Хеннинг Манкелль - Глухая стена
- Она была очень самостоятельная. Часто сердилась. Хотя, наверно, это свойственно всем тинейджерам.
- Сердилась на вас?
- Большей частью на младшего брата.
Валландер вспомнил свою единственную беседу с Соней. Она тогда жаловалась на брата, который вечно рылся в ее вещах.
- Давайте вернемся в те годы, девяносто четвертый и девяносто пятый, - сказал он. - Она приехала из Англии. Вы ничего не замечали? В смысле, ничего внезапного, неожиданного?
Эрик Хёкберг вскочил так стремительно, что даже стул опрокинул:
- Однажды вечером она пришла домой с разбитым лицом, рот и нос в крови. Было это в феврале девяносто пятого. Мы спросили, что случилось, но Соня отвечать отказалась. Одежда у нее была перепачкана, сама она явно испытывала шок. Мы так и не узнали, что произошло. Позднее она сказала, что упала и расшиблась. Теперь-то я понимаю, она лгала. Да, теперь, когда ты говоришь, что ее изнасиловали, я понимаю. Так чего ради мы-то сейчас врем, изворачиваемся?
Женщина в черном опять заплакала, пытаясь сквозь слезы что-то сказать. Валландер не мог разобрать слов. Эрик Хёкберг прошел в свой кабинет, сделав комиссару знак следовать за ним.
- От нее ты сейчас больше ничего не добьешься.
- Оставшиеся вопросы я могу задать тебе.
- Вам известно, кто ее изнасиловал?
- Нет.
- Но вы кого-то подозреваете?
- Да. Однако имя я назвать не могу.
- Это он убил ее?
- Вряд ли. Однако выяснение данного обстоятельства поможет нам понять случившееся.
Эрик Хёкберг помолчал, потом сказал:
- Был конец февраля. Шел снег. К вечеру все кругом побелело. А она шла домой, обливаясь кровью. Наутро в снегу виднелся кровавый след. - Казалось, им вдруг овладела та же беспомощность, что и женщиной в черном, которая сидела в гостиной и плакала. - Я хочу, чтобы вы поймали этого негодяя. Он должен понести наказание.
- Мы сделаем все возможное, - ответил Валландер. - Мы поймаем преступника, но нам нужна помощь.
- Ты должен понять ее, - сказал Хёкберг. - Она потеряла дочь. И для нее невыносимо думать, что еще раньше Соня стала жертвой такого ужасного надругательства.
Конечно, Валландер вполне ее понимал.
- Итак, конец февраля девяносто пятого года. Ты еще что-нибудь помнишь? Парень у нее тогда был?
- Мы никогда понятия не имели, чем она занималась.
- Ну, может, к дому подъезжали машины? Может, ты видел ее с каким-нибудь мужчиной?
Глаза Хёкберга опасно сверкнули.
- С мужчиной? Ты только что говорил о парне!
- Для меня это одно и то же.
- Значит, над ней надругался взрослый мужчина?
- Я же сказал, что не вправе отвечать на твои вопросы, - вздохнул Валландер.
Хёкберг махнул рукой:
- Я сообщил все, что знаю. А теперь мне надо вернуться к жене.
- Перед уходом я бы хотел еще разок взглянуть на Сонину комнату.
- Там все как раньше. Без изменений.
Хёкберг исчез в гостиной. Валландер поднялся наверх. В комнате Сони у него опять возникло то же ощущение, что и в первый раз. Эта комната принадлежала ребенку, а не почти взрослой девушке. Он открыл дверцу гардероба. Афиша на месте. «Адвокат дьявола». Кто же этот дьявол? - подумал он. Тиннес Фальк повесил вместо иконы собственный портрет. А на дверце Сонина гардероба пришпилен дьявол. Однако Валландер никогда не слыхал, чтобы истадские юнцы увлекались сатанизмом.
Он закрыл дверцу. Смотреть больше не на что. Собрался уходить, и тут на пороге появился мальчик:
- Вы что здесь делаете?
Валландер понял, кто это. Мальчик неодобрительно смотрел на него:
- Если вы полицейский, то, наверно, можете поймать того, кто убил мою сестру?
- Мы стараемся, - ответил Валландер.
Мальчик не двигался. Непонятно: то ли боится, то ли выжидает.
- Ты Эмиль, да?
Мальчик не ответил.
- Наверно, ты очень любил сестру?
- Иногда.
- Только иногда?
- А что, мало? Нужно любить людей все время?
- Нет. Не нужно.
Валландер улыбнулся. Мальчик на улыбку не ответил.
- Мне кажется, я знаю один случай, когда ты ее любил, - продолжал комиссар.
- Это когда же?
- Несколько лет назад. Когда она пришла домой в крови.
Мальчик вздрогнул:
- Откуда вы знаете?
- Я полицейский. И обязан знать. Она никогда тебе не рассказывала, что произошло?
- Нет. Но ее избили.
- Откуда ты знаешь, если она не рассказывала?
- Не скажу.
Валландер тщательно обдумал следующие свои слова. Спешить нельзя, мальчик может замкнуться.
- Ты вот говоришь, что надо поймать убийцу твоей сестры. Но для этого нам нужна помощь. И самое лучшее, что ты можешь сделать, - это рассказать мне, откуда тебе известно, что ее избили.
- Из ее рисунка.
- Она рисовала?
- Да, и очень здорово. Только никому не показывала. Рисовала и рвала. Хотя я иногда заходил сюда, когда ее не было дома.
- И ты кое-что нашел.
- Соня нарисовала, что случилось.
- Она так сказала?
- А зачем бы она иначе нарисовала мужика, который бьет ее по лицу?
- Рисунок у тебя случайно не сохранился?
Мальчик не ответил. Он исчез. А через несколько минут вернулся. С карандашным рисунком в руках.
- Я хочу получить его назад.
- Ты непременно его получишь. Обещаю.
Валландер взял листок, отошел к окну. От первого же взгляда на рисунок ему стало не по себе. Одновременно он увидел, что рисовать Соня Хёкберг действительно умела. Он сразу узнал ее лицо. Но доминировала на рисунке фигура мужчины, возвышающаяся над нею. Кулак бил ее в нос. Если Соня изобразила его так же достоверно, как и себя, то, вероятно, удастся его опознать. Вдобавок внимание комиссара привлекла правая рука мужчины. Сперва он подумал, что на запястье надет браслет. Но потом сообразил: это татуировка.
Валландера охватила внутренняя спешка.
- Ты правильно сделал, что сохранил рисунок, - сказал он мальчику. - И непременно получишь его обратно, обещаю.
Мальчик спустился за ним вниз. Валландер бережно сложил рисунок, спрятал в карман куртки. Из гостиной по-прежнему доносились всхлипывания.
- Она так и будет всегда плакать? - спросил Эмиль.
У комиссара перехватило горло:
- Это пройдет. Когда-нибудь. Нужно время.
Он не зашел в гостиную, не попрощался с Хёкбергом и Рут. Быстро погладил мальчика по голове и тихонько закрыл за собой входную дверь. Ветер усилился. Мало того, начался дождь. Комиссар поехал прямо в управление, стал разыскивать Анн-Бритт. В кабинете ее не оказалось. Позвонил ей на мобильный - безрезультатно. Ирена в конце концов сообщила, что Анн-Бритт срочно вызвали домой. Кто-то из детей захворал. Комиссар решительно сел в машину и поехал на Рутфруктсгатан, где жила Анн-Бритт. Дождь лил как из ведра. Он прикрыл ладонью карман, чтобы не намочить рисунок. Анн-Бритт с ребенком на руках открыла дверь.
- Я бы не стал тебя беспокоить, но дело важное, - сказал он.
- Ничего, у малышки просто немного поднялась температура. А соседка сможет освободиться и присмотреть за ней только через пару часов.
Валландер вошел в дом. Давненько он здесь не бывал. Уже с порога гостиной заметил, что со стены исчезли японские деревянные маски. Анн-Бритт перехватила его взгляд:
- Он забрал свои сувениры.
- А живет по-прежнему здесь, в городе?
- Нет. В Мальмё перебрался.
- Ты останешься в этом доме?
- Не знаю, по карману ли он мне.
Девчушка у нее на руках задремала. Анн-Бритт осторожно уложила ее на диван.
- Сейчас я покажу тебе один рисунок, - сказал Валландер. - Но сперва задам вопрос насчет Карла-Эйнара Лундберга. Ты с ним не встречалась. Но фотографии его видела. И старые протоколы читала. Не помнишь, там нигде не упоминалось, что у него татуировка на правом запястье?
Не задумываясь, она ответила:
- Да, татуировка есть, змейка.
Валландер хлопнул ладонью по столику. Ребенок испуганно вздрогнул, захныкал, но тотчас опять уснул. Наконец-то вполне очевидная улика. Комиссар положил перед Анн-Бритт рисунок.
- Это Карл-Эйнар Лундберг. Без сомнения. Хотя я в жизни его не видала. Откуда ты взял рисунок?
Валландер рассказал про Эмиля. И про до сих пор неизвестный талант Сони Хёкберг к рисованию.
- Вероятно, мы не сможем привлечь его к ответственности, - сказал он. - Но сейчас это не важно. Главное, твоя версия однозначно подтвердилась.
- И все же трудно поверить, что из-за этого Соня убила его отца.
- Может, там кроется что-то еще, чего мы не знаем. Однако Лундберга мы теперь прижмем. И будем пока исходить из того, что Соня вправду отомстила его отцу. То есть Эва Перссон, наверно, все-таки не врет. И молотком, и ножом била Соня. А уж почему Эва по-прежнему так равнодушна, это загадка, над которой мы поразмыслим позднее.
Оба задумались над новым поворотом. Потом Валландер нарушил молчание:
- Некто забеспокоился, поскольку Соня Хёкберг кое-что знала и могла сообщить нам. И самое важное здесь - три вопроса: что она знала? как это связано с Тиннесом Фальком? кто забеспокоился?
