Хеннинг Манкелль - Глухая стена
- Верно.
- Кто-то, имевший доступ к компьютеру, мог найти письма и увидеть ваше прозвище. А значит, мог и догадаться, что это пароль.
- Нет, это невозможно! Сперва надо узнать код, только тогда можно войти в компьютер и прочесть письма. Не наоборот.
- Именно это меня и тревожит. Раз кто-то влез в ваш компьютер и стер всю информацию.
Она упрямо покачала головой:
- С какой целью?
- На этот вопрос можете ответить только вы сами. И как вы понимаете, он очень важен. Что в вашем компьютере могло заинтересовать кого-то?
- Я никогда не работала с секретными материалами.
- И все-таки подумайте хорошенько.
- Да я и так знаю.
Валландер ждал, меж тем как Сив Эрикссон явно напрягала память.
- Нет, не было у меня ничего такого, - наконец сказала она.
- Может, там все-таки были материалы щекотливого свойства, просто вы не отдавали себе в этом отчета?
- Какого рода материалы?
- Вопрос не ко мне.
Помолчав, она ответила твердо и решительно:
- Я всегда ценила в жизни порядок. Это касается и моего компьютера. Я постоянно очищала его от лишней информации. И повторяю: с особо продвинутыми задачами не работала.
Минуту-другую Валландер размышлял, потом продолжил:
- Давайте потолкуем о Тиннесе Фальке. Вы с ним сотрудничали. Хотя нередко выполняли и разные задачи. Он никогда не пользовался вашим компьютером?
- С какой стати?
- Этот вопрос нельзя не задать. Фальк мог пользоваться здешним компьютером без вашего ведома? Ключи-то у него были, что ни говори.
- Я бы заметила.
- По каким признакам?
- По всяким. Не знаю только, достаточно ли вы технически подкованы, чтобы понять.
- Я подкован слабовато. Но для нас главное, что Фальк был подкован блестяще. Вы же сами говорили. Вдруг он просто не оставлял следов? Ведь все дело в том, кто ловчее - отслеживающий или заметающий следы.
- Но зачем бы он стал это делать?
- Может, хотел что-то спрятать. Как кукушка, которая подкладывает свои яйца в чужие гнезда.
- Зачем?
- У нас нет ответа. Однако ж кто-то мог подумать, что он поступил именно так. И теперь, когда Тиннес Фальк мертв, решил проверить, нет ли в вашем компьютере скрытой информации, какую вы рано или поздно сумеете обнаружить.
- Кому же это понадобилось?
- Вот и я думаю - кому?
Скорей всего, так и было, размышлял Валландер. Иного логического объяснения попросту нет. Фальк мертв. И по неведомой нам, но вполне определенной причине теперь устроена большая чистка. Что-то необходимо скрыть любой ценой.
Мысленно он повторил последнюю фразу. Что-то необходимо скрыть любой ценой. Вот в чем суть, вот в чем главный узел. Если удастся его распутать, все станет ясно.
Комиссар догадывался, что время не ждет.
- Фальк никогда не говорил с вами о цифре двадцать?
- А с какой бы стати?
- Прошу вас, ответьте: да или нет?
- Нет, насколько я помню.
Валландер набрал номер Нюберга, однако тот не ответил. Тогда он позвонил Ирене и попросил разыскать криминалиста.
Сив Эрикссон проводила его в переднюю.
- Сюда приедут криминалисты. Будьте добры, ничего в кабинете не трогайте. Возможно, там есть отпечатки пальцев.
- Не знаю, что теперь делать, - растерянно сказала она. - Все пропало. Вся работа разом исчезла.
Утешить ее Валландер не мог. И снова ему вспомнились слова Эрика Хёкберга насчет уязвимости.
- Вы не знаете, Тиннес Фальк был религиозен? - спросил он.
На ее лице отразилось неподдельное удивление:
- Даже намеков никаких не слыхала.
Вопросов у Валландера не осталось. Он обещал позвонить. Вышел на улицу, постоял. Прежде всего надо бы связаться с Мартинссоном. Но как быть? Выждать, как советовала Анн-Бритт? Или выложить ему все сразу? На миг комиссара захлестнула огромная усталость. Такое предательство! И свалилось как снег на голову. До сих пор не верится, что это правда. Хотя в глубине души он знал, что так и есть.
Время только-только близилось к одиннадцати. Ладно, разговор с Мартинссоном можно пока отложить. Глядишь, негодование остынет, и суждения станут трезвее, объективнее. Сейчас лучше навестить семейство Хёкберг. Попутно он вспомнил еще одно дело, о котором забыл, а связано оно было с первым его визитом к Хёкбергам. Заехал в видеопрокат, где намедни поцеловал замок. На сей раз ему повезло, он получил-таки кассету с тем фильмом, где играл Аль Пачино. Поехал дальше и вскоре припарковал машину возле дома Хёкбергов. Входная дверь открылась, прежде чем он нажал кнопку звонка.
- Я видел, как ты подъехал, - сказал Эрик Хёкберг. - Первый раз час назад, но тогда ты сразу опять отчалил.
- Кое-что случилось, надо было разобраться.
Они вошли в дом, объятый тишиной.
- Вообще-то я хотел поговорить с твоей женой.
- Она наверху. Отдыхает. Или плачет. Или то и другое разом.
Лицо у Эрика Хёкберга посерело от усталости, глаза были красные, воспаленные.
- Сынишка опять ходит в школу. И так оно лучше.
- Мы все еще не знаем, кто убил Соню, - сказал Валландер, - но очень надеемся схватить убийцу.
- Я считал себя противником смертной казни. Но теперь уже сомневаюсь. Обещай, что этот мерзавец и близко ко мне не подойдет. Иначе я не ручаюсь за последствия.
Валландер обещал. Эрик Хёкберг пошел наверх. Комиссар в ожидании прохаживался по гостиной. Среди гнетущей тишины. Минут через пятнадцать послышались шаги. Вернулся Эрик Хёкберг. Один.
- Она очень устала. Но сейчас спустится.
- Извини, разговор не терпит отлагательства.
- Да мы понимаем.
Оба молча ждали. Внезапно она возникла на пороге, вся в черном, босая. Рядом с мужем совсем маленькая. Валландер пожал ей руку, извинился за беспокойство. Она пошатнулась, села. Чем-то похожа на Анетту Фредман, подумал Валландер. Еще одна мать, потерявшая ребенка. Сколько же раз он находился в такой вот ситуации, вынужденный задавать вопросы, бередить мучительные раны.
Нынешняя же ситуация была вообще хуже некуда. Мало того что Соня погибла. Ему придется расспрашивать об акте насилия, который, возможно, произошел гораздо раньше.
Как бы поделикатнее начать? - думал он и в конце концов сказал:
- Чтобы поймать преступника, отнявшего у Сони жизнь, мы должны обратиться к прошлому. Есть одно событие, о котором мне необходимо узнать побольше. И вероятно, только вы можете рассказать, что, собственно, случилось.
Хёкберги внимательно смотрели на него.
- Давайте вернемся на три года назад. В девяносто четвертый или девяносто пятый. Вы не припомните, не случилось ли тогда с Соней что-нибудь необычное?
Женщина в черном говорила едва внятно. Валландеру пришлось наклониться, чтобы расслышать ее слова.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, скажем, она пришла домой и выглядела так, будто с ней что стряслось. Была в синяках…
- Однажды она сломала стопу.
- Ушибла, - поправил Эрик Хёкберг. - Не сломала, а ушибла.
- Я имею в виду скорее синяки на лице или теле.
- Моя дочь ни перед кем в этом доме нагишом не появлялась! - неожиданно объявила Рут Хёкберг.
- Или, может, она была возбуждена. Либо подавлена.
- У нее вообще резко менялось настроение.
- Значит, ничего особенного вы не припоминаете?
- Не понимаю, почему ты задаешь такие вопросы.
- Он должен, - сказал Эрик Хёкберг. - Это его работа.
Мысленно Валландер поблагодарил его.
- Я не помню, чтобы она когда-нибудь приходила домой в синяках.
Комиссару стало невмоготу топтаться на одном месте:
- Мы располагаем сведениями, указывающими на то, что в означенное время Соня была изнасилована. Но в полицию она не заявила.
Рут Хёкберг вздрогнула:
- Это неправда!
- Она не говорила об этом?
- Что ее якобы изнасиловали? Никогда! - Рут беспомощно рассмеялась. - Кто смеет утверждать такое? Это ложь! Чистейшая ложь!
У Валландера возникло ощущение, что она все-таки что-то знала. Или догадывалась. Слишком уж резко возражала.
- Тем не менее многое говорит за то, что насилие действительно имело место.
- Кто смеет утверждать такое? Кто клевещет на Соню?
- К сожалению, этого я сообщить не могу.
- Почему? - резко бросил Эрик Хёкберг.
Видимо, накопившаяся ярость внезапно выплеснулась наружу.
- Тайна следствия.
- Что это значит?
- До поры до времени мы обязаны защищать своих информантов.
- А кто защитит мою дочь?! - выкрикнула Рут Хёкберг. - Она умерла. Ее никто не защитит!
Похоже, разговор выходит из-под контроля, подумал Валландер. Зря я не поручил это Анн-Бритт. Эрик Хёкберг успокаивал жену, она расплакалась. Н-да, сущий кошмар.
Немного погодя он все же сумел продолжить свои вопросы:
- Стало быть, она никогда не говорила, что ее изнасиловали?
- Никогда.
- И никто из вас не замечал в ней ничего необычного?
- Да разве ее поймешь?
- Вот как?
- Она была очень самостоятельная. Часто сердилась. Хотя, наверно, это свойственно всем тинейджерам.
