Ксения Баштовая - Карты, деньги, две стрелы
А заодно это поможет и нервы успокоить.
Итак, что мы имеем? Для начала попробуем разобраться, из каких кусков текста все состоит, — к счастью, все использованные здесь языки мне знакомы, — а потом, если эти фразы будут таким же туманными, как и стихи, прочитанные раньше, подумаем, как их можно расшифровать.
Стихи. Несмотря на тенденцию к появлению новых фраз, на этот раз тетрадь, подаренная огненным магом, нагреваться не спешила, а потому строчки не изменялись. Все как и было: «Огнем восстанет из золы… Ножом в груди огонь застынет… Но зеркало расколет…»
Смотрим дальше.
Заброшенный храм, а чуть ниже, на той же странице, влюбленная парочка и единорог. Ни слов, ни отметок. Только картинки.
Продолжаем листать.
Пещера с кристаллами.
Следующая страница. Кусок из дневника — а как это иначе назвать? — Альбиро и изображение иглоноса.
Это я уже тоже видела.
Что там следующее? Какая-то схема с пометками. Что у нас здесь? Несколько кружков, соединенных под разными углами короткими отрезками. Возле каждого кружка — надписи. «Лаборатория». «Храм». «Уничтожитель отходов». «Манеж». «Колодец». «Асбест». И множество-множество других.
Лаборатория и храм… Я пока сталкивалась только с одним подобным расположением, скажем так, комнат. В самом Лысавенском институте. Получается, эта схема подземного лабиринта под храмом трех богов? Но почему половина слов написана по-лаумейски, а половина — по-мисски? А некоторые слова вообще по-агуански?
Предположим, эта схема имеет отношение к той самой Альбиро, о которой неоднократно говорил единорог. Но это не объясняет использование других языков. В лаумейском есть и «манеж», и «храм», и прочее, прочее, прочее… Если только не предположить, что этой схемой могла пользоваться не только сама Альбиро, но и какие-то мисы и агуане, которым стоило знать о расположении лишь определенных помещений…
Так, с этим разобрались. Пошли дальше. Изображение алтаря, герб Лысавенского института и карта, которой мы уже пользовались. Значит, пора вернуться к стихам.
Я торопливо перелистнула несколько страниц и, наспех переписав стихи на лист, задумалась, скользя взглядом по строчкам. Я уже пыталась раз привязать прочитанное к увиденному. Попробуем снова?
Вновь и вновь я шептала короткие строчки, не обращая внимания на неумолимый бег времени.
«И не проснется тот, кто спал…» Я уже видела спящих и непросыпающихся. В университете, в который нас привел Эделред. Предположим, это не просто стишки, а рассказ о событиях, или предсказание, или проклятие… Не важно. Сейчас намного значимей иное: эти строчки действительно описывают то, что я видела.
«И за грехи своих отцов расплачиваться будут дети…» Но кто и за что расплачивается у нас? Кто виноват в том, что происходит? И что происходит вообще? Я ведь не плачу за грехи отца! И капрал не платит за грехи генерала! Или… платит? Платит тем, что он милез… Ведь милезы не похожи ни на людей, ни на фениев, ни на лаумов, ни на мисов. Женщины бесплодны, мужчины лишены какого-то качества. Что это, как не проклятие и расплата за какой-то неизвестный грех?
Но если верить началу стиха, все произошло из-за двух… Двух кого? «Два сердца, проклятые местью». О ком тут речь, как не о двух влюбленных?
У них что-то случилось, что-то произошло. Но что?
«Осиротели алтари, души лишившись в одночасье…» Как у алтарей может быть душа?
Я облокотилась на столешницу и склонилась над листом бумаги, сжав ладонями виски и запустив пальцы в волосы. Как у алтарей может быть душа?
Кулон выскользнул из выреза платья и закачался прямо перед глазами.
Он ведь идеально подошел к отверстию в храме Змея.
И у Айдена была его точная копия.
И у Эделреда.
И унгарийских богов всего три.
И в институте был храм всех трех богов, что стояли вокруг алтаря.
Алтаря. Ничем не покрытого.
Это может быть простое совпадение.
Хотя их слишком много произошло за последнее время…
Часы на каминной полке торжественно отбили двенадцать раз. Я вздрогнула и оглянулась. Ох, я совсем не заметила, сколько времени прошло!
Пока я тут сидела, разбиралась с тетрадкой, уже стемнело и кто-то зажег свечи в комнате. Вероятнее всего, Элуш, не захотевшая меня беспокоить.
Ох, спать как хочется…
Ладно, сейчас пойду подремлю, а уж завтра… Завтра я дождусь отца и все-все-все ему расскажу.
Но это будет завтра…
Впрочем, поутру мне опять не удалось заняться делами. Уж не знаю, как вообще за прошедший день выжил охранявший меня офицер, но на рассвете я вновь обнаружила его под своей дверью. Бодрого, спокойного, словно ему ни спать, ни есть не требовалось!
Как бы то ни было, утром отца по-прежнему не оказалось дома.
— Кнес прибыл вчера вечером, — поведала Элуш, а уж она-то все знает, — часов в девять, потом к нему явился какой-то посетитель, я его не видела. Уж не знаю, о чем они там разговаривали, но кнес ночью, часов в десять, был просто взбешен! Я его таким, только когда он с господином Шемьеном разговаривал, видела. А вообще там такие крики были! «На западную границу сошлю!» — кричал его светлость. А утром кнес опять куда-то убыл, но сказал, чтобы вас по-прежнему никуда не выпускали!
Час от часу не легче. Что же там за посетитель такой был? Шемьен, что ли, вернулся с моим обручальным кольцом? Так слуги рассказали бы Элуш, что это был он… Да и возвращаться ему смысла нет…
Отца я дождалась только к полудню. Чуть слышно скрипнула дверь в мои комнаты. Я вскочила с кресла, в котором сидела, пытаясь собраться с мыслями, и поспешила навстречу кнесу.
— Отец, я…
Он недоумевающе заломил бровь:
— Матильда?
Я замерла, опустила голову, а потом решительно вскинула взгляд:
— Ваша светлость, мне необходимо с вами поговорить. Я ждала со вчерашнего дня…
Договорить мне не дали:
— Матильда, я полагаю, все, что ты мне хочешь сказать, подождет еще полчаса.
— Но…
— Мне уже известно, почему ты сбежала из Эгеса и что происходит на границе. Все остальное может подождать. Следуй за мной.
В восточном крыле расположена небольшая часовенка Зеленого Отца. Ее построили предыдущие хозяева — отец выкупил особняк, когда я была еще ребенком, и подарил мне на свадьбу.
Я редко посещала часовню — не видела смысла молиться Зеленому Отцу, а Шемьен особой религиозностью не отличался, предпочитая проводить время в попойках, а не за молитвами, так что домовой храм стоял заброшенным. Лишь изредка сюда заходили слуги — протирали от пыли статую Зеленого Отца и вешали ему на шею свежий венок из цветов.
К моему удивлению, сейчас перед дверью нас дожидались вытянувшиеся во фрунт двое солдат с мечами наголо.
Что происходит?
Отец толкнул дверь, мотнул головой, пропуская меня вперед. Я перешагнула порог и замерла, чувствуя, что мне не хватает воздуха. Перед статуей Зеленого Отца замер, перебирая четки, храмовник в сутане, а на небольшой скамеечке у входа сидел, ссутулившись и вжав голову в плечи, Шемьен. Почему-то все происходящее до безумия напомнило неудачную попытку графа Брашана жениться на мне.
Я сделала несколько шагов, остановилась напротив храмовника. Тот скинул капюшон, почувствовав мой взгляд, и на меня уставились молодые насмешливые глаза. Легкий кивок, прикосновение двумя пальцами к образку Вечного Змея на шее и короткий вопрос:
— Можно начинать, ваша светлость?
Начинать что?
Отец молча кивнул.
— Не надо, — вяло протянул Шемьен, не пытаясь, впрочем, встать.
Да что же здесь творится-то?!
Молодой храмовник, не обращая внимания на возражения моего супруга, подошел к нему и поднял с лавки сложенное несколько раз покрывало. Резкий взмах — и статую Зеленого Отца накрыла плотная ткань, вышитая изображениями Вечного Змея.
— Прости мне, отче, — чуть слышно обронил юноша, — но иная стезя твоя…
Склонившись, он на миг коснулся стоявшей у подножия статуи шкатулки. Знакомой, маленькой и уже со сломанным замком… Видно, ее забрали у Шемьена. Приоткрыв крышку, извлек из ящичка несколько золотых украшений, положил у ног статуи, а в самой шкатулке оставил только два обручальных кольца — мое и Шемьена.
Уже через мгновение храмовник вновь повернулся ко мне и начал:
— Мать Рассвета — начало всему, Зеленый Отец — дорога всего, Змей Вечный — конец всего. — Его голос разнесся по часовенке, а зеленоватая фигурка, висящая на шее, будто подмигнула в такт словам. — Мать Рассвета связала две судьбы, Зеленый Отец вел по дороге жизни, и лишь стезя Вечного Змея — развести два пути в разные стороны. Калнас Матильда, любишь ли ты Магьяра Шемьена? Хочешь ли ты быть с ним? Согласна ли ты на развод?
«…Во власти хранителя смерти лишь подчинение и своевластие, смерть и конец… Каковы грехи на твоей душе?»
