, и он подумал, что неплохо бы вернуться в койку, перекинуться там с давешней невольницей парой добрых слов...
Но канцлер придал своему лицу выражение государственной важности и молвил:
- Настал час, повелитель, посвятить тебя в главные тайны Замирья. Нам следует подняться в Башню Лесного Озера.
С этими словами почтенный муж вытащил из кафтана мелок и непосредственно на узорной стене провел несколько линий, образовавших прямоугольник. Потом толкнул прямоугольник рукой, и часть стены, обозначенная мелом, подалась внутрь, образуя дверь. За дверью было темно.
- Прости, государь, но мне придется следовать впереди, - сказал канцлер и шагнул в проход.
После некоторого колебания Виктор Панкратович двинулся за ним.
- Осторожнее, государь!
В руках Калидора синим огнем загорелся кристалл и осветил уходящие далеко-далеко вниз ступени.
- Ты же говорил - подняться? - только и мог произнести Востромырдин.
- Так мы и поднимемся! - убедил канцлер, и они начали спуск. Лестница была довольно узкой. Справа ступени обрывались в бездонную тьму, не огражденную никакими перилами.
- Порядочки у вас, черти нерусские! - пожаловался Виктор Панкратович. В ответ канцлер посоветовал держаться за стенку, что показалось Востромырдину довольно дерзким. Но вслух он ничего не сказал, словно боясь нарушить царившую здесь тишину. Только время от времени раздавался громкий шлепающий звук, как будто гигантская капля срывалась с огромной сосульки и падала в неохватную лужу. И с каждым шагом тьма становилась все глубже, а воздух все плотнее. - Далеко еще? - спросил Виктор Панкратович. Канцлер ответил, но король ничего не понял, потому что мера была незнакомая и непонятно к чему относилась - то ли ко времени, то ли к пространству. Востромырдин покорно следовал за тощей фигуркой и действительно придерживался на всякий случай за стену.
«Посадят в подвале на цепь, как Жилина и Костылина, - думал король, - и потребуют от советского правительства выкуп или прекратить помощь слаборазвитым странам. А все из-за меня! Нажрался, дурак, седуксену на ночь, не спалось, видите ли! Нет чтобы пробежку во дворе сделать! Как же они меня вытащили? Куда мильтон смотрел?»
В этот момент что-то скользкое мазнуло Востромырдина по лицу. Он взвизгнул и сам же подивился, откуда в таком большом и сильном теле взялся столь позорный звук.
- Государь, это хлюпики летают, они безвредные, - успокоил канцлер. - Вот когда у них брачный сезон будет, тогда держись, а сейчас ничего.
- А они большие, эти хлюпики? - поинтересовался Виктор Панкратович, чтобы сказать хоть что-нибудь и тем смягчить позор недавнего визга.
- Кому как, - загадочно ответил канцлер.
Спуск был бесконечным, и в зыбком синем свете Виктору Панкратовичу удалось разглядеть и хлюпика (он был такой противный, что даже говорить не хочется), и слабо светящуюся красным, словно бы тлеющую паутину странной и непривычной конфигурации, и даже Каменного Внука, о котором канцлер затеял рассказывать длинную и неинтересную для Востромырдина легенду. «Первым делом оборудую лифт, - подумал первый секретарь и словно бы забыл про Жилина и Костылина. - Пусть эти санитары лебедку крутят, нечего им прохлаждаться...»
- ...А как скушал, так тут же и окаменел! - закончил Калидор свое повествование про Каменного Внука. - Теперь же, государь, соблаговоли делать, как я!
Неожиданно справа возникла стена, а между стенами на высоте чуть больше человеческого роста был вмурован круглый металлический стержень наподобие турника. Канцлер прицепил светящийся кристалл на грудь, крепко ухватился за стержень обеими руками, подтянулся, сделал кувырок, обнажив белые тощие ноги, и пропал.
- Смелей, государь, смелей! - раздался ниоткуда его голос. - Только глаза закрой, а то ослепнешь...
Кувыркался Виктор Панкратович последний раз, пожалуй, в солдатах. Но так неловко было оставаться во тьме, что он безо всяких возражений нашарил трубу, зажмурился, крякнул, тоже подтянулся, превозмогая вес, и кое-как совершил кувырок.
Ничего вроде бы не изменилось, и Калидор с кристаллом снова шел впереди, только лестница пошла вверх, а пропасть оказалась с левой стороны. И, главное дело, Виктор Панкратович почувствовал в этих переменах некую логику.
Подниматься было не в пример тяжелее. «Уж тут-то могли бы насчет лифта распорядиться, - серчал Востромырдин. - Ладно хоть твари эти не летают, и вообще поуютней...»
А вскоре стало и вовсе хорошо. Виктор Панкратович, ведомый Калидором, оказался в круглой просторной башне. Сверху лился ровный неяркий свет. Король задрал голову. Башня высоко венчалась куполом из прозрачного материала, а над куполом, словно сквозь зеленый светофильтр, сияло солнце, нормальное солнце, а никакая не Макухха.
- Вот она, Башня Лесного Озера! - торжественно произнес канцлер. - Мы на самой границе твоего Мира, государь. Только не думай, что отсюда можно вернуться. От Мира нас отделяют несокрушимый листоранский хрусталь и толща воды. Впрочем, тебе все объяснят гораздо лучше моего...
Востромырдин огляделся. Стены башни были выложены из новенького или же свежеотшлифованного оранжевого кирпича. По кирпичам ползли вверх, по направлению к куполу, небольшие плоские золотистые жучки. Двигались жучки равномерно и даже образовывали при этом некий геометрический узор.
А посреди башни на каменном постаменте возвышалось изображение все той же щуковидной рыбы с ножом в зубах. Каждая чешуйка рыбы представляла собой бриллиант, соответствующим образом ограненный, глаза же были сделаны из большущих изумрудов. Жабры из чистого серебра, на всех зубах золотые коронки. Только нож подкачал. Размером он, правда, был с хороший меч, а рукоятка простая, блатная, набранная из разноцветной пластмассы.
- Сейчас, государь, - приговаривал канцлер, совершая какие-то непонятные приготовления. - Сейчас тебе возьмут и откроются сокровенные тайны. Вот только распишись здесь, они и откроются...
И протянул Виктору Панкратовичу свиток пергамента. Буквы на пергаменте походили, скорей, на знаки препинания и были разбросаны в беспорядке, но Востромырдин, к своему удивлению, сразу понял, что это стандартная расписка о неразглашении. Поэтому он без разговоров принял от Калидора черную палочку и украсил свиток своим автографом. Канцлер удовлетворенно крякнул, положил пергамент в стенную нишу и вынул из той же ниши два свертка ярко-красного шелка. Шелк он раскатал по полу, расположив полосы материи в виде буквы «Т». Потом вытащил из кармана горсть не то бобов, не то орехов и рассыпал их на шелке.
Тотчас же из-под купола донеслось хлопанье крыльев, и громадная - Виктор Панкратович даже метнулся в сторону - птица вроде пеликана или баклана грянула вниз. «Цып-цып-цып!» - соблазнял птицу канцлер своими бобами. Птица послушно поклевала, после чего у нее из перьев пошел бурый удушливый дым. Дым плотно окутал птицу, а когда развеялся, вместо баклана-пеликана оказался человек, и на вид он годился в деды даже старенькому Калидору. Длинный черный балахон патриарха украшали крошечные золотые черепа и косточки. Сплошь зеленая борода достигала колен. А лицо было мудрое и доброе - точь-в-точь как на портретах в крайкоме. Виктор Панкратович сразу же проникся доверием к бывшему пеликану или баклану, но выразил удивление, что столь почтенного человека держат на такой верхотуре и в перьях.
