Сергей Федотов - Все, что шевелится
В середине лета Листик сообщил, что Сотон переправляется через реку с большим войском. Лесичи в битву не вступали, а морочили воинов с помощью дружественно настроенных леших. Изредка постреливали, привлекая врагов, чтобы погоня уходила в безлюдные места, – так оберегали посевы от потравы. Ещё через месяц Нов и сам стал с помощью вещун-слуха следить за передвижениями армии численностью в три-четыре полка (правда, половину составляли женщины и дети, следующие обозом). Как ни блукали их лешие, как ни кружили хитроумные лесичи, но отряд направления на Юртаун не терял. На Сотона, казалось, и мороки не действовали: нюхом чуял вожделенное ханство.
Когда до вторжения оставалась примерно неделя, Лес принялся лазутчиком проникать во вражий стан. Садился на необыкновенного золотого коня и успевал за полночи ускакать туда и вернуться обратно. Полночи уходило на сбор данных. Для этого Нов выбирал полянку неподалёку от стана и посылал вещун-призыв любой смазливой девице, которую видел в свете костра. Та, не привлекая лишнего внимания, спешила на зов и буквально валила хана в траву. Овладев нежданным любовником, начинала выбалтывать новости, хотя к предстоящим сражениям они никакого отношения не имели. Лес мог бы собирать сплетни и другим, менее экзотическим способом, но тогда ему нечего было бы рассказывать Другмо. Это именно она заставляла супруга действовать через женщин. Сама-то не могла уже предаваться любимому развлечению – живот наползал под самые глаза, зато дотошно выспрашивала, как выглядела очередная Лесова информаторша, какие позы предпочитает и крикунья либо тихушница. Рассказы заменяли ей временно утраченные ночные битвы, и она выясняла такие подробности, которые узнаются только на практике, каждую деталь и мелкую особенность выдумать невозможно.
Забавный случай приключился, когда хан приманил на поляну девицу из Пакова племени по имени Пари-конджу. Она явилась на поляну, улеглась в траву, задрала юбку и призывно раскинула ноги. Юбку она не просто сдвинула вверх, а зажала подол зубами.
– Что ты делаешь? – удивился Лес. Но Пари-конджу только мычала: с таким кляпом много не наговоришь. Нов прослушал девичьи мысли и выяснил, что девице приснился сон, будто ей в рот залетели два журавля – синий и зелёный. Сон она восприняла как пророческий и с тех пор использует юбку, так предохраняясь от беременности.
– Ну, детка, – посмеялся юноша, – не ту дыру затыкаешь.
И хотя уже знал, что ничего нового от неё не услышит, и вообще ничего не услышит от девицы с заткнутым ртом-то, но не удержался и обнажил Янский жезл. Пари-конджу рыдала, расставаясь с девственностью, но кляпа изо рта так и не выпустила. Как и предполагала, понесла и родила в срок двух близнецов. Не синих и не зелёных, обыкновенных розовощёких крепышей, ставших впоследствии родоначальниками чародейского племени в стране Чосон. Но этого Лес так никогда и не узнал.
После этого лишнего и, в общем-то, бесполезного приключения хан решил навещать только высокопоставленных девиц, деток военачальников или их жён, как более информированных и способных хоть как-то влиять на решения папаш. Проник в юрту Пакова стратега Чхоена. Супруга встретила его с восторгом и принялась выбалтывать секреты мужа, даже не успев раздеться. Пришельцу она отдавалась пылко, но и тогда рот не закрывала. Лес с тоской вспомнил Пари-конджу и всерьёз подумывал: а не отыскать ли юбку и не заткнуть ли рот болтушке? Самое ужасное, что в пылу сражения Нов совсем позабыл про вещун-слух и прохлопал появление мужа. Чхоен вошёл в юрту и застал жену и пришельца в неимоверно сложной позиции «брызги и водопады». Стратег не поверил своим глазам: не могут люди совокупляться в такой позе! Чтобы прогнать морок, он громко спел магическую песню, станцевал танец, изгоняющий злых духов, и вышел на улицу отдышаться. Пока наслаждался свежим предосенним ветерком, остужая раскрасневшиеся от удивления щёки, Лес выскочил из жилища, выдернув несколько колышков из земли и проскользнув в образовавшуюся щель. Когда муж вернулся, то никого, само собой, не застал. Жена сонным голосом сообщила, что измена ему, старому дурню, приснилась. Чхоен охотно поверил бабьим сказкам, улёгся в постель и вправду собрался соснуть, но супруга, разогретая пришельцем, была в ударе и до утра не позволила ему сомкнуть глаз. Требовала исполнения мужских обязанностей и едва не уморила.
На совещании у Пака стратег засыпал на ходу, а когда Хёккосе, рассердившись на своего ближайшего помощника, прямо спросил, чем вызвано столь явное пренебрежение к будущему столкновению с хозяином страны Соболь, Чхоен чистосердечно признался:
– Я вчера такое увидел, что до сих пор не знаю – наяву ли то происходило или мне поблазнилось, – и начал в красках описывать стоящую на голове Тангым и трясущегося как в лихорадке ёксина.
– А он просто так трясся или имел твою жену извращённым способом? – спросил вождь.
– Вот этого я так и не понял, – признался муж. – Ёксин же ещё и на верёвке раскачивался.
– Нет, – решил Пак, – качаясь на верёвке, с женщиной не совокупишься.
– И я так подумал. Поэтому сперва спел магическую песню «Отвяжись, худая жизнь» и вышел на улицу освежить мозги, а когда вернулся, то жена мирно спала. Больше никого в юрте не было.
– Через дымовую дырку ушёл, – авторитетно заявил Хёккосе. – Не зря же он на верёвке качался. А жена что сказала?
– Что никакого ёксина в глаза не видела. А ещё посоветовала не ходить в Тункинскую котловину.
– Да много ли она в стратегии понимает, баба?
– Ничего не понимает, – сказал стратег.
– То-то и оно.
К бабьему совету, естественно, не прислушались, но между собой прочие Паковы советники решили, что стратег застал Тангым с любовником и удалился, чтобы не затевать скандала. И с тех пор, посмеиваясь, именовали между собой Чхоена не иначе как «духом долготерпения».
За сутки до того, как объединённым войскам взойти на перевал, открывающий вход в котловину, Лес день-деньской убил на то, чтобы перекрыть путь скоту. Чары были не слушком сложными, но многослойными; пугая коней и коров, овец, свиней и домашнюю птицу. С многоцелевым назначением пришлось повозиться, плетя руны заклинаний. Трудно было установить чёткие границы невидимой преграды и удержать их на месте, потому что солнце, перемещаясь по небосклону, по-разному их подпитывало, а местные источники магической силы из-за своей слабости доверия не внушали. За ночь хан не беспокоился: под покровом тьмы мощности источников вполне хватало, зато на рассвете и закате наступало время, когда солнечные лучи чуть ли не гасили устрашающие заклятия. И это при хорошей погоде. А в сильный ветер или грозу – чего не дай Батюшка! – от чар бы только клочья полетели. Разбросало бы их по всей округе! И тогда первый встречный-поперечный приходи в котловину, бери что хочешь! А невинный пастушок пострадает: пригонит мирно пасущееся стадо, а оно ненароком взбесится, набредя на осколок мерочного пугала.
Вершины перевала войска достигли к вечеру. С ходу атаковать не стали хотя бы потому, что выдохлись, взбираясь в гору и борясь со скотиной, за которой нужен был глаз да глаз, всё время она норовила разбежаться. Кроме того, у разномастной армии не было никакого плана наступления, а у вождей – лада. Каждый мнил себя выше другого и не хотел рисковать своими людьми. Наиболее воинственно были настроены бойцы Идзанаки, но и те ворчали, мол, битва на носу, а жрём солонину, как в голодную зиму. Чародей распугал всю дичь в округе и оказался прав: посеял в рядах противника лёгкую панику.
В эту ночь Лес напустил на стан пришельцев сонные чары и долго бродил среди угасающих костров и уткнувшихся носами в землю часовых. Незваные гости видели печальные сны, и кто вздыхал, кто плакал. Вошёл в юрту девицы Икутамаёри, разбудил и принялся расспрашивать. Планов наступления она не ведала, зато оказалась куда как искусной в делах любовных. Еле-еле уже на самом рассвете Нов сумел выскользнуть из её объятий и в суматохе сборов не заметил, что хитрая девица сумела воткнуть в одежду иголку с ниткой, смотанной в клубок. Впопыхах выскочил он за порог и кубарем скатился вниз в котловину, а за ним тянулась тоненькая чёрная ниточка…
Икутамаёри, поднявшись и приведя себя в порядок, проследила, куда ведёт нить. Так и узнала, что её посетил сам хозяин Мундарги. С такой потрясающей новостью она отправилась к Аматэрасу.
Взбалмошная любимая дочь Идзанаки устроила скандал, но вовсе не по тому поводу, что Икутамаёри привечает врага. Её до слез огорчило, что О-кунинуси избрал в любовницы дочь из захудалого рода дюжинников, а не её, солнцеликую дочь полковника. Девицы поссорились, и Аматэрасу совсем уж было собралась вторично уйти в пещеру, – пусть-ка поуговаривают выйти! – но, во-первых, ни пещер, ни гротов на перевале и в помине не было, а во-вторых, её пригласили на военный совет. Любопытство пересилило обиду, и она, показав сопернице язык, гордо отправилась к месту сбора.
