Терри Пратчетт - Патриот
— Но из этого следует, что я должен быть женат на герцогине, — сказал он. — Что за длинное, жирное слово: «герцогиня». А Сибилла никогда не проявляла особого интереса к таким вещам.
— Снимаю шляпу перед твоим знанием женской психологии, — ответил Витинари. — Я наблюдал за ее лицом. Ручаюсь, во время следующего чаепития с подругами, в число которых, кажется, входят герцогиня Щеботанская и леди Силачия, она будет совершенно безразлична к своему новому положению и не проявит ни малейшего признака самодовольства.
Ваймс помедлил. Сибилла, конечно, поразительно здравая, уравновешенная женщина, и такие вещи… Она ведь предоставила ему решать?.. Такое не… Вряд ли она… Или все-таки она… Нет, вряд ли она станет кичиться, просто ей будет приятно знать, что они знают, что она знает, что они знают…
— Ну хорошо, — решился он, — но послушайте, я всегда считал, что в герцоги может произвести только король. Герцог — это не то что рыцарь или барон, с ними все ясно, тут замешана политика, но для производства в герцоги требуется, чтобы…
Умолкнув на полуслове, он посмотрел на Витинари. Потом на Моркоу. Витинари обмолвился, что ему НАПОМНИЛИ…
— Уверен, если когда-нибудь Анк-Морпорком опять станет править король, он ратифицирует мое решение, — успокаивающим тоном произнес Витинари. — А если короля не будет, то что ж, тем более не вижу проблемы.
— Я, стало быть, куплен и продан? — воскликнул, качая головой, Ваймс. — Куплен и продан.
— Вовсе нет, — возразил Витинари.
— Вовсе да. Как и все мы. Даже Ржав. Как и все эти бедняги, которые сами бежали в армию, чтобы стать пушечным мясом. От нас ничего не зависит, верно? Нас просто покупают и продают.
Неожиданно Витинари оказался прямо напротив Ваймса. Его кресло только спустя долю мгновения стукнуло ножками о пол позади стола.
— В самом деле? Люди ушли на войну, Ваймс. И вернулись оттуда. Но какими славными могли бы быть битвы, в которых им так и не довелось поучаствовать! — Секунду помедлив, он пожал плечами. — Значит, куплены и проданы, говоришь? Что ж, пускай так. Зато не растрачены на ерунду. — Патриций улыбнулся одной из своих быстрых, колючих улыбочек, означавших, что некоторые вещи, хоть и не слишком веселые, все же забавляют его. — Вени, вичи… Витинари.
Течения потихоньку растаскивали водоросли. Не считая нескольких бревен, покачивающихся на волнах, ничто больше не напоминало о Лешпе.
Над водой кружили птицы, время от времени издавая пронзительные крики. Но птичьи крики заглушал яростный спор. Спорили чуть выше уровня моря.
— Это наши бревна, ты, шапочный знакомый пса!
— Неужто? Да что ты говоришь? А они на твоей стороне острова? Мне так не кажется!
— Они всплыли на поверхность!
— А откуда ты знаешь, может, эти бревна сначала были на нашей стороне? Кстати, верблюжья жвачка, у нас тут целый бочонок пресной воды!
— Ладно! Поделим бревна поровну! Забирайте половину плота!
— Ага! Угу! Что, как прижало, так сразу за плот переговоров?
— А почему бы, пап, просто не сказать «да»? Еще немного — и мы пойдем ко дну.
— Ну хорошо, но грести будем по очереди.
— Конечно.
Над водой скользили птицы, белые закорючки на синей бумаге неба.
— Плывем в Анк-Морпорк!
— Нет, в Клатч!
А под их ногами, там, где остров Лешп все глубже оседал в морское ложе, по крайне любопытным улицам носились любопытные кальмары. Они не имели ни малейшего представления, почему их город раз в колоссальный промежуток времени исчезает в небесах, но всякий раз знали, что это ненадолго и их дом обязательно скоро вернется. Так уж устроена жизнь. Иной раз что-то случается, другой раз — нет. Любопытные кальмары исходили из предположения, что все в жизни рано или поздно утрясется.
Мимо проплыла акула. Наберись кто-нибудь смелости приложить ей к боку ухо, этот смельчак непременно был бы вознагражден следующими словами: «Дзынь-дзынь-подзынь! Три ноль-ноль… Есть, Ощущать Голод, Плавать. Дела На Сегодня: Плавать, Ощущать Голод, Есть. Три ноль пять: Обжираловка…»
Это был не самый занимательный распорядок дня, зато с организационных позиций очень легкий.
Вопреки обычаю, сержант Колон включил в расписание нарядов и собственное дежурство. Иной раз неплохо прогуляться по свежему воздуху. Кроме того, по городу прошел слух, будто бы Стража имеет отношению к тому, что в каком-то неведомом своем аспекте считалось победой, а стало быть, мундир стражника в кои-то веки может сослужить неплохую службу — у черного хода какого-нибудь трактира, в качестве контрамарки на получение бесплатной пинты пива.
Колон вышел в дозор в компании капрала Шноббса. Оба вышагивали с самоуверенностью людей, которые кое-где побывали и кое-что повидали.
Инстинкт истинных стражников привел их к «Едальне». Господин Горифф мыл окна. Заметив гостей, он бросил тряпку и метнулся вглубь комнаты.
— И это называется благодарностью? — хмыкнул Колон.
Очень быстро Горифф появился вновь, таща под мышкой две большие коробки.
— Вот, моя жена приготовила специально для вас, — сказал он. И добавил: — Она говорит, что знала, что вы непременно заглянете.
Колон сдернул вощеную бумагу.
— Вот это да, — восхищенно выдохнул он.
— Специальное АНК-МОРПОРКСКОЕ карри, — сказал господин Горифф. — Из желтого порошка карри, с большими кусками брюквы, зеленым горошком и разваренным кишмишем величиной с…
— …С яйцо! — восхищенно завершил Шнобби.
— Большое спасибо, — поблагодарил Колон. — А как поживает твой сын, господин Горифф?
— Он говорит, что вы стали для него примером, и когда он вырастет, то обязательно пойдет в стражники.
— А-а, это хорошо, — довольным голосом произнес Колон. — Господин Ваймс обрадуется. Передай ему…
— Он будет стражником в Аль-Хали, — поспешил уточнить Горифф. — Он сейчас там, у моего брата.
— О-о! Ну что ж… тоже неплохо. Э-э… спасибо за карри.
— А каким, по-твоему, мы стали для него примером? — спросил Шнобби, когда они продолжили свой путь.
— Ясное дело каким. Хорошим, конечно, — прочавкал Колон сквозь полупрожеванную умеренно-пряную брюкву.
— Ну да, разумеется.
Медленно жуя и еще медленнее переставляя ноги, они двинулись к докам.
— Вот собрался Бане письмо написать, — чуть позже сказал Шнобби.
— Да, но ведь… она думала, что ты женщина, Шнобби.
— Точно. И поэтому она увидела мое внутреннее я без… — Припоминая, Шнобби зашевелил губами. — Ну, без этого, которое наносное. Так Ангва говорит. Жених Баны скоро вернется с войны, ну и я подумал, надо бы проявить благородство, не мешать ее счастью.
— …И прально, а то вдруг он здоровенный амбал какой… — кивнул сержан Колон.
— Вот про это я и не думал, сержант.
Какое-то время они шли молча.
— Сейчас я совершаю очень, очень хороший поступок. Гораздо лучше многих моих прошлых поступков, — возобновил разговор Шнобби.
— Ага, — отозвался сержант Колон. И, помолчав, добавил: — Хотя в твоем случае это, конечно, нетрудно.
— Смотри, носовой платок, это она мне подарила.
— Очень мило, Шнобби.
— Настоящий клатчский шелк, вот как.
— Симпатичный.
— Я его никогда не буду стирать, сержант.
— Правильно. А потом поставишь в уголок комнаты, пусть себе стоит.
Капрал шумно высморкался в платочек.
— Может… тебе все-таки перестать его использовать? — с сомнением в голосе спросил Колон.
— С чего бы это? Он же еще очень даже неплохо гнется. — Шнобби продемонстрировал.
— Ну да, понятно. Глупо было спрашивать.
Флюгера над головой со скрипом завращались.
— Теперь я гораздо лучше понимаю женщин, — задумчиво произнес Шнобби.
Колон, человек сильно женатый, промолчал.
— Я тут встретил Верити Колотушку, — продолжал Шнобби, — встретил и говорю: может, прогуляемся вечерком, ну и что, что ты косая, мне это все равно, лишь бы человек был хороший, а еще у меня есть дорогие духи, если ты ими побрызгаешься, то никто и не почувствует, как от тебя воняет, а она и говорит: отвали — и как швырнется в меня угрем.
— Н-да, начало не слишком хорошее, — заметил Колон.
— Отличное начало, сержант, ведь раньше при виде меня она сразу начинала ругаться. А к тому же я угрем разжился, будет отличный ужин, так что, по-моему, я сделал большой шаг вперед.
— Может, и так. Кто знает. Главное — чтобы ты эти духи кому-нибудь поскорее подарил. А то, занюхав нас, люди сразу сворачивают в боковые улочки.
Ноги сами собой несли их к реке, так крылышки несут пчелу к манящему цветку. Выйдя туда, Колон и Шнобби одновременно уставились на клатчскую голову, покачивающуюся над мостовой.
